Наследник имения Редклиф. Том первый.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наследник имения Редклиф. Том первый. Глава X. (старая орфография)

ГЛАВА X.

На следующее утро, за завтраком, оказалось, что Чарльз чувствуеть себя очень хорошо после вчерашняго путешествия.

- Я лег спать во время, - говорил он: - убаюканный какими-то стихами, которые Гэй читал мне вслух. Вообще больной был очень оживлен и рассказывал свои впечатления с большим юмором.

Видя, как бережно обращался Гэй с её милым Чарльзом, и как он съумел выполнить данное ей слово, мистрисс Эдмонстон не имела духу бранить его за вчерашний каприз; муж её, который уже сорвал свое сердце на ней, также не знал, как придраться к молодому преступнику. Словом, когда Гэй шумно вбежал в столовую с волосами, еще совсем мокрыми от купанья, и мистер Эдмонстон отвесил ему церемонный поклон, сейчас можно было догадаться, что об неудовольствии и речи не будет.

- Доброго утра, сэр Гэй Морвиль! торжественно произнес хозяин дома. Что-то вы скажете нам о себе?

- Положительно ничего! смеясь отвечал Гэй и начал усаживаться рядом с мистрисс Эдмонстон. Скажите лучше, сэр, не устали ли вы после вчерашних хлопот? спросил он в свою очередь.

- Покорнейше благодарю за внимание, я не устал.

- И отлично! Эмми, продолжал Гэй: - не знаете ли вы, как зовут это растение? Он подал ей красивый белый цветок с ярко-пурпуровой серединой.

- Ах! да ведь это остролистник, вскричала Эмми. Что за прелесть! Где вы его достали? Я не знала, что он ростет в нашей реке.

- Там, на повороте реки, пропасть таких цветов в тростнике. Мне они давно бросались в глаза.

- Какой яркий цвет! Я его срисую непремеино.

- А для вас, Шарлотта, Буян нашел выводок болотной курочки, заметил Гэй.

- Неужели? вскричала девочка. Можно мне туда добраться, чтобы посмотреть птичек?

- Там вязкое болото, но я наклал больших камней и могу перенести вас на руках через то место, где будет мокро. Вот от чего я и опоздал к завтраку, в чем искренно прошу извинения, заключил он с улыбкой, кланяясь мистрисс Эдмонстон.

Гэй был вовсе не похож на оскорбленного поклонника или на жертву несчастной любви. Его глаза искрились веселием, а лицо дышало свежестию.

- Не вы одни опоздали, отвечала хозяйка дома, взглянув на незанятый стул лэди Эвелины.

- Разве вы только в этом и чувствуете себя виноватым? возразил мистер Эдмонстон. Подумайте хорошенько, мне сдается, что у вас на совести лежит гораздо большее преступление.

- Простите, виноват! произнес Гэй с такой кротостью в голосе, что добрый мистер Эдмонстон в одно мгновение был обезоружен.

в Броадстон?

- А что такое? испуганно спросил Гэй, но сейчас же засмеялся поправился. Ах! Неужели броадстонские жители в отчаянии, что меня не видали? добавил он шутливо.

- Да-с. А мы совершенно измучились, отвечая на их разспросы: где сэр Гэй? что ним случилось? Отчего его нет?

- Это ужасно! продолжал Гэй, смеясь и воображая, что опекун с ним шутит. Лэди Эвелина! воскликнул он, вскакивая со стула при входе её: - здравствуйте! Вы как раз пожаловали кстати; раскажите хоть вы мне что нибудь о бале. Все эти господа хранят глубокое молчание на счет его.

- Вы не стоите, чтобы вам о том рассказывали, надменно отвечала Эва. Неужели вас совесть не мучает?

- Будет мучить, уверяю вас, если вы мне подробно его опишете.

- Я вам ни слова о нем не скажу. Я вам в тюрьму отправлю. Мориц и все офицеры говорят тоже самое, что я, - заключила молодая лэди, принимая вид оскорбленной королевы.

- Слушайте! Слушайте! Эвелина осуждает кого-то на тюремное заключение! закричал Чарльз.

- Погодите только, увидите, что офицеры вам скажут! горячилась она.

- Эге! и когда ж меня поведут в тюрьму? спросил Гэй.

- О Падди! Падди! {Он этим прозвищем намекал на ирландское происхождение Эвелины, которая, как все её соотечественницы, не могла ничего рассказывать, без того, чтобы не преувеличить.} воскликнул Чарльз, и все общество покатилось со смеху.

- А Лора, кажется, серьезно поверила, что Гэя посадят в тюрьму, заметил Чарльз, когда все успокоились. Посмотрите, какая она мрачная. Это плохой знак!

- Полно, Чарльз! торопливо возразила Лора, досадуя, что её серьезное выражение лица было замечено. Она вся вспыхнула и сконфузилась еще более.

- Ну, Лора, разскажите хоть вы, кто были ваши кавалеры? начал приставать к ней Гэй.

- Вот досада-то! подумала она. Чего тут проще ответить, а мои глупые щеки так и горят; он пожалуй вообразит, что я краснею, потому что он со мною заговорил. Кто были мои кавалеры? повторила она громко. Сначала Мориц, потом Филипп.

Странно показалось Эвелине и Эмми, что она назвала только двоих. В этот день только и было толку, что о бале.

Гэю пришло только на следующее утро расплачиваться в Броадстоне за преступление свое перед тамошним обществом. Вернувшись домой, он нашел гостиную, полную дам. Мистрисс Эдмонстон сейчас ;ке заметила по выражению его наморщенного лба, дрожащих губ и легкого заикания, что он встревожен и хочет поговорить с нею. С трудом отделалась она от мистрисс Броанлау, но не успела дверь за нею затвориться, как прибешол муж с письмом, требуя, чтобы она прочла его и потолковала с ним. Гэй ушел, не желая им мешать, и начал бегать взад и вперед по террасе. В это время Эмми возвращалась с поля и подошла к калитке сада; он кинулся отпирать ее.

- Что с вами? спросила она, взглянув на его лицо.

- Ничего особенного! я жду вашу маменьку. Я попал в беду, вот и все.

- Неужели? Как мне вас жаль! сказала она кротко и, боясь показаться любопытной, не стала более разспрашивать его, но молча направилась к дому.

- Не жалейте меня! заговорил Гэй. Я сам во всем виноват, хотя, по правде сказать, не вполне понимаю, в чем именно состоит моя вина. Это все тот бал. Ну, могло ли мне придти в голову, чтобы в обществе стали интересоваться, приеду я или нет?

- Об вас говорить нечего, вы меня любите, как родные. А другим-то, что за дело до меня? Теперь оказывается, что я оскорбил всех и каждого.

- Ну, так и есть, заметила Эмми: - мама не даром боялась, чтобы из этого не вышло неприятности,

- Следовало бы мне тогда ехать с нею! Пришло же мне в голову перевоспитывать себя в этот вечер! Ведь воображал, что долг свой исполню, а теперь вижу, что везде виноват сам.

- Что же такое случилось? спросила Эмми, повернувшись к нему лицом. Она уж стояла на пороге дома.

- Как что? Я в Броадстоне встретил первого мистера Гордон. Он, как ваш отец, говорит все шутками, я иначе его слов и не понял. Так, например, он объявил, что на меня дотого все бесятся, что он удивляется, как я дерзнул показаться в городе. Я отправился к Лазселю, где застал доктора Мэйрн.

- Мы вас ждали к обеду, сказал он мне: - а вы, как а слышал, и на бал не удостоили явиться? Я ему рассказал, в чем дело, он остался очень доволен и посоветовал мне пойдти с объяснением к полковнику Дэну. Я конечно его послушался, иду туда, встречаю у крыльца Морица де Курси. - Аа-а! Морвиль! это вы? крикнул он, увидав меня. А я думал, что вы сляжете месяца на полтора, под предлогом горячки. Как товарищ, советую вам, отправляйтесь скорее домой и скажитесь больным: другого извинения вам нельзя придумать. Знаете ли вы, что в эту минуту я считаюсь изменником, потому что разговариваю с вами! Каково, Эмми? Я было пристал к нему, требуя объяснения этих слов, но ведь это такая взбалмошная голова, что с ней ничего не поделаешь. Торндаль, встретившись со мной, поклонился очень сухо и сейчас же перешел на другую сторону улицы - ясное доказательство, что и Филипп тоже бы сделал. Я немедленно отправился к капитану, чтобы от него узнать порядком, что все это значит.

- Что ж? были вы у него? спросила Эмми, слушавшая рассказ Гэя с большим участием. Она невольно улыбалась юмористическому тому и выразительной мимике, с которыми Гэй передавал ей все дело.

- Да, был. Филипп принял меня очень - очень....

- Милостиво, докончила Эмми.

- Именно так. Но вышло то, что мы никак друг друга понять не могли. Он готов был, кажется, простить меня. Одно, в чем я никак не мог его разуверить - не понимаю, с чего он это взял - это в том, что я остался дома вовсе не в пику кому нибудь. Он не соглашался даже объяснить мне, с кем именно я поссорился, чтобы пикироваться. Как я к нему ни приставал, он твердил свое: сами знаете, с кем.

- Ах, как досадно! На кого же он намекал?

- Решительно не понимаю. Подозревать даже ничего не могу. Как я перед ним ни распинался, уверяя, что меня ровно никто не оскорбил, но он нес свое, настаивал, что знает все, даже лучше меня, и предлагал свои услуги, говоря, что может примирить нас.

- Этого не доставало! Ах! какой он гадкий!

- Эмми, не потакайте мне. Он верно имел оснонание, чтобы так говорить, а я вышел из себя, вспомнил старую привычку. Он спокойно меня уговаривал, а я злился, как съумасшедший. Мы едва не дошли до серьезной ссоры. Боже мой! Боже мой! Я вечно останусь тем же - безумцем, взбалмошным Морвилем!

- Гэй, верно у вас уж такая натура. Как только вас кто нибудь подожжет, вы тотчас выходите из себя. Я уверена, что Филипп взбесил вас своим хладнокровным тоном авторитета! заметила Эмми.

- Да, чем больше меня подзадориваютть, тем тяжелее мне бороться с собою, сказал Гэй.

- Но вы и теперь верно боролись. Ведь вы сказали же, мы едва не дошли до серьезной ссоры, значит, вы разстались друзьями. Не правда ли?

- Ну, да, конечно, плохо было бы кончить иначе, - За что ж вы себя браните? ведь вы вышли победителем?

- Да, победил наружно, а внутренно-то, не совладал с собою.

- Он очень добродушный господин, и кончил бы всю историю смехом, но на беду, Филипп пришел вслед за мною, держался очень величественно и просил оффициальным тоном предать все забвению. Будь я один - я повел бы дело лучше, но Филипп был так внимателен, так милостив, как вы сказали, что я не посмел ему отказать в посредничестве.

- По моему, заключила Эмми, - вы всем нам показали пример огромного самоотвержения, отказавшись от бала. Я никогда бы этого не сделала на вашем месте: у меня не достало бы характера.

- Да вам и не нужно приносить таких жертв, возразил Гэй: - у вас условия жизни совсем другия. Если бы я знал, что мое отсутствие огорчит кого нибудь из вас, конечно, я бы ни за что не остался дома.

Эмми хотела сказать: "А меня вы забыли?" но девичья скромность удержала ее, и она, слегка покраснев, прибавила: "мы все считали вечер испорченным."

- Вот в чем я виноват! Доставлять радость другим есть высшее наслаждение на земле; нужно уметь все переносить, только бы не отравлять удовольствия ближняго.

- Правда! сказала Эмми. Я сегодня была свидетельница, как Мэри Росс качалась на качелях до дурноты, не желая огорчить Шарлотту и Эллен, которые вообразили, что ей это нравится.

- Вся беда наша в том, что мы постоянно думаем прежде о себе и о своей пользе, а потом уж о других.

- Гэй, скажите, не будет это дерзко с моей стороны, если я вам сделаю один вопрос: отчего вы нашли для себя вредным ехать на бал? робко спросила Эмми.

- Я не считал для себя вредным собственно бал, отвечал Гэй: - но я заметил, что у меня голова пустеет от того, что я все верчусь на паркете и болтаю всякий вздор. Я начал положительно отвыкать от серьезных занятий. Вот я в последнее воскресение и решил, не съездить ли мне куда нибудь проветриться, чтобы с новыми силами приняться за науки? Я не съумел оторваться так скоро, как Лора, от разговоров в гостиной, вот я и задумал лишить себя бала вместо наказания и, отрезвив себя хорошенько, - усесться за работу.

- Не браните себя за суетность и пустоту, возразила Эмми. Ведь этим вы бросаете и в наш огород камни. Мы все, кроме Лоры, очень ленились все это время.

- Вам и ненужно работать столько, сколько мне.

- Напротив, следует. Дайте Эвелине уехать, и я перестану сидеть, сложив ручки.

- Не лучше ли бы было и мне не торопиться? Лэди Эвелина впрочем такая веселая, что с ней совсем выбьешься из колеи, да потом и не попадешь в нее. Лучше уж заранее побороть искушение.

В то время, как они оба разговаривали, мистрисс Эдмонстон вышла к ним на терассу. Гэй передал ей все свое затруднение и вообще гораздо спокойнее говорил о случившейся истории. Мистрисс Эдмонстон согласилась с ним, что человеку не следует забывать и других, когда он начинает заботиться о себе, но ее крайне удивило то, что Гэй не понимал, почему люди совершенно ему посторонние так дорожили его присутствием на бале.

- Ну, Гэй, если бы не вы это говорили, - сказала она: - я бы сочла ваши слова за вызов комплимента. Вы забываете, что значит состояние и общественное положение в Англии. За людьми, обставленными как вы, все гоняются.

- Не все люди одинакового с вами мнения!

- А как же? После этого нельзя верить ни одной любезности? Одному Филиппу только и можно жить, его любят, уважают ради его личных достоинств, а не ради титула.

- Отчего ж бы вам не подчиниться общественным условиям той страны, где вы живете?

- От того, что я привык жить один, я забываю о существовании других. Научите меня быть внимательным к обществу, мистрисс Эдмонстон, а покамест, посоветуйте, как мне выйдти из беды?

- Не думайте об ней. Вы извинились перед всеми, и пусть дело замолкнет само собою. Странно, что из мухи сделали слона. Не мучайте себя больше этой историей. Вы хоть и провинились, но имели все таки основание так действовать. При первом же удобном случае я поеду с визитом к мистрисс Дэн и посмотрю, нельзя ли с ней дело уладить.

Раздался первый звонок к обеду. Эмми побежала одеваться и мимоходом завернула в комнату Лоры, чтобы узнать, весело ли ей было кататься с Эвелиной и Чарльзом.

- Не знаешь ли ты, Лора, спросила она между прочим: - с чего это Филипп выдумал, что Гэй чем-то, или кем-то обижен?

- Разве Гэй сам не догадался? отвечала Лора, приглаживая щеткой свои волосы, чтобы скрыть, что она сконфузилась.

- Положительно нет! хоть Филипп и уверял его, что он должен знать, в чем дело. Какой он несносный!

- Кто? Филипп? а разве Гэй жаловался тебе на него?

- Нет, он напротив досадовал на себя, что принял близко к сердцу его слова. Не понимаю, как это Филипп позволяет себе так много!

- Тс! Эмми, ты ровно ничего не понимаешь, торопливо прервала ее сестра. У него есть на то свои причины...

- Знаю! с негодованием возразила Эмми, но разве он имеет право не доверять Гэю? Мы должны судить людей по их собственнымь действиям, а не по жизни их предков. Гэй овечка в сравнении с древними Морвилями. Чего ж Филипп тут тоскует.

- Филипп неумеет лгать, - сказала Лора. Он всегда справедлив, ты не смеешь осуждать его, Эмми.

- Зачем же он делает намеки, а не говорит Гэю прямо в глаза, что он об нем думает?

- Вероятно, ему иначе нельзя было выразиться.

- Да, твердо отвечала Лора, хотя внутренно она очень испугалась такого настойчивого допроса сестры.

- Ты можешь мне рассказать?

- Не думаю.

- А Гэю - сказать?

- Ни за какие блага в мире, воскликнула Лора в ужасе.

- Ну, так уговори Филиппа объясниться с ним.

- Нет, нет, Эмми! Лучше об этом и не поминать, пусть все дело забудется. И чем скорее, тем лучше!

- Странная вещь, сказала Эмми, пристально взглянув на сестру. "Однако мне пора одеваться," промолвила она и убежала к себе в комнату, теряясь в догадках. "Что это за тайны между сестрой и Филиппом?"

Оставшись одна, Лора призадумалась. Ей было даже досадно, зачем она не призналась сестре, что Филипп уговаривал ее не поощрять ухаживанье Гэя. "Ну, а как Эмми стала бы смеяться надо мною и спросила: почему это Филиппу не нравится?" подумала бедная Лора. "Нет, уж лучше не выдавать его. Будь, что будет, а я ему не изменю."

С этих пор в жизни семьи Эдмонстон произошла перемена. По вечерам было очень весело, оживлено, между тем по утрам каждый занимался своим делом. Лора задумала какую-то трудную картину и возилась с лексиконами немецкого языка; Фмми изучала историю и усердно играла на фортепиано; Чарльз, не подымая головы, читал и перестал на время давать уроки сестре и Гэю. Лэди Эвелина занималась со всеми поочередно, и постоянно жадовалась Лоре, что дома ей возможности нет "рационально" изучать какую бы то ни было зауку. Лора давала ей много полезных наставлений и советовала посвящать каждое утро, но крайней мере, одини час, на серьезное чтение, говоря, что она на себе испытала благотворное влияние правильных занятий, к которым ее приучил Филипп. Ему одному старалась она приписать все свои достоинства и знания. Лора далеко не чувствовала себя счастливой все это время. С Гэем она держалась неестественно холодно и осторожно. Видеть Филиппа постоянно было её пламенной мечтою, а между тем при первом его появлении она конфузилась и краснела. Ее очень мучило то, что после бала он ни разу не заглянул в Гольуэль.

- Он знает, что и еду в Ирландию через две недели, думала она. - и вернусь тогда уже, когда его полк выступит из Броадстона, а об нем нет ни слуху, ни духу.

Много времени прошло, пока наконец, как раз перед завтраком, Филипп явился в гостиную, застав Гэя, Чарльза и Эмми за Аналогией Бутлера.

- Неужели вы заставляете бедную Эмми читать эту сухую материю? - спросил он.

- Браво! - воскликнул Чарльз, - он так поражен, что мы сидим не за Пиквиксским клубом, что сам не знает, что спрашивает. Если тебе не нравится наше чтение, Филипп, мы можем обратиться снова к Диккенсу, заключил он улыбаясь.

- Ты всегда переиначиваешь мои слова, сказал Филипп довольно спокойно, хоть по лицу его было заметно, что его задела насмешка Чарльза. Он в последнее время легко раздражался. Где остальные? спросил он.

- Она еще долго у вас прогостит?

- До вторника. За нею приедеть сам лорд Килькоран! Не успела Шарлотта узнать, что старший кузен книзу, она поспешила это сообщить сестре и Эвелине. Лора не без труда спустилась вниз к завтраку. К счастию, Филипп сделал вид, что не обращает на нее никакого внимания, так что она успела окравиться. Но ей было крайне досадно на себя за нервозность, тем более, что она заметила, как это Филиппу не нравится. Отец серьезно побранил его за долгое отсутствие, а сестры вслух начали считать сколько дней он к ним не заглядывал.

- Ведь мы не видались с тех пор, как вы нас встретили в поле, закричала Шарлотта. Да и того раза считать нечего, Лора совсем вами завладела.

Лора начала кормить под столом Буяна, а Филипп некстати покраснел.

- Ты, братец, должен у нас прогостить за это, целую неделю, объявил мистер Эдмонстон: - я и слышать ничего не хочу.

- Неделю - невозможно, а на две ночи приеду, отвечал Филипп. Эмми, зная, что он не охотник до гостей, намекнула ему, что в четверг у них назначен обед, но он как нарочно именно этот ден и выбрал. Лора также ошиблась в разсчете; она все надеялась, что ей удастся остаться с Филиппом наедине, а он преспокойно подговаривался к отцу её, чтобы идти посмотреть с ним всходы пшеницы, между тем как мать с Чарльсом собирались кататься, а сестры с Гэем готовились к прогулке пешком. Лоре очень хотелось остаться дома; она надеялась, что отец не задержит долго Филиппа и им удастся поговорить без свидетелей; но, к несчастию, и этот план не удался. Мать как нарочно настаивала, чтобы она шла гулять с сестрами. Присутствие бойкой Эвелины пугало мистрисс Эдмонстон, тем более, что Гэй ждал молодых девушек; она приказала Лоре наблюдать за порядком во время их прогулки.

Филипп крепко пожал ей руку на прощанье, и Лора немного успокоилась. Он долго следил за нею, стоя у окна; наконец повернулся к тетке, которая, надев уже шляпку, писала к молодому Торндалю приглашение на обед, в четверг.

- Тетушка, произнес Филипп: - нельзя ли вам вместо обеда, пригласить сюда Торндаля погостить дня на два, вместе со мной?

- Ты думаешь это нужно? выразительно спросила тетка.

- Я полагал бы, что да. Торндалю здесь очень весело. Надо же мне иногда доставить и ему развлечение; вы знаете, как меня ласкают у них в семье.

- Конечно, отвечала мистрисс Эдмонстон: - вот я сейчас с дядей об этом переговорю. И, пробыв минугы две в кабинете мужа, она вернулась с ответом, что они будут очень рады видеть Торндаля у себя.

- Что это ты, Филипп, такой грустный? спросила вдруг мистрисс Эдмонстон, пристально посмотрев на племянника. Все ли у тебя здоровы дома?

Филипп сконфузился, он догадался, что выражение его лица выдало его тайну, и ему стало совестно перед теткой. Он ответил ей очень отрывисто и воспешил помочь Чарльзу усесться в карете, которую в это время подали к крыльцу. Когда экипаж тронулса с места, Филипп прислонился к дверям главного входа и задумчиво провожал его глазами, скрестив руки на груди.

- А в воздухе пахнет грозой, сказал Чарльз, выглянув из кареты и кивнув матери головой на Филиппа.

- Ты думаешь? с любопытством спросила та.

- А как же прикажете иначе растолковать его долгое отсутствие, и нежелание читать нам мораль? - возразил сын. Положим, что Торндаля он просит пригласить сюда для других целей, но зачем сам-то он собирается приехать на обед? Зачем теперь он не пошел гулять с дамами? вот в чем вопрос.

- Правда, это что-то на него не похожее, заметила мать.

- Уж я вас уверяю, что милый юноша влюблен, а не то с ним случилось что нибудь необыкновенное, сказал Чарльз.

- Влюблен? вскричала мистрисс Эдмонстон. На чем же ты основываешь это предположение?

- На том, на чем и вы, maman, его основываете - на наблюдении.

- Какую опасность? влюбиться в Лору? Да ведь она его создание. Он очень хорошо понимает, что любовь к ней была бы глупостью с его стороны.

- И ты думаешь, что это может служить ему препятствием? с улыбкой спросила мать.

- Еще бы! у этого человека голова всегда береть верх над сердцем. Романы для него не существуют. Он, вероятно, употребит все силы, чтобы задушить в начале свое чувство.

- Правда, я уверена, что он и теперь с нии борется. Он, как видно, глубоко анализировал человеческое сердце, и всячески старается избегать разговоров наедине с Лорой, чтобы не разжигать в ней любви. Теперь я убеждена, что просьба его пригласить Торндаля на эти два дня к нам и выбор четверга для своего приезда есть только в некотором роде громоотвод для себя самого. Бедный Филипп! дорого ему стоит такого рода борьба. Я бы очень желала сказать ему, как я ценю такое благородство.

- Гм! Пожалуй, вы и не ошиблись! сказал Чарльз. Теперь мне ясно, почему он меня чуть не съел в день бала Килькоранов, когда я ему намекнул о любви Гэя к Лоре. Я просто обмолвился назвать Петрарка, забыв о Лауре, но он до такой степени вышел из себя, что тут же начал мне описывать самыми мрачными красками последствия привязанности Гэя к сестре. Мне совестно, что Гэй скорее всего влюблен в вас и в своего Делорена, а далеко не в Лору. Капитан просто выдал свою тайну.

- Так что ж такое? Этот случай дал ему по крайней мере возможность узнать, на сколько он сам влюблен в Лору. С этого именно дня он и отдалился от нея. Это очень благородно с его стороны!

- Ну, а об Лоре что вы скажите?

- Мне ее очень жаль. Но ведь как же мне было прервать их дружеския отношения? Нужно непременно помочь ей, хоть, по правде сказать, я незнаю, как это сделать.

- А - а, значит, вы полагаете, что и Лора его любит? не желал бы я этого, хотя в послъднее время сам заметил, что она что-то не своя.

- Ей грустно, что Филипп холоден с нею, но я не думаю, чтобы она была влюблена в него. Правда, она как-то разстроена и мне бы очень хотелось с ней переговорить. Но вынуждать у нея признание я не хочу. Поэтому я и не решаюсь заговаривать первая.

- Она у нас, к счастию, не сантиментальна, сказал Чарльз: - от любви не исчахнет. Притом Филипп сам никогда не решится поселить свою молодую жену в казармах. Он женится или сделавшись бо.гатым, или вовсе нет.

- Да. Он никогда не решится поставить Лору не в то положение, к которому она привыкла с детства. Нa него можно смело положиться; пусть его действует, как начал. Лора поправится, приучит себя к мысли глядеть на него как на друга и двоюродного брата, и забудет, что он был в нее влюблен.

- Хорошо, что она едет в Ирландию.

- Да, я очень довольна, отъезд её пришелся как нельзя более кстати.

- А вы, maman, ничего никому не сказали?

- Конечно, нет. Не нужно, чтобы Филипп догадывался даже, что мы знаем его тайну, папа не следует тревожить; а на воображение Эмми я не хочу действовать рассказом о несчастной любви Лоры.

Такая доверчивость матери к сыну могла бы показаться странною для каждого, кто знал желчный и болтливый характер Чарльза; но когда дело шло о вопросе, ссрьезно касавшемся судьбы одной из его сестер, Чарльз умел молчать. Одно только доверие матери могло обуздать его страсть к резким намекам, колким шуткам и насмешкам, которые в этом случае не довели бы до добра. Мистрисс Эдмонстон была от природы женщина с живым, откровенным характером. Ей непременно нужно было сообщить кому нибудь то, что ее тяготило. В подобных случаях она руководилась женским инстинктом, и выбирая себе

Настала середа. Трудно было тем, кто знал, что делается за кулисами. К великому неудовольствию Филиппа, первое лицо, которое он встретил, была лэди Эвелина, оставшаяся по просьбе своих приятельниц для обеда в четверг. Молодой Торндаль вел себя похвально, как выразился бы Чарльз. Страшась соблазна, он удалялся постоянно от Эвелины, отвечал улыбкой или сухим замечанием на её бойкия reparties и держался больше общества джентльменов. Лора все времи была молчалива, серьезна и неестественна. Филипп всячески старался быть развязным, но без успеха. Один Гэй смеялся и шутил попрежнему, внутренно удивляясь, что его все так так скоро простили. Эмми терялась в догадках на счет окружающих ее и любезничала, как умела. Вечером затеяли игру, будто бы для развлечения Шарлотты, а в самом деле для того только, чтобы помочь натянутому расположению духа всего общества.

Игра состояла в следующем: на отдельной бумажке играющие должны были написать каждый название своего любимого цветка, какое нибудь историческое имя, качество души и эпоху, в которую он желал бы жить. Билеты свертывались и клались все в одно место. Затем один из играющих читал их поочереди вслух, а прочие должны были угадать, чей билет.

Чарльз вынул первый билет и прочитал громко: Ландыш, истина, Иоанна д'Арк, Padre Christoforo, настоящая эпоха.

- Это билет Эмми! воскликнул Гэй.

- Справедливо, а почему вы отгадали? спросил больной.

- По имени Padre Christoforo; она в восторги от Il Promessi spasi, Манцони.

- Как, Эмми метит в Иоанны д'Арк, а сама боится кузнечиков, закричала смеясь Эвелина.

- Я хотела бы быть сестрой Иоанны и слушать её рассказы о видениях, с улыбкой отвечала Эмми,

- Вы бы ее тогда научили, Эмми, как верить видениям, заметил Филипп.

- Неужели вы так мало уважаете Иоанну л'Арк, Филипп, что находите возможным смеяться над ней, спросил Гэй.

- Нет, я ее уважаю, хоть нахожу, что её враги и друзья одинаково ей повредили. Впрочем, я не считаю нужным анализировать её характер.

Гэй наморщил брови, начал кусать перо и наконец бросил его на стол, опрокинулся на спинку кресла и сложил руки.

- Лавенда, начала читать Шарлотта.

- Это кто выбрал лавенду? спросила Эвелина.

между тем как Лора, покраснев до ушей, уткнула нос в работу.

- Лавенда, повторила Шарлотта: - твердость воли, Страффордь, Корделия, последняя война в Крыму. Вот странно-то, сказала девочка, послушайте, что написано на следующем билете: козья жимолость, твердость воли, лорд Страффорд, Корделия, настоящая эпоха. Как? Лора? ты верно списала с билета Филиппа?

Лора, вся красная, не подняла даже глаз, Филипп сконфузился и Эвелина расхохоталась, говоря, что ему должно быть очень лестно, что Лора покраснела.

- Ну, ну, Шарлота, продолжай, уже поздно, - прервал с живостью Чарльз Эвелину.

Девочка прочла несколько билетов, наконец попала на последний. Он принадлежал Гэю.

- Вереск, истина, король Карл I, сэр Галаход, настоящая эпоха.

- Сэр кто? -- спросил Чарльз.

- Разве вы его не знаете? - воскликнул Гэй. Сэр Галаход, известный рыцарь, живший во времена принца Артура. Кто ж об нем не слыхал? Филипп, скажите, неужели вы не читали его истории?

- Я как-то заглянул в его биографию. Очень, кажется, любопытна, но написана она на древнем аыглийском языке, и потому ее трудно разобрать.

- Ах! с негодованием воскликнул: - Гэй вы, значит, только заглянули в книгу. Но если бы вы дали себе труд прочесть, как я, два толстые волюма, вы бы иначе разсуждали. Я три лета сряду наслаждался ими, катаясь в лодке.

- Это только доказывает, что всякая книга, какого бы достоинства она ни была, делается в наших глазах безценна по воспоминаниям детства.

- Совсем нет! Книга сама по себе замечательная. Какая там глубина мыслей, таинственность, какие прекрасные характеры рыцарей....

- Ну, сейчас видно, что вы судите об ней по впечатлению, произведенному ею на ваше воображение в детстве. Нельзя же требовать от других, чтобы они разделяли ваше мнение, сказал Филипп. Я первый стою против смеси религиозных идей с романом.

- Книгу довольно перелистовать, чтобы узнать стоит ли терять время на её чтение, или нет.

- Вот как? значит тот, кто перелистовал книгу, может судить об ней также смело, как тот, кто прочел ее от доски до доски? В первый раз это слышу! - заметил Чарльз.

- Конечно, это не парадокс. Достоинство каждого предмета ценится вернее посторонним наблюдателем, чем пристрастным лицом, который смотрит на него с известной уже точки зрения, - возразил Филипп.

Чарльз захохотал, Гэй вскочил с места и, подойдя к окну, начал барабанить пальцами по стеклу. Этот вечер, вообще, прошел бурно. Когда молодые девушки отправились спать, Эвелина спросила Лору: - Что это значит, Лора, ты поссорилась, что ли, с капитаном Морвилем?

- Чего ты не выдумаешь! отвечала она. - Прощай, пора ложиться! и она убежала к себе в комнату.

- Эмми, растолкуй хоть ты мне, пожалуста, отчего они не говорят между собой? - настаивала Эвелина, когда Лора ушла.

- Оттого верно, что у нас есть гость в доме, сказала Эмми.

- Вот невинность-то! Не стоит и толковать с тобою! вскричала Эвелина и хотела уже уйдти, когда Эмми схватила ее за руку и остановив сказала:

- Не уходи, не узнав, в чем дело. Видишь-ли что, Чарльз дотого дразнил Лору Филиппом, что сестра начала его даже конфузиться, особенно при чужих людях. Вот они и перестали говорить друг с другом, не желая, чтобы Торндаль перетолковал по-своему насмешки брата.

- Ну, ну, ну, положим что так! Ты ничего не понимаешь, я вижу.

- Да что ж мне понимать? спросила с удивлением Эмми.

- Как что? разве ты не видишь, что Лора очень любит Филиппа?

- А что ж такое? Если бы у нас не было Чарльза, мы бы все любили Филиппа как родного брата.

- Как брата! Ха! ха! ха! ты притворяешься, кажется, глупенькой, Эмми. Разве ты не поняла моих слов?

- О нет! возразила та, вся вспыхнув. Очень хорошо поняла, но тогда бы Филипп сделал предложение.

- А кто знает? может, предложение и сделано?

- Не может быть, мы в близком родстве, сказала Эмми, совершенно сконфуженная. Тебе не следует даже говорить об этом, Эва. Я знаю, что ты шутишь, но мне эти шутки не нравятся, да и мама не любит, чтобы со мной говорили о любви. Прошу тебя, не труни над ними и не конфузь ceстру. Пожалуста!

У Эмми было какое-то особенное уменье просить, так что Эвелина тут же обещала исполнить её просьбу. Притом, она слишком уважала Лору и капитана Морвиля, чтобы позволить себе насмеяться над ними, хотя строгость последняго иногда и подзадоривала ее на колкости.

была спокойнее, хотя ей до сих пор не удалось переговорить tête-à-tête с Филиппом, который упорно отдалялся от нея, воображая, что никто не замечает перемены в их отношениях.

Настал обед. Лора заранее волновалась при мысли, что Филиппу придется быть её кавалером. Так и вышло; он подал ей руку, и за столом они разместились очень удачно. Соседка Филиппа с другой стороны была мистрисс Браунлау, болтавшая без умолку с де Курси, а сосед Лоры был глухой мистер Гайлэй, который довольствовался скромной беседой с мисс Браунлау. Чарльз лежал у себя в комнате: следить за ними не кому было. Вплоть до середины обеда они разговаривали о пустяках.

- Наш полк будет стоять в Келтербери и мне часто можно будет ездить в Гольуэль, сказал наконец Филипп вполголоса, видя, что все заняты.

- Как я рада! Только, Бога ради, теперь не говори, шепнула ему Лора.

- Не бойся, никто не слышит, а мне нужно многое тебе сказать. - Она опустила голову на тарелку и слушала.

- Ты хорошо действовала; ты удержала его - и Филипп взглянул в ту сторону, где сидел Гэй, - но теперь постарайся владеть собою и не конфузься безпрестанно.

- Что ж мне делать, если я так глупа. Я не могу с собою сладить, возразила тихо Лора.

- Вздор. Пустые женщины сладить с собою не могут, а ты должна!

У Лоры забилось сердце от радости. Она забьна об опасности быть услышанной и помнила одно, что Филипп надеется на нее, как на себя самого.

- Да что ж мне делать! повторила она снова.

- Борись! борись и укрепляй свою волю. Брось пустые занятия в роде рисования: они только занимают руки, а голова в это время не работает.

- Я пробовала, читать, да сладить с мыслями не могу.

- Примись за другое дело. За математику, за алгебру, например. Я пришлю тебе книгу, первое руководство к алгебре: она поможет тебе вылечиться от фантазий и излишней впечатлительности.

- Пришли, я буду очень рада, хотя и не чувствую, чтобы я делалась пустее прежнего, но вокруг меня все как-то переменилось, я счастлива, а весела быть не могу.

- Для тебя настает новая эра жизни, Лора; ты переходишь за порог детства, безотчетные радости уже потеряли для тебя свою прелесть.

- Что-ж за беда? за то я теперь счастлива.

- Да, конечно. Но нужно уметь управлять своими чувствами. Нужно укреплять свою мыслительную способность, чтобы приобрести твердый характер.

по старому, и даже охотно играла и пела весь вечер, сознавая, что она должна это делать ради его.

Лэди Эвелина была царицей их вечера. У нея в манерах и в наружности было столько очаровательного и притягивающого, что Филипп невольно сознался что Торндалю не легко бороться с желанием присоединиться к кружку избранных, столпившихся около амбразуры окна, где она царила, как королева, и оживляла всех, как фея. Она заставила Гэя петь с нею дуэт. Мистрисс Эдмонстон никогда не рисковала просить его петь в обществе, не зная, понравится ли это Г.ю или нет. Но Эвелина смело объмвила, что она не пропоет ни одной ирландской песни иначе, как с ним вдвоем, и он тотчас же согласился. Конечно, все пришли в восторг, упросили его спеть еще трио с Эмми и Лорой, и мистрисс Браунлау, знавшая толк в музыке, так и разсыпалась в похвалахть. Филиппу сделалось досадно, что Гэй как будто хвастает своим талантом. Гости разъехались, семья разошлась спать. Филипп остался в гостиной доканчивать какое-то письмо, а Гэй, отведя Чарльза на верх, спустился на минуту, чтобы взять вещь, которую он забыл внизу.

- Вы сегодня, кажется, много оживляли вечер, - заметил Филипп, поднимая голову, при входе его. Гэй покраснел, не понимая, в чем тут кроется насмешка.

- Или может быть вы находите, что человек, необладающий хорошим ухом, как я, не имееи права судить о пении? продолжал Филипп.

- Я ничего не думаю, знаю только одно, что лучше музыки нет ничего на свете, - с живостью возразил Гэй.

- Где-ж нам понимать её тайны! Однако, вот что я вам скажу, Гэй: позвольте вас предостеречь, музыка делается часто причиною ненужных сближений с лицами, которые могут нас дотого опутать, что мы не вывернетесь.

Гэй покраснел, но ответил очень спокойно:

- Очень может быть! Прощайте, Филипп!

Филипп посмотрель ему вслед.

- Чим это я мог его обидеть? подумал он. - Я дал ему, кажется, добрый совет, общество мистриссь Браунлау совсем не годится для такой впечатлительной натуры, как его.

На следующий день оба Морвиля уехали. Вскоре после их отъезда Лора получила алгебру - оригинальный подарок от жениха. Прислана она была открыто, в присутствии всей семьи. Мать её и брат нашли, что подарок, хотя и дельный, но весьма эксцентричный.

- Мы там примемся с тобой за рациональные занятия (ея любимое выражение), - говорща она: - будем вместе читать, учить детей в школах.

- Эх! - заметил Чарльз, осавшись наедине с магерью. - А я крепко подозреваю, что приезд сэр Гэя Мервиль утешил бы ее лучше вслкой

- Это было бы недурно, - возразила мать. - Эва славная девушка, с большими способностями.

- Способности, пожалуй, у нея есть, да на что она их употребляет?

- Совершенно верно, madame mère; да дело в том, довольно ли сильна любовь лэди Эвелины к Гэю, чтобы отучить ее от кокетства со всей ирландской молодежью и заставить разлюбить праздную домашнюю их жизнь?

он думает.

- Еще бы! Я убежден, что он вовсе не намерен отрекаться от вас - своей первой и единственной любви. Ему просто нравилось болтать с Эвой, он ее считал не невестой, а скорее сиреной, отрывающей его от безценных, по его мнению, латинских и греческих писателей.

- Правда! мне даже совестно, что я вздумала сватать. Прошу тебя, Чарли, и не вспоминать об этом, - сказала мать.