Наследник имения Редклиф. Том первый.
Глава XII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наследник имения Редклиф. Том первый. Глава XII. (старая орфография)

ГЛАВА XII.

Однажды, в летний, хороший день, два года спустя после описанных нами происшествий, Мэри Росс, сидя за обедом, начала проситься у своего отца в Гольуэль, говоря, что ей непременно нужно сделать визит Эвелине де Курси, приехавшей погостить к Эдмонстонам.

- Как это она вздумала собраться в деревню, когда теперь в Лондоне так весело? спросил отец.

- Чарльз уверяет, будто она заплясалась там до полусмерти, и что ее прислали отдыхать в деревню. Мне нужно с ней повидаться, папа, да еще посоветоваться с сэр Гэем на счет детского хора. Дети у меня готовят гимн к школьному празднику.

- Так ты ждешь сэр Гэя, к этому дню, в школу?

- Да как же? Я только и разсчитываю, что на него; он обещал поучить меня, как управлять хором.

- И ты не боишься, что он отречется от тебя, как от мистрисс Браунлау?

- Папа, неужели вы осуждаете сэр Гэя за то, что он перестал ездить в их дом? Не верьте, пожалуйста, сплетням, я вам разскажу все, как было, только не браните его.

- Я, мой друг, всегда удивлялся этому тесному знакомству, и жалел сэр Гэя, что он туда так часто ездит, а осуждать его и не думаю, - возразил отец.

- Дело в том, - начала Мэри: - что мистрисс Эдмонстон непременно настаивала, чтобы он бывал почаще в обществе дам. Она нарочно приглашала к себе девиц и возила его с собой на все балы, хотя он сильно был против этого.

- Как против? Я всегда считал, что он любит дамское общество. Ты сама же мне рассказывала, как он радовался, собираясь на первый бал.

- Тогда он был двумя годами моложе, да и самый бал был для него новостью. У него в характере есть что-то оригинальное, непонятное для других. Так, например, на одном вечере заговорили о каком-то молодом человеке, который увез свою невесту; все начали подшучивать над этим происшествием. Я сидела подле сэр Гэя и наблюдала за ним; он не только не улыбнулся, а напротив, на лице его выразилось живейшее страдание и, нагнувшись ко мне, он сказал в полголоса:

- Напрасно все они смеются над этим.

- Да, - заметил мистер Росс: - у него в характере какая-то смесь веселости и серьезного.

- Ну, вот, когда у мистрисс Браунлау гостили племянницы, она начала давать музыкальные вечера и безпрестанно приглашала к себе сэр Гэя. Сначала мистрисс Эдмонстон сама его туда посылала. Он ездил с удовольствием, но впоследствии, увидав, что эти частые посещения отнимают у него пропасть времени, а главное, что тон этих вечеров не очень приличен, он начал уклоняться; мистрисс Эдмонстон приписывала это его дикости и привычке сидеть дома; она как-то раз отправилась к мистрисс Браунлау сама и убедилась, что дамы так вешаются ему на шею и дотого уж надоедают ему своими восторгами, когда он начинает петь, что она сама рада была уехать, и очень сожалела, зачем поставила его в такое неприятное положение.

- Спасибо, Мэри! я очень рад, что узнали правду, - сказал отец. - Мне Филипп Морвиль иначе это передавал.

- Капитан Морвиль всегда ищет случая придраться к сэр Гэю. Это не то, что Чарльз.

- Как Чарльз-то Эдмонстон исправился! Никогда больше не жалуется на судьбу, не злословит других. Постоянно занят делом, - сказал мистер Росс.

- Да; он сам учится и Эмми приучает к тому же. Когда гувернантку отпустили, мы все думали, что Эмми ровно ничем не станет заниматься, а будет только исполнять прихоти больного, да резвиться. С тех пор, как Чарльз изменил свой образ жизни, она видимо развилась. Вы, может быть, не замечаете этого, потому что, по наружности, она такая же шалунья-кошка, но на деле она совсем другая.

- Славная она девочка. Ей, как кажется, не вредно позднее развитие, - заметил отец.

- Обе сестры в этом отношении представляют сильный контраст, - сказала Мэри. Лора, по наружности, гораздо старше Эмми, никто не поверит, чтобы между ними был всего один год разницы. Ну, кто Лоре даст 20 лет? Ведь она глядит 25-ти-летней девушкой. Мне сда*тся, что она черезчур много занимается. Однако, папа, обед кончился, а я разговорилась; пора идти.

Раздался громкий смех, и на повороте аллеи показались Гэй, Эмми и Шарлотта, занятые прививкою кустов дикого шиповника.

В эти два года Гэй мало переменился, он не вырос и даже не пополнел. Мэри видела, что он стоя на коленях, проворно делает насечки своим садовым ножем на тех ветках, которые были потолще и посвежее. Эмми подавала ему черенки роз, а Шарлотта, в венке из полевых цветов на шляпке, приготовляла лычки для перевязыванья веток и суетясь безпрестанно путалась в колючем шиповнике.

- А вот идет и наша монашенка в серой рясе, - закричал Гэй, увидав Мэри, приближавшуюся к ним, в скромном сером платье. - Она подтвердит мою песню, Эмми!

- Мэри, смотрите, чем мы занимаемся, - сказала Шарлотта. - Прививаем розы из Рэдклифа к шиповнику. Наш Маркгэм выслал лучшие сорта из оранжерей Гэя.

- Нет, эти розы не из парка, у нас нет такой роскоши, - возразил Гэй. - Маркгэм сам большой цветовод: эти черенки от него.

- Неужели вы перережете весь этот чудесный шиповник? спросила Мэри.

- Не правда ли, как жаль! - сказала Эмми. - Но что-ж делать? В саду все кусты уже привиты, а эти мы пересадим в цветник осенью.

- Она все это время утешала себя мыслью, - заметил Гэй: - что шиповнику лучше будет в цветнике, чем в лесу.

- Впрочем, я до сих пор сомневаюсь, - продолжала Эмми: - чтобы крупные центифолии были красивее, чем пурпуровые цветы шиповника и бутоны его с длинными ушками.

- Теперь, я понимаю, зачем сэр Гэй пел тебе песню о сломанном цветке, Эмми, - заметила Мэри. Тебе, видно, очень жаль бедного шиповника. Однако не бросайте своего дела, я посмотрю, каково-то вы умеете прививать; ведь я в этом деле толк знаю.

- Нам остается сделать еще два прививка, - сказал Гэй, и руки его живо заработали. Мэри полюбовалась, с какой быстротой он делал глубокие надрезы в зеленой коре ствола и, вложив туда, очснь осторожно, маленький черенок, крепко перевязывал его ватой и тонким лычком.

- А где все ваши? спросила Мэри.

- Папа повез Чарльза кататься, - отвечала Эмми: - а мама с Лорой и Эвелиной читают и работают на лугу. Эве лучше, но она еще слаба и по солнцу гулять не может.

Мэри заговорила о предстоящем школьном празднике.

- А когда у вас праздник назначен? - спросил Гэй.

- Через неделю в четверг, - отвечала Мэри. - Вы, впрочем, не воображайте, чтобы у нас готовилось что-нибудь необыкновенное, сэр Гэй.

- Гэй! неужели вы уедете? повторила умоляющим тоном Эмми.

- Не думаю. Я могу остаться до пятницы. Благодарю за приглашение, мисс Росс. Я очень люблю такия зрелища. Ну, Эмми, - прибавил он весело: - прививка готова, теперь нужно досчечку с надписью привязать.

- И прекрасно! - воскликнула та. - Мэри, погляди, как отлично налитографировано название розы, это Гэй сделал, не смотря на то, что он пишет предурно. "Семь сестер" зовут эту розу. Растите же, милые, - заключила молодая девушка, обращаясь к цветам: - осенью мы придем за вами и пересадим вас к себе поближе!

Гэй начал собирать граблями обрезанные ветви и сложил их в кучу, чтобы приказать потом убрать, а барышни направились к дому.

- Гэй нынешний год уедет от нас до конца каникул, - рассказывала Эмми своей подруге. - Он условился с несколькими товарищами приготовлиться к экзамену вместе, под руководством одного хорошого своего знакомого, мистера Уэльвуда.

- Куда-ж они отправятся? - спросила Мэри.

- Еще не решено. Гэй предлагал поселиться на это время на берегу моря, а Филипп советует нанять очень уединенную ферму в Стэйльгурстском приходе, как раз между Сент-Мильдредом и Стэйльгурстом, в самом тихом месте. Гэй, узнав, что для мистера Уэльвуда эта ферма будет очень удобна, потому что у того есть знакомство в Сент-Мильдреде, зараьее согласился ее нанять. На днях вопрос будет окончательно решен.

Выбравшись на луг, оне увидали трех дам, сидевших под акациями. Лора постарела, но не подурнела в эти два года. Напротив того, она заметно пополнела и сделалась свежее, чем была, но в темно-синих глазах её светилось что-то задумчивое, а на лбу лежала глубокая складка. Это была уже не девушка, а зрелая женщина по развитию.

Все они заговорили о школьном празднике.

- Церковная служба кончится в четыре часа, - говорила Мэри: - затем, детям подадут чай на дворе, перед школой, а гости будут пить его в саду; потом начнутся детския игры, в которых могут участвовать и приглашенные.

Мистрисс Эдмонстон с удовольствием согласилась приехать на детский вечер, а Эвелина обещала поправиться в здоровье к этому дню, говоря, что она научиг детей разным играм.

"Английския дети впрочем такия несносные", прибавила она, и тут же, к великому негодованию Шарлотты, привела в пример, с разными, конечно, прикрасами, несколько анекдотов о тупости учениц Лоры, сообщенных ей никем другим, как Чарльзом. Мэри объявила, что она пришла посоветоваться с Гэем и Эмми на счет пения детей, и те сейчас же побежали с ней в дом и пропели ей для пробы несколько гимнов с акомпаниментом фортепиано. Лишенная всяких музыкальных способностей, бедная мисс Росс немного поняла из их наставлений и решилась обратиться к помощи школьного учителя, который имел несчастие, по словам её, попасть в общество двух истинных профанов по части музыки, - отца её и её самой. Вся семья проводила Мэри до границы Гольуэля; когда же ей пришлось повернуть на свою дорогу, она оглянулась на красивую, оживленную группу, стоявшую близ изгороди, и невольно подумала: "Как они должны быть счастливы, живя все вместе! А между тем Лора далеко не так весела, как бывало. Отчего бы это? "...

Отношения Лоры и Филиппа не изменились. Полк его стоял недалеко от Гольуэля, и он ездил теперь довольно часто к Эдмонстонам, успокоенный тем, что Лора приучила себя не волноваться в его присутствии. Они оба избегали случая оставаться глаз на глаз; но влияние Филиппа на кузину было так сильно, что она привыкла понимать его мысли и желания по одному взгляду. Любила она его безгранично, но доверенных лиц в своей семье она никогда не имела, и потому очень боялась возбудить подозрение в ком нибудь из родных. Постоянная борьба с скрытой, сосредоточенной страстью придавала её лицу то странное выражение, которое заставило задуматься Мэри Росс.

Лора всегда робела, когда разговор заходил о семейных романах, а в присутствии Эвелины, смертной охотницы до такого рода историй, говорить в этом тоне приходилось часто. Молодежь очень любила гулять в сумерки по широкой террасе дома. Лора и Эва всегда ходили вместе. В тот самый день, как Мэри Росс приходила к ним в гости, Эвелина, ни к селу ни к городу, завела речь о том, что, по её мнению, неестественно, чтобы истинно честная девушка решилась скрыть от родителей, что она дала кому нибудь слово. Лора, опираясь на только что прочитанный ими роман, уверяла, что такой поступок может быть очень извинителен, если принять в соображение те обстоятельства, в которые может быть поставлена девушка.

Но, выговорив эту мысль, она струсила, сконфузилась и начала убеждать Эву вернуться в комнаты, уверяя, что вечерняя сырость и лишнее утомление могут произвести вредные последствия на её здоровье. Та разсердилась за такую настойчивость со стороны Лоры, и долго не соглашалась уйдти, тем более, что она во все время прогулки внимательно наблюдала за интимной парочкой, медленно прохаживавшейся внизу по аллее, идущей вдоль всего дома. Она не выпускала из глаз Гэя и Эмми, и даже старалась вслушаться в некоторые отрывки из их разговора. Почти каждое слово их долетало до террасы, по милости чистого, вечерняго воздуха.

- Какая тишина! Что за прелестный вечер! - говорила Эмми.

- Здесь недостает плеска волн о каменистый берег, чтобы была полнее - гармония, заметил Гэй.

- Ах, Эмми! вы не можете себе вообразить, что такое море, освещенное солнцем. Я не знаю высшого наслаждения, как стоять где нибудь на обрыве; видеть перед собой неизмеримое пространство волнующейся массы воды; дышать свежим морским воздухом; чувствовать, что на вас дует ветер, обегающий весь земной шар, и любоваться на волны, плещущия под вашими ногами! Верите ли, я иногда жажду моря!

- Вы слышали, что папа советовал? Он говорил, что вы бы могли приготовляться к экзамену, с вашими товарищами, у себя, в Рэдклифском доме.

- Отчего бы нет? Но Мэркгам не останетса этим доволен, а бедная моя мистрисс Дру, та с ног собьется от хлопот.

- Неужели они вам не будут рады? - спросила Эмми.

- Напротив, они были бы в восторге. Но привези я с собой трех или четырех молодых людей, кончено, они перепугаются их, как диких зверей. Притом я недавно был дома, мне не следует туда ехать, пока я положительно не устрою свое положение в свете.

- А рады вы будете поселиться там навсегда?

- Еще бы! Я думаю без меня там что дичи развелось. Мне только трудно будет привыкать первое время к домашнему порядку. К тому же у меня там и викарий новый.

- Вы еще его не знаете? Мне кто-то говорил, будто его жена, мистрисс Атчюрд, знакома с лэди Торндаль.

- Да, Торндали уверяли меня, что муж и жена примерные люди, и что они будут очень полезны для прихода. Не мешало бы нас просветить, мы там все люди темные, нам нужны хорошие наставники.

- Господа! господа! - крикнул из окна мистер Эдмонстон: - пора в комнаты.

Гэй и Эмми немедленно скрылись.

Долго продумала в эту ночь мистрисс Эдмонстон; она давно уже подметила, что Эвелина заинтересована Гэем, и ей очень хотелось поскорее узнать, какой результат выйдет из теперешняго её пребывания у них в Гольуэле. Мистрисс Эдмонстон очень любила Эву, которая в последнее время изменилась к лучшему; излишняя её бойкость исчезла, и, под руководством Лоры, молодая девушка становилась все более и более благоразумной. Любя Гэя наравне с своими детьми, добрая мать семейства начинала уже убеждать себя, что Эва делается вполне достойной молодого Морвиля. "Как обрадуются этому браку лорд и лэди Килькоран!" думала мистрисс Эдмонстон. Среди таких воздушных замков у ней иногда мелькала в голове мысль, что не Эва, а её Эмми неразлучна с ним. Они читали, пели, ухаживали за цветами, гуляли вечером по террасе, постоянно вдвоем. "Очень может быть, что я ошибаюсь, говорила сама себе нежная мать, но между Гэем и Эмми в последнее время завязалась очень тесная дружба. Нужно мне быть осторожней". Вследствие этого она нередко силою принуждала Гэя выезжать в свет, и тем еще более притягивала его к дому. Гэю было всего 20 лет; жили они в деревне; следовательно ему нужно было еще очень пожить и пожить, прежде чем жениться. "Я знаю, думала мистрисс Эдмонстон, Гэй безчестного поступка не сделает, но разве другие не будут иметь права толковать, что я свела его с моей дочерью, опутала его в то время, когда он еще не мог дать себе отчета в своих чувствах!"

Впрочем, как мать, мистрисс Эдмонстон тревожилась не столько за Гэя, сколько за Эмми, которая привыкла обращаться с Гэем как с братом, и легко могла привязаться к нему дотого, что разлука с ним сделалась бы ей очень тяжела.

"Пора изменить эти отношения, пора прервать слишком тесную их дружбу. Это будет горько для Эмми, я знаю: - думала мать, - но лучше разом остановить увлечение, чем разочаровать бедного ребенка так, как Лору".

Сознание, что она мало следила за развитием старшей дочери, сильно мучило мистрисс Эдмонстон; она боялась впасть в ту же ошибку и с меньшей; притом на дне души её шевелилось убеждение, что если Гэй действительно любит Эмми, то его не оскорбит временная холодность с её стороны. Но она сильно волновалась при мысли, как взяться за этот щекотливый вопрос. В эту минуту кто-то постучался к ней в двери, и в комнату вошла Эмми.

- Что это ты, душа моя, не спишь? спросила мать.

- Мы все сидели в комнате Эвелины, мама, - сказала Эмми. - Эва нам рассказывала про лондонскую свою жизнь, а затем мы разговорились о завтрашнем дне. Гэй обещал прослушать хор певчих в школе; мы условились, если вы разрешите, отправиться всем завтра утром в Истъгиль; Чарльза повезли бы в фаэтоне, а мы бы взяли с собой осла. Там бы позавтракали у Мэри и с ней вместе взобрались бы на вершину горы. Гэй давно нас туда приглашает; оттуда, говорят, вид прелестный, а на горе есть тропинка, по которой Чарльза можно будет покойно довести до верху.

Мать ничего не ответила. Эмми показалось это очень странным. У них ежедневно устроивались прогулки в таком роде, и мать никогда им не препятствовала; а тут вдруг она задумалась на ответе.

Дело в том, что Гэй затеял все это путешествие. Мистрисс Эдмонстон боялась, чтобы это обстоятельство не повлекло за собой важных последствий.

- Может быть, у вас есть другой план в виду, мама? - спросила Эмми: - нам все равно.

- Нет, душа моя, - отвечала мать: - я не запрещаю. И сердце её дрогнуло. - Мне нужно бы с тобой переговорить кой о чем.

- Эмми! я тебя не упрекаю, но советую быть не много осторожнее с Гэем....

Молодая девушка вспыхнула. Видя, что она попала в цель, мать продолжала смелее:

его кузеном, но ведь он вам почти неродня.

- Мама, голубушка, не продолжайте! - сказала Эмми прерывающимся от волнения голосом: - мне там стыдно за себя! Мать заметила, что её слова сильно потрясли бедняжку Эмми, вообразившую, что она совершила что-то такое неприличное для молодой девушки, и потому она всячески старалась успокоить ее.

- Я тебе повторяю, друг мой, - говорила она: - что ты ничего дурного не сделала. Я тебя только предупреждаю; чтобы спасти от дурных последствий. Тебе не нужно так часто оставаться с Гэем глаз на глаз; вот и все. Вы в последнее время пели, гуляли по вечерам, работали в саду, все вместе. Ну, так ты теперь отдались немного, сиди чаще со мной и с Лорой. Больше я ничего не требую.

Каждое слово матери увеличивало смущение Эмми. Прямое обвинение в кокетстве не так бы сконфузило светскую девушку, как это ничтожное замечание испугало скромную, чистую Эмми. Она втайне сознавала, что сама нередко поощряла ухаживанье Гэя за собой, и это мучило ее, как преступление. Без слов кинулась она к матери на шею и, крепко прижавшись к ней, спрятала свое пылающее лицо на родной груди. Мать нежно обняла ее и начала целовать, приговаривая:

- Ну ступай же,

- Прощайте, мама! - прошептала сквозь слезы дочь. - Мне так совестно за себя!... уверяю вас!

- Ну, полно, это все пустяки. Будь осторожнее и не толкуй об этом больше. Господь с тобой! - сказала мистрисс Эдмонстон, и оне разошлись.

Бедная Эмми! Кончены все её радости, все её игры с милым Гэем! Сердце её сильно заныло при воспоминании о нем. Бывало, еще издали слышит она его тихий свист; каждое слово, произнесенное его свежим, звучным голосом, отдавалось точно музыка в её ушах; ничего она не делала без его помощи или совета, и чтож теперь? кроме стыда и раскаяния, ей ничего не осталось на память.

- Меня так и тянет к нему, - думала она, обливаясь слезами: - но я оторваться от него. Все кончено!...

И став на колена, молодая девушка горячо просила Бога подать ей силы отказаться от своего счастия. Она и не подозревала, что в эти два года Гэй, по милости её скромности, сдерживал свое сердце еще более, чем она. Эмми старалась убедить себя, что она сама завлекала Гэя, и потому должна нести за это наказание; она никак не воображала, что Гэю будет невыносимо тяжко переносить её холодность.

На другой день, утром, началась пытка Эмми. Она явилась вниз, вполне вооруженная твердостью, и на вопрос Лоры, согласна ли мать на их прогулку, отвечала, что, кажется, нет. Но подоспевшая, как нельзя более кстати, мистрисс Эдмонстон объявила дочерям, что она сама с ними отправляется в Ист-Гиль, потому что, обдумав хорошенько все дело, она нашла, что затруднения все исчезли. Эмми поняла мать, вспыхнула - и взглядом поблагодарила ее.

в крайности. Разговаривать с Гэем она просто боялась; за завтраком не промолвила ни слова ни с кем и, гуляя по саду, держалась, как пришитая, к Лоре и Эвелине. Чарльз, выглянув из окна, крикнул ей:

- Эмми! ступай читать, Гэй уж здесь.

- Мне нельзя, Чарльз: читайте одни, прошу тебя! - умоляющим голосом возразила она, вся вспыхнув. Настал час прогулки. Эмми отправилась пешком рядом с Лорой; Гэй вел впереди мистрисс Эдмонстон под руку, но, остановившись у каких-то ворот, чтобы подержать их, пока Шарлотта не проедет на своем осленке, он пошел уже с обеими сестрами рядом и начал разговаривать с Эмми. Той вдруг понадобилось непременно сорвать цветок наперстнянки, растущей вдоль забора; она бросилась в кусты и, притаившись там ждала, чтобы Лора и Гэй отошли подальше вперед. Но они оба остановились как нарочно, и Гэй начал звать ее. Она побежала к Шарлотте и пошла рядом с ослом. У следующих ворот, Гэй очутился подле нея. Оставалось одно - спрятаться под крыло матери. Эмми так и сделала, она не отошла от мистрисс Эдмонстон все время, пока они были на Ист-Гиле. Когда они начали взбираться на гору, то Эмми, вследствие усталости, должна была в свою очередь сесть на осла, а тот как на беду не соглашался никак идти иначе как впереди пешеходов, так что Гэю было очень удобно вести его под устцы и идти рядом с Эмми, подвергая ее таким образом невольному tête-à-tête с собой. Вид с вершины горы был в самом деле великолепный. Эмми загляделась и увлеклась восторженными описаниями Гэя, который начал рассказывать ей, какие виды у них в Рэдклифе. Она насилу опомнилась и подошла опять ближе к матери. Но Гэй не отстал и тут.

- Я еще вам не все показал, - говорил оиѵ. - тут на склоне горы есть густой лес, откуда я вам доставал много растений; пойдем-те осмотрим его.

ответила:

- Нет, благодарю, мне нельзя туда идти! Вместо этого, она побежала к фаэтону, где сидели Чарльз и Мэри. Шарлотта во все горло стала ее звать назад, говоря, что она глупенькая, что в лесу отлично; но Эмми ничего не слушала; Гэй догнал ее и нежным, убедительным голосом начал также упрашивать, говоря, что спуск в лес очень удобен, и что они там найдут даже кукушкины слезки. Эмми давно хотелось видеть, как они растут, искушение было велико, но и тут она превозмогла себя, сказав очень спокойно:

- Нет, не пойду, благодарю вас.

Если бы Мэри догадалась в чем дело, она, как верный друг, не замедлила бы пойдти вместе с Эмми в лес; но, взглянув на измученное бледное личико своей подруги, она подумала, что та отказывается идти только потому, что очень устала. Оно с одной стороны было верно. Гэй даже предлагал Эмми свою руку, чтобы опереться, но та уклонилась, и кончилось тем, что бедная молодая девушка через силу дошла с старшей сестрою и Эвой, стараясь все время идти с ними рядом. Мистрисс Эдмонстон немного встревожилась за дочь; но та была очень довольна, что могла уйдти к себе в комнату, под предлогом сильной головной боли.

День был испорчен, это правда, за то совесть Эмми осталась спокойна: она исгюлнила свой долг.

она в одной и той же комнате не оставалась ни на минуту; вечером, когда сестры и он затеяли какую-то прогулку, она осталась сть Чарльзом в его спальне. На беду и Гэй явился туда же. Эмми сконфузилась; ей очень захотелось посидеть с ним вдвоем около Чарльза, но благоразумие взяло верх; схватив мантилью, она быстро вскочила с места и хотела выйдти чрез окно в сад, но зацепилась за гвоздь платьем и обернулась поневоле. Гэй осторожно распутывал кисейную оборочку её платья и молча, выразительно, с какой-то грустной нежностью поднял на Эмми свои глаза. Потерявшись совершенно, молодая девушка оправила платье и, сказав вскользь: - Благодарю вас, не беда! - спрыгнула в сад и исчезла в густой аллее. Пробежав несколько шагов, она невольно оглянулась, чтобы посмотреть, нейдет ли за нею Гэй. Напрасно! он стоял неподвижно, прислонившись к окну; Эмми почувствовала легкое угрызение совести. - Он верно считает меня теперь злой кокеткой, капризной, - подумала она: - какая я гадкая! оскорбляю его, этого доброго Гэя, почти накануне его отъезда. Однако делать нечего, так следует быть. Я сама неосторожно завлекла его и должна терпеть наказание. Современем он узнает, что я не по своей воле так быстро переменилась к пему. Впрочем, чтож я толкую? На что ему Эмми, когда у него есть друзья: мама и Чарльз? Скоро он уедет совсем, а когда вернется, нам верно легче будет стать в другия отношения, чем теперь. Не стану же волноваться понапрасну, я исполнила свой долг, а там - пусть будет, что Богу угодно. Пойду лучше к Чарльзу; он мне обещал рассказать, как рисуют на стекле.