Наследник имения Редклиф. Том первый.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наследник имения Редклиф. Том первый. Глава XI. (старая орфография)

ГЛАВА XI.

Чрез неделю, мистер Эдмонстон и его старшая дочь должны были выехать в Ирландию. Лора втайне тосковала, что ей предстоит разлука с семьей и с Филиппом, тем более, что полк последняго выступал из Броадстона. Но вместе с тем, нервы её были дотого раздражены, что она радовалась каждой перемене в образе домашней своей жизни. От страха выдать свою тайну, она готова была бежать куда бы то ни было: так тяжело казалось ей оставаться на месте. Когда она и отец её приехали на станцию железной дороги в Броадстон, Филипп был уже там. Мистер Эдмонстон нашел, что еще рано, и потому отправился в город за чем-то. Молодые люди остались одни на платформе. Чувствуя, что времени терять нечего, они хотели хорошенько наговориться между собою; но слова их как-то не вязались.

- Ваш полк выступит прежде, чем я вернусь, Филипп, - начала Лора.

- Да, - отвечал Филипп: - мы уходим недели через три.

- Но ведь тебе можно будет приезжать к нам в Гольуэль, надеюсь?

- Я думаю, что да. У меня только это и есть впереди. Нынешнее лето не повторится более! вздохнув заметил Филипп.

- Да, это лето незабвенное! - сказала Лора.

- Особенно для меня. Я получил то, чего никогда не ожидал, а между тем я только теперь и понял, какая важная помеха счастию - бедность!

- Ах, Филипп, разве я не знаю, что ты сделался беден потому только, что слишком честно и благородно поступил, - возразила с жаром Лора. - Гэй сам не раз говорил, что он завидуеть твоему положению в свете. Без средств, без титула, ты съумел заслужить общее уважение.

- Да я бы ни за что в свете не согласился, чтобы покойный отец мой завладел Рэдклифом. Гэй прямой наследник деда, какое же право имели бы мы воспользоваться минутным порывом великодушия старика сэр Гэя. Но, милая Лора, и тебе и Гэю легко говорить, что мое настоящее положение завидно. Каково мне-то знать, что я мог бы иметь все средства, чтобы доставить тебе полное довольство в жизни, и что все это выскочило у меня почти из рук: это не легко было перенести! А замужество сестры Маргариты? ведь я пожертвовал ей лучшие годы моей жизни и для чего? - чтобы видеть, как она унизила себя неравным браком.

- Правда, ты перенес, по милости сестры, много горя, - сказала Лора.

- Еще бы! не будь этого, я и не вспомнил бы о потерянном состоянии и испорченной карьере. Впрочем, зачем говорить о том, чего не воротишь; - кажется твой отец идет сюда.

Он замолчал. Мистер Эдмонстон прибежал запыхавшись и ему было не дотого, чтобы следить за лицом Лоры, которое было сильно взволновано. Поезд через минуту тронулся; он высунул голову из вагона и закричал Филиппу вслед:

- Смотри-же, братец, приезжай к нам, в случае, если ты скоро вернешься.

Последнее слово как-то неприятно поразило Филиппа. С горьким чувством на сердце вернулся он в казармы. Дорогой он встретил полковницу Дэн, котораы просила его совета, как бы ей половчее пригласить сэр Гэя на обед к себе, через неделю.

- Я уверен, что Гэй будет очень счастливь, получив ваше приглашение, - заметил Филипп: - и приедет непременно.

- Мы сейчас к нему напишем. Что это за красивый, ловкий джентльмэн; в нем нет ни малейшей тени ни тщеславия, ни пустоты!

- Да, он держит себя отлично в свете, - сказал Филипп.

- И при том как богат! Мы уверены, что он современем займеть одно из первых мест в нашем обществе.

Эти слова резнули Филиппа как ножом. Какая разница между положением Гэя и его собственным! Тот еще мальчик, характер его не выработался, способности еще не выяснились для общества, а по своему состоянию и родовому титулу, он уже занял место недосягаемое для такой скромной личности, как Филипп, который, не смотря на личные свои таланты на гораздо большие нравственные права, чем Гэй, и при томть человек чисто аристократического происхождения, со стороны отца и матери, и он не смеет даже мечтать о привиллегиях, почти попираемых Гэем.

- Одно, чего он не может у меня отнять, - думал Филипп: - это Лору и мои умственные способности; правда, служебная моя будущность испорчена, Лору я долго не назову своей, но кто знает?... и Филипп невольно замечтался о том, что бы он сделал, будучи сэр Филиппом лордом Рэдклиф в случае, если бы Гэй умер в детстве, как это предполагали. Но, вздрогнув от этих мыслей, он заставил себя думать о другом.

Гэй не пришел в восторг от приглашения мистрисс Дэн. Сознавая, что ему нужно загладить перед ней свое преступление касательно бала, он, конечно, решился ехать, но дотого ворчал, что насмешил мистрисс Эдмонстон, которая заметила, что ему пора и совесть знать, не все подле печки сидеть. Дело в том, что дома-то было хорошо. В Гольуэле жилось как-то привольно, каждый старался оживить свой домашний кружок. Гэй совершенно посвятил себя больному Чарльзу и развлекал его даже более, чем мать этого желала. По утрам они вместе занимались чтением по-латыни, а после завтрака Гэй катал Чарльза в фаэтоне, по тем местам, куда вся семья отправлялась гулять. Вочером занимались музыкой, поэзией и разговорами. Мистрисс Эдмонстон очень радовалась, видя, что живая, черезчур впечатлительная натура Гэя проходит хорошую школу под руководством насмешливого критика, Чарльза. Последнему удавалось не раз, двумя-тремя острыми замечаниями разом охладит неуместный восторг Гэя, во время чтения какой-нибудь книги или стихотворения.

В сентябре месяце, в Англии, обыкновенно начинается охотничий сезон. Мистер Эдмонстон разрешил Гэю пользоваться своими правами наследника Рэдклифа, и сказал, что он может устроить себе, если хочет, круг знакомства между охотниками, в их околодке. Гэю приходилось не раз слышать от соседей замечания, что бедные куропатки давно не слыхали выстрела. Но он боялся охотиться в Гольуэле: места было мало, по его мнению: того и гляди попадешь в беду и застрелишь чужую дичь. То-ли дело дома, там на несколько верст тянулись земли, принадлежавшия рэдклифскому помещику!

Вот почему Гэй только по утрам и позволял себе иногда побегать с ружьем и с Буяном, а затем целый день он посвящал занятиям. Ему сначала даже не очень нравилось, когда его приглашали на обеды с охотою, и особенно когда соседи делали ему дружеския замечания, как ему должно быть скучно сидеть с глазу на глаз с мистрисс Эдмонстон и её калекой-сыном. Но впоследствия он увлекся и с удовольствием участвовал во всех охотничьих пирушках.

Раз вечером, вернувшись домой после одного такого обеда и не найдя никого в гостиной, он побежал на верх и, шумно растворив двери уборной, крикнул:

- Слышали вы? в Броадстоне готовится концерт.

Чарльз в это время уже спал и потому Гэй на цыпочках вышел из комнаты, собираясь сообщить ему новость на другой день. Он находился в каком-то страшном волнении по случаю предстоящого концерта. Ему было досадно, что его назначили вечером, и что, следовательно, Чарльзу нельзя будет попасть туда. Филипп, с своей стороны, положительно объявил, что он на концерт не поедет, тем более, что для мистрисс Эдмонстон и для её дочерей достаточно и одного кавалера - Гэя. Филиппу очень надоели толки об этом вечере, и он нарочно отправился осматривать развалины какого-то аббатства вблизи Броадстона, именно в тот день, как все семья собиралась в концерт.

Выходя из дому уже перед вечером, он встретился на улице с каким-то неизвестным господином, который, увидав его, подошел и скороговоркой, но с явным смущением, проговорил:

- Сэр! извините, наши родственные отношения....

Филипп выпрямился во весь рост и величественмо оглядел фигуру говорившого.

- Что вам угодно, сэр? - произнес он медленно.

Перед ним стоял, повидимому, иностранец, в каком-то эксцентричном костюме; он низко раскланивался и, едва переводя дух от робости, продолжал:

- Я капитан Морвиль, сэр, - отвечал гордо Филипп.

- Ах, извините! я ошибся. Mille pardons! и и незнакомый удалился, оставив Филиппа в крайнем недоумении. Эдмонстоны между тем сидели уже в броадстонском концерте и наслаждались прекрасной музыкой. В средине одной итальянской арии, которую Эмми слушала с большим вниманием, Гэй вдруг тронул молодую девушку за руку.

- ПосмотритеИ-- сказал он, указывая ей пальцем на следующия слова, намечатанные на афише: 

Соло для скрипки..... Mr S. B. Dixon.

Эмми вопросительно взглянула на Гэя. Говорить нельзя было, она заметила только, что он весь вспыхнул, когда скрипач взошел на эстраду, и что во все время, пока тот играл, её соседь сидел, опустив глаза. Концерт кончился, они сели в карету; но не успел экипаж тронуться с места, как Гэй воскликнул:

- Мистрисс Эдмонстон! ведь это мой дядя? Я уверен, что так. Завтра же поеду верхом в Броадстон и разузнаю.

- Дядя ваш? спросила она с удивлением. - Вот не воображала-то!

- S. B. Dixon! Его зовут Себастьяном. Это верно он. Он вернулся из Америки. Вот странно-то! Как вы думаете, я успею еще застать его дома завтра утром?

- Без сомнения, артисты встают всегда поздно.

- Так я до завтрака к нему отправлюсь. Впрочем, не зайдти ли лучше к Редфорду прежде, или в музыкальный магазин для справки? Немудрено и ошибиться. Но как я буду рад, если это он! так давно желал его видеть.

- Неужели? подумала про себя мистриссь Эдмонстон: - однако, не все так же думают, как Гэй. Бедный родственник не находка. Это делает ему честь. Но лучше бы господин Диксон не являлся сюда. Мужа дома нет, хоть тут дурного ничего не выйдет, но все-таки я не знаю, как лучше поступить. Запретить Гэю ехать в Броадстон нельзя; я, пожалуй, сильно огорчу его, и кто знает? может быть, дядя-то и исправился теперь. Ведь он близкий его родственник, я не имею права запрещать ему с ним видеться, Конечно, у Гэя свой царь в голове; а вce лучше было бы, если бы муж был дома.

Вследствие этих размышлений, мистрисс Эдмонстон ни слова не сказала Гэю, когда тот рано утром, на другой день, отправился верхом в Броадстон. Он остановился в гостинице; в ту минуту, как он слезал с лошади, какой-то мальчик подал ему маленькую записочку. Гэй дотого углубился в чтение её, что не заметил Филиппа, который, проходя по улице мимо, окликнул его два раза. Наконец, вздрогнув, он поднял голову и, подавая записку кузену, радостно сказал:

- Прочитайте - это он сам.

- Кто такой? - спросил Филипить.

- Дядя! Родной брат покойной моей матери

- Себастьян Диксон? - прочитал Филипп. А! верно это он вчера принял меня за вас.

- Я его увидел вчера в концерте и сейчас догадался, что это он. Я приехал сюда с тем, чтобы с ним видеться, а выходит, что он уж ждет меня. Какое счастие! Как я давно хотел его видеть; ведь он один может рассказать мне что-нибудь о моей милой, дорогой матери. Он родной её брат! Я всю ночь об нем продумал. Как он это догадался, что я здесь? Однако, бегу, он меня ждет! - сказал Гэй и хотел действительно бежать.

- Погодите! - остэновил его Филипп. - Подумайте хорошенько, что вы делаете? Я серьезно вам советую не связываться с Диксоном, по крайней мере лично с ним, дела не имейте. Дайте, я с ним прежде повидаюсь и узнаю, что ему нужно.

- И слава Богу! - подумал Филипп. - Так неужели вы думаете, что он домогается свидания с вами, только вследствие нежного, родственного чувства к вам, громко добавил он.

- Не знаю и знать не хочу! - запальчиво произнесь Гэй. - Я не позволю, вам подозревать брата моей матери.

- Это более чем подозрение. Выслушайте мены спокойно. Я вам добра желаю. Этот человек погубил вашего отца. Он главная причина вражды между вашим дедом и отцом.

- Этому прошло уже восемнадцать леть! - сказал Гэй, шагая по комнате и кусая себе губы от негодования.

- Выслушайте меня, Гэй! вспомните, что он и его товарищи не годятся для вашего общества. Что-ж делать, если вы родные? Кто вас удерживает от возможности ему помочь? Дайте ему сколько нужно, но будьте осторожны. Я вам заранее говорю: или он вас погубит, как отца, или сделается вашим бременем на всю жизнь.

-- Замолчите! я больше слушать вас не могу! - закричал вне себя Гэй. - Он мне дядя, и я знать ничего не хочу. Мое общественное положение! глупости какие! Разве это дело касается до него? Я не позволю, чтобы меня вооружали против моих родных!

Они снова заходил по комнате и вдруг остановился перед Филиппом.

- Впрочем, благодарю вас за совет, - промзнес он, успокоившись немного. - Простите, что я погорячился. Я знаю, вы желаете мне добра, но дядю я все-таки навещу. С этими словами Гэй вышел из комнаты.

Через минуту он уж очутился в музыкальном магазине и крепко жал руку дяде, говоря:

- Очень рад вас видеть! Я предчувствовал, что это вы!

- Благородное сердце! Истинный сын моей незабвенной сестры и её великодушного мужа! - восклицал несколько театрально мистер Диксон, хотя в то же время непритворные слезы наполнили его глаза.

- Я заметил ваше имя на афишке, - продолжал Гэй: - и хотел тут же, во время концерта, с вами заговорить, но со мной были дамы, нельзя было их оставить.

- Ах! я уж и так думал, что вам не позволят послушаться голоса сердца; к счастию моему, ваш опекун уехал, - сказал Диксон.

Предостережение Филиппа мелькнуло в голове Гэя. Бог знает, допустил ли бы его опекун до свидания с известным, по своей жизни, странствующим артистом.

- Кто вам сказал, что я здесь? - спросил снова Гэй.

- Обязательный мистер Редфорд, не зная, что мы в родстве, как-то в разговорь упомянул, что в числе его учеников есть прелестнеиший тенор, сэр Гэй Морвиль. Можете себе представить, что почувствовал, узнав, что вы наследовали талант и слух вашей покойной матери!

Мистер Диксон долго распространялся о том, как он через переписку с Маркгэмом знали все, что касалось до Гэя, как его мать умерла, как дед любил ребенка и берег его, как старик сэр Гэй умер, и как молодого Гэя перевезли в дом опекуна, имя которого Маркгэм не счел за нужное ему открыть. Болтливый артист передал также Гэю, как он принял Филиппа за него.

- Он очень похож на вашего отца, - сказал Диксон: - красивый, высокий молодой человек, с такой же прямой, гордой осанкой, как мой покойный друг. Ведь капитан - сын архидиакона Морвиля, - прибавил он. - Да, этот человек много мне повредил; меня вообще в Стэйльгурсте не любили. Встреча с капитаном сконфузила меня; она мне показалась дурным предзнаменованием, и я решился уже окольными путями добиться до свидания с вами. Сердце говорило одно, но страх останавливал меня. Кто знает! как он еще меня примет? думал я... и что же? кроме ласки, сердечного привета я ничего не встретил!...

свое влияние на отца Гэя, он все-таки был искренно к нему привязан. Похищение его красавицы сестры, бегство и тайный брак, были им устроены по любви к приключениям, а вовсе не с корыстной целью. Он был, по природе, гордый и страстный человек; никогда не мог он простить старику сэр Гэю того, что он не признал брака его сестры. Вот почему он и подговаривал зятя не мириться с отцом и вооружил тем против себя архидиакона Морвиля. Он радовался, что содержит своими трудами молодых супругов, на зло старику барону. Но родовая гордость молодого Морвиля возмущалась тем, что вся его семья, а главное, что он сам, сын лорда и наследник Рэдклифа, находится на содержании артиста. Чувство оскорбленного самолюбия, тоска по родине и непобедимая любовь к отцу, взяли верх над семейным влиянием Диксона. Mopвиль поссорился с зятем и увез жену, с отчаянием в душе, решась просить прощения у непреклонного отца.

Диксон не мог простить этой выходки молодый супругам; даже известие о страшной смерти затя не примирило его с бедной сестрой. С этих пор ему самому не повезло. Он несчастливо женился, слава его померкла, новые артисты затерли его, деньги и прежние успехи не так легко давались в руки. Он целый час рассказывал Гэю свои семейные и общественные неудачи, так что тому уже стало неловко, а интересы родства показались ему не так заманчивы, как в первую минуту свидания. Они оба сошлись только на музыке. Об ней они разговорились с одинаким одушевлением, и Гэй обещал дяде провести с ним денька два в Лондоне, когда он, в октябре, поедет в университет.

На следующее утро, узнав, что Гэй на уроке у мистера Лазсель, Филипп отправился в Гольуэль, пошел к тетке в уборную и, сев подле нея, начал прямо с того, что она сделала большую ошибку, допустив Гэя до свидания с дядей.

- Мы с ним наживем себе большую неприятность, - говорил благоразумный капитан: - вы знаете, какой Гэй упрямый, ему никак не нужно было позволять, чтобы он настоял на своем. Его покойный отец пал чисто жертвою этого Диксона.

- Боже мой! - сказала встревоженная мистрисс Эдмонстон: - уж ты не слыхал-ли чего об нем? что я наделала! да еще без мужа!

- Я справлялся об нем у Редфорда; там говорит, что, по таланту, Диксон далеко не знаменитость, а что вообще он человек совершенно безхарактерный и пустой, а это для Гэя весьма вредно. Я его сам встретил на улице, он принял меня за своего племянника. По нпружности, это что называют французы un rané; мне он очень не понравился, признаюсь вам.

- Надеюсь, что Гэй бѵдет с ним осторожен, - возразила мистрис Эдмонстон. - Он к себе очень строг. Ты не слыхал, Филипп, не в долгу ли Диксон, не будет ли он просить у Гэя денежной помощи?

- Не думаю. Он получает содержание от театра, притом зарабатываеть себе достаточно концертами. Да это было бы еще не беда, если бы Гэй тратил деньги на поддержку бедного родственника. Я боюсь худшого.

- Как я виновата! Как жаль, что муж мой уехал. Посоветуй, что мне делать?

- Поговорите серьезно с Гэем. Вы женщина, он с вами не станет горячиться, как со мной. Объясните ему все зло, которое может произойдти от его сближения с таким человеком, как Диксон. Ведь он сгубит себя преждевременно. Настойте, чтобы он не ездил с ним в Лондон. Пустить малъчика с таким отжившим кутилой, как этот дядюшка, в столицу! Отдать его на руки человеку, который знает все закулисные тайны, да ведь это грех!

Мистрисс Эдмонстон обещала, но не исполнила данного слова. Она просто трусила Гэя, боялась вооружить его против себя и увеличить еще более свою ошибку. Она все ждала мужа, надеясь, что тот вернется домой до поступления Гэя в Оксфорд, а главное думала, что он письменно решит трудный вопрос. Она сильно ошиблась; она забыла, что муж её тогда только решительно действуеть, когда она или Филипп у него под рукою. Так точно случилось и теперь. Мистер Эдмонстон получил вдруг три письма: одно от Гэя, где тот откровенно описывал ему встречу с Диксоном и говорил о намерении своем провести с дядей дня два в Лондоне; другое от Филиппа, в котором тот умолял его употребить свою власть и не разрешать Гэю поездки в Лондон; и третье от жены, с подробным описанием всего случившагося. Бедный муж стал в тупик; он пошел за советом к сестре, но, рассказывая ей в чем дело, так перепутал обстоятельства, что сестра смутилась и еще более затемнила вопрос; кончилось тем, что мистер Эдмонстон отправил домой три разнородных ответа: Филиппу написал, что нужно попридержать Гэя, потому что жаль будет, если мальчик испортится. Гэю объявил, что его дядюшка старый негодяй, что с ним нужно быть осторожным, иначе он пропадет, как покойный его отец; а к жене настрочил длинное послание, оканчивавшееся вопросом: почему в его отсутствие дома все идет вверх дном?

Он вообразил, что разрешил дело этими тремя письмами, а жена, напротив, еще сильнее стала тревожиться.

После тщательного размышления, она решилась поговорить сама с Гэем, но неудачно; она вздумала начать разговор в присутствии Филиппа; тот, по обыкновению, стал читать ему мораль. Гэй разсердился до нельзя и едва удержался, чтобы не вспылить. Когда Филипп ушел, мистрисс Эдмонстон наадла кротко убеждать Гэя, чтобы он обратил внимание на свое положение.

вас, не ездите с ним!

- Это вас Филипп научил, - сказал с горечью Гэй: - а вы меня извините, если я сделаю так, как я хочу. Приказание мистера Эдмонстона для меня свято, как закон, но Филиппа я не обязан слушать.

- Но ведь он вам не приказывает, а советует.

- Он пристрастен и несправедлив в этом случае, как всегда, - продолжал Гэй. - Дядя никогда не введет меня в дурное общество, я уверен. А если я оказываю ему внимание, то за это верно и вы

- Гэй, я уважаю вас за это, - заметила мистрисс Эдмонстон: - но боюсь одного, - хороший ли человек ваш дядя?

- Это вам все Филипп наговорил, я вижу, - заметил Гэй.

- Так неужели-ж вы решитесь ехать с ним в Лондон?

- Да, хоть мне и неприятно вас огорчать, но я чувствую, что я должен ехать. Я делаю это не из упрямства, - задумчиво продолжал Гэй: - нет, но я дядей пренебрегать не смею, особенно потому, что он далеко ниже меня по своему положению. Это, впрочем, единственная вещь, которую ему ставят в укор, - прибавил он с улыбкой. - Что-ж касается до вас, то я уверен, что вы меня простите, если я не приму вашего совета. Ведь это все не ваши мысли, а Филиппа, не правда ли? признайтесь, что так!

- Правда, - сказал Гэй: - а все-таки он не должен сметь вооружать меня против моих родных!

Прение кончилось. Гэй уехал в Лондон. Филипп назвал это своеволием, а тетка слабостью характера. Мистер Эдмонстон, по приезде домой, решил, что с возу упало, то пропало, и приказал и не поминать более о случившемся.