Наследник имения Редклиф. Том первый.
Глава XIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наследник имения Редклиф. Том первый. Глава XIV. (старая орфография)

ГЛАВА XIV.

"Дорогой Филипп! Благодарю тебя за книги, которые я получила в целости, через сэр Гэя. Мне очень жаль, что ты не нашел их достойными внимания. Неужели ты, человек, с такимь здравым смыслом, не убежден еще до сих пор, что лучшим средством против наклонности к мечтательности и идеализму, которые развивают суеверие и пустоту, - известные в настоящую эпоху под именем веры и поэзии, - что лучшим средством против этой болезни служит изучение простых фактов, основанных на положительных доказательствах. Любопытно наблюдать, как эти шаткия теории, прилагаемые к практике, оказываются несостоятельными. Пример у меня на глазах. У нас в С.-Мильдреде живут две сестры Уэльвуд, дочери капитана, убитого на дуэли стариком сэр Гэем Морвиль; эти две барышни, повидимому, с намерением вооружают все общество против себя; оне, например, берут к себе в дом нищих детей; дают им воспитание несогласное с их положением; держат их по правилам какого-то строгого, монастырского устава; затем, сами ходят по больницам, где проповедывают что то больным, утомляя их до полусмерти, и, наконец, навещают бедных в самое непозволительное время - ночью. Муж мой нашел одну из них, недавно, в полночь, в какой-то лачуге, населенной всяким отребьем человеческого рода. Обе сестры еще довольно молоды; матери и даже руководителя оне никакого не имеют, идут по совершенно ложной дороге, и, не смотря на это, приверженцы новой церкви не перестают ими восторгаться. Однако, я уклонилась от главного предмета своего письма, юного баронета сэр Гэя. Ты описал мне его очень верно. Но, признаюсь, я ожидала, что, по наружности, потомок Морвилей из Рэдклифа будет больше смахивать на героя романа или трагедии, чем на простого смертного; он далеко ниже своего отца по красоте и выразительности лица. Молодой сэр Гэй смотрит, впрочем, настоящим джентльмэном; он очень любезен и остер. Мне он показался умным человеком, но несколько поверхностного образования; как страстный музыкант, он едва ли может быть способен на что-нибудь дельное; родовой Рэдклифский характер сильно в нем вкоренился; при малейшем противоречии сэр Гэй готов уже вспылить; когда я разговариваю с ним, мне всегда кажется, что я стою на кратере вулкана. Правда, он сильно сдерживается; раза два подметила, что он крепко кусает себе губы во время спора с кем-нибудь из нас: - вот тебе доказательство, какая тонкая кора прикрывает его внутренний огонь. Сознаюсь, впрочем, что со мною он крайне вежлив и внимателен, а o тебе говорить с полною признательностью. Нужно стараться не вбивать ему в голову мысли, что он, будучи наследником такого огромного состояния, имеет в обществе не малое значение; наша милая тетушка, кажется, успела уже надуть ему в уши, что он важная особа. Мы окажем ему с своей стороны всевозможное внимание и доставим ему случай познакомиться с образованными людьми, составляющими наш круг знакомства. Его письма адресуются на наше имя, так как ферма Соут-Мур в стороне от почтовой станции. Наши из Гольуэля частенько-таки с ним переписываются. Письма от опекуна, к великому моему удивлению, вызывают каждый раз яркий румянец на щеке молодого Гэя. Это что-то не даром! Недавно, он был с визитом в Стэйльгурсте; очень жаль, что капитан Гарвуд, в настоящую минуту, дома; общество его сыновей далеко не полезно для такого юноши, как сэр Гэй. После веселых анекдотов и рассказов о скачках в С.-Мильдреде, которыми Эдуард и Том Гарвуд угощают его, я сомневаюсь, чтобы серьезное направление моего общества пришлось ему по вкусу. Я стороною слышала, что Том опять накуралесил что-то в Кэмбридже.

"Дорогой Филипп! Никто не имеет такого отвращения к сплетням и злословию, как я, и потому даю тебе полное право судить, как хочешь, следующие факты, дошедшие до моего сведения. Сэр Гэй Морвиль несколько уже раз ездил с Томом Гарвудом, а потом с какими-то странными, подозрительными личностями в С.-Мильдред. На днях, горничная моя встретила его в одной из отдаленных улиц города: он выходил из дома, в котором, повидимому, ему не было никакой надобности быть. Это, впрочем, могло случиться и нечаянно, и я никогда не обратила бы твоего внимания на такое пустое обстоятельство, если бы сегодня утром не произошло следующее. Мне нужно было зайдти к банкиру Грэй; разговариваю с ним, вдруг вижу - входит личность, известная в городе за отьявленного игрока, предъявляет чэк и просит его променять. Бумага лежала на конторке, я нечаянно взглянула на подпись, гляжу - рука дядюшки. Я еще раз взглянула, так и есть, его рука. Это было требование на 30 ф. стерл., от 12-го августа, на имя сэр Гэя Морвиля, подписано "Ч. Эдмонстон," передача сделана рукою сэр Гэя на имя Джона Уайта. Решившись не осуждать понапрасну бедного юношу, я остановила этого человека и спросила его имя. Мистер Грэй подтвердил, что это Джон Уайт, род шулера, который является на всех скачкать в городе и живет разными пари и карточной игрой.

"И так, любезный браг, действуй, как знаешь, хотя я мало надеюсь, чтобы можно было спасти бедного юношу от наследственных его нороков. Видно они уж вошли ему в плоть и кровь, если даже строгое воспитание, которое он, по твоим словам, получил, не могло искоренить их. Полагаюсь вполне на тебя, зная, как ты благоразумен. Надеюсь, что мое имя не будет впутано в эту историю. Очень жалею, что мне пришлось первой сообщить такия неприятные вещи, которые, вероятно, сильно встревожат наших в Гольуэле.

Капитан Морвиль был совершенно один, когда он получил второе письмо от сестры. Он насмешливо и вместе горько улыбнулся, читая первые строки письма, где говорилось о нелюбви её к сплетням, а между тем передавалась одна из них. Но, когда он дошел до конца письма, в глазах его сверкнуло чувство самодовольства, что он не ошибся в Гэе, говоря, что ему доверять нельзя. Лицо его приняло строгое, холодное, точно стальное выражение; перечитав письмо с большим вниманием вторично, он сложил его, положил в боковой карман и отправился по своим делам, как ни в чем не бывало. Целый день он был мрачен и молчалив. На другое утро он взял суточный билет на железную дорогу в Броадстон; там происходили судебные заседания, и он был убежден, что встретится на них с мистером Эдмонстоном; приехав туда, он пошел пешком по главной улице, и первое лицо, которое он встретил, был его дядя; он стоял на крылыде почтового дома и распечатывал только что полученное им письмо.

- А-а, Филипп! закричал он, увидав племянника. - Ты как сюда попал? Мне, брат, тебято и нужно. К нам, что ли ты едешь?

- Нет, извините, не могу; я должен быть назад сегодня же, - отвечал Филипп и, говоря это, он заметил, что дядя, кончив письмо, писанное рукою Гэя, скомкал его с каким-то нетерпеливым движением руки и сунул в карман.

- Во всяком случае, хорошо, что ты здесь, - продолжал мистер Эдмонстон. - Со мной случилась престранная вещь. Не понимаю, что сталось с Гэем: вот его письмо. Вообрази, что он пишет! Требует, чтобы я ему выслал тысячу фунтов.

- Гм! - выразительно сказал Филипп: - и он вам ничего не объясняет, на что ему деньги?

- Ни слова. На, читай сам, увидишь, что он пишет. Однако, нет, погоди!

И мистер Эдмонстон мельком взглянул на последния строчки письма, как бы желая не давать читать всего, что было написано, но после минутного колебания он подал Филиппу бумагу, говоря:

- Ничего, можешь читать все. 

"Дорогой мистер Эдмонстон!" писал Гэй. - Я знаю наперед, что вы удивитесь, прочитав мое письмо, в котором я, не смотря на данное вам слово, прошу увеличить мою ежегодную пенсию. Но я прошу денег не для себя и обещаю заранее, что что эта первая и последняя моя просьба. Вы меня чрезвычайно обяжете, если пришлете немедленно 1, 000 ф. стерл. на мое имя. Я не имею права открыть вам секрет, на что мне нужны деньги, но я уверен, что вы мне в них не откажете. Скажите Чарльзу, что дня через два я к нему напишу. Уроки и ходьба в С.-Мильдред за письмами (что мы делаем ежедневно) отвлекают у нас почти целый день, нам просто некогда писать. Подождем еще месяц, делать нечего, а там и закутим! Передайте Эмми, что восход солнца из-за гор здесь великолепен; жаль, что она не может видеть этой картины, она стоит моря. Сент-Мильдред очень оживился по милости скачек; мы невольно труним над Уэльвудом, уверявшим нас, что мы попадем в глушь. В жизнь свою не имел я столько развлечений, как здесь.

- Каково? Что бы ты сделал на моем месте? Ну, куда ему такая сумма денег? - приставал к Филиппу мистер Эдмонстон, щелкая хлыстом и внимательно изучая серьезное лицо племянника, пока тот, не поднимая головы, перечитывал по нескольку раз каждую строку. - Каков Гэй-то! Ты мне скажи вот что, Филипп, что это он пишет? - повторял с горячностью дядя.

- Тут не место разсуждать, - отвечал Филипп спокойно, возвращая дяде письмо. - Пойдем-те в читальную залу. В этот час мы никого там не встретим. Это недалеко отсюда.

- Ну, ну, ну, хорошо! хорошо! продолжал мистер Эдмонстон пыхтя и краснея; хладнокровие Филиппа довело его до последней степени нетерпения. Придя в залу библиотеки, дядя и племянник уселись рядом, в самом отдаленном углу комнаты.

- Ты мне все-таки скажи, что ты об этом думаешь? начал снова мистер Эдмонстон: - не может быть, чтобы Гэй прокутился - малый не таков; притом теперь, когда он - тьфу! что это я болтаю! Нет, ты мне скажи лучше, что ты об этом думаешь? повторял он в десятый раз.

- Мне сдается, что его письмо подтверждает очень ясно донос, полученный мною вчера.

- Верно от сестры? Значит, и она слышала что-нибудь.

- Да, сестра писала ко мне, но бы не желал я передавать содержание её письма, тем более, что она просила, чтобы её имени не упоминать. Я приехал сюда для того, чтобы на месте разузнать, давно ли вы с Гэем виделись, и стоит ли сообщать вам слухи, дошедшие до меня через сестру. Теперь я убежден, что слухи эти верны, и передам вам их слово в слово, но с условием, чтобы вы никому не говорили, даже тетушке, что сестра первая мне их сообщила.

- Хорошо, хорошо, никому ни слова не скажу. Разсказывай скорее.

- Гэй, по милости меньшого Гарвуда, попал, говорят, в очень дурное общество. Нечего сомневаться, что он проигрался, и для этого просит у вас денег.

Филипп никак не ожидал действия, которое его слова произвели на дядю. Мистер Эдмонстон вскочил с места.

- Как? Гэй проигрался! закричал он. - Никогда не поверю! Это подлая сплетня! Не верю ей, и никому не позволю клеветать на него!

Он задыхался от негодования, и начал шагать по комнате. Взрыв продолжался недолго; Филипп ждал его окончания с невозмутимым хладнокровием. Мало-по-малу, дядя утих, сел опять подле него и гораздо уже спокойнее заговорил.

- Это положительно невозможно! Ты вспомни телько то, что он связан клятвою, никогда не дотрогиваться до бильярдного кия.

- Да, нарушить клятву было бы невозможно для человека с нравственными правилами, - заметил Филипп.

- Твердые нравственные правила! Да у кого их больше, как не у Гэя? закричал мистер Эдмонстон. - Ты сам это двадцать раз находил, да и тетка и Чарльз, все они были твоего мнения. Я скорее себя бы заподозрил, чем его!

Он снова начал горячиться, но хладнокровие Филиппа осаждало его порывы.

- Говори, чем ты докажешь, что слухи о нем справедливы? сказал он минуту спустя. - Помни - мне нужны факты, а не предположения. Я так в нем уверен, что своим глазам бы не вдруг поверил!

- Очень жаль, если вы так неуместно доверчивы, дядя, - заговорил, наконец, Филипп. - Я бы сам от души желал, чтобы слухи оказались ложными, но, к несчастию, письмо Гэя совершенно совпадает с содержанием писем сестры;

- Прочитай же мне еа письмо вслух! слабым голосом произнес мистер Эдмонстон, совершенно упав духом.

Филипп вынул оба конверта из кармана и, не желая подвергать сестру осуждению за её сплетни и наушничество, он передал некоторые фразы своими словами, так что том их и значение сгладились. Этого было достаточно для мистера Эдмонстона. Точность в подробностях ошеломила его, он долго сидел молча, наконец, глубоко вздохнув, сказал:

- Ну, кто бы это подумал? Бедная наша Эмми!

- Эмми! повторил Филипп.

- Ну, да. Я тут ни при чем; они сами между собой все поладили, - говорил дядя, совсем сконфуженный от пристального взгляда племянника и внутренно сознавая, что он сделал страшную неосторожность.

- Меня все это время дома не было; приезжаю, а у них все уж кончено; нельзя же мне было отказать Гэю.

- Так, значит, Эмми и Гэй помолвлены? спросил Филипп.

-- То есть, как помолвлены? не совсем, они только сговорены; мы отложили дело надолго, хотим подвергнуть его испытанию. Бедная малютка, она очень в него влюблена, но теперь кончено, свадьбе не бывать!

- Какое счастие, что мы открыли все его проделки заранее, - сказал Филипп. - Не нужно жалеть Эмми, нужно радоваться за нее!

- Конечно, конечно, - задумчиво отвечал дядя. - А все-таки этого нельзя было ожидать от Гэя!

Видя, что дядя уже поколебался в своем хорошем мнении о Гэе, Филипп решился действовать сильнее, считая своим долгом спасти Эмми от такого неудачного брака.

- Мне кажется, - говорил он: - что Гэй давно уже запутался в долгах; не может быть, чтобы он в один месяц проиграл тысячу ф. стерл. в С.-Мильдреде. Как ни неприятно сделанное нами открытие, но мы должны благодарить судьбу, что успели сделать его во время. Вы, дядя, как сказали? Гэй никогда не просил у вас денег?

- Ни фартинга лишних, кроме несчастных 30 ф., которые ему понадобились недавно на наем квартиры и учителя. Так он, по крайней мере, мне отозвался, когда я спросил, на что ему эти деньги.

свой план поездки в Лондон; как он там зажился, не смотря на общия наши предостережения. Верно милый дядюшка еще тогда сбил его с толку, а здешния скачки, при помощи Тома Гарвуда, довершили начатое.

- Зачем я его только отпустил сюда! говорил с отчаянием мистер Эдмонстон.

- Напротив, все к лучшему. Он продолжал бы скрывать от вас свое положение и кончил бы очень скверно. Вы видите, он и теперь требует денег немедленно, вовсе не заботясь о том, будете вы довольны его просьбою или нет.

- Да, да, он обо мне ничего не упоминает,

- Знаете ли что, - заметил Филипп: - дело-то теперь выходит даже хуже, чем я предполагал. Можно быть скрытным, ветренным, это так; но увлекать молодую девушку, как он сделал с Эмми, увлекать ее - зная, положение своих дел - непростительно со стороны Гэя!

- Конечно, конечно, - кричал мистер Эдмонстон, выходя опять из себя: - вот что ужасно! Он вообразил, что я отдам свою бедную Эмми игроку! Как же, дожидайся! Вот я ему докажу, как дороги мне его богатства, имения, титулы.... все... я ему докажу!

- Я был уверен, что вы иначе и не поступите с ним, - сказал Филипп.

- Еще бы! Я его проучу. А-а! сэр Гэй, вы думали, что у вас опекун старый дурак; что вы ему можете глаза завязать; увидим, увидим, кто еще кого проучит!

- Начните дело осторожнее, дядюшка. Незабывайте, какой у него несчастный характер; напишите к нему похладкокровнее.

- Похладнокровнее! тебе хорошо толковать. У меня вся кровь кипит, при одном восноминании о нем. Еще он смеет делать разные поручения Эмми, в том же самом письме, где меня обманывает! Да я равнодушно этой дерзости перенести не в состоянии!

- Я желал бы одного, - сказал Филипп: - дать ему возможность лично с вами объясниться. Может, у него есть законное оправдание.

- Ни, ни, ни! объяснений никаких не принимаю! Как! выдавать себя за образчик скромности; сметь думать о браке с моей дочерью, и изподтишка кутить? Я ненавижу лицемерие! Не нужно мне его объяснений! Не смей он теперь и думать об Эмми. Сегодня же все это ему пропишу, даже не сегодня, а сейчас, на этом самом месте. Бедная моя Эмми, в самом деле!...

Филипп не мешал дяде. Он знал, что гнев у него проходит очень быстро, весь пыл сердца улетучивается в восклицаниях. Если бы он имел возможность вернуться домой, не написав письма, дело было бы проиграно. Доброта сердца, слабость к Гэю, сострадание к слезам дочери, а главное - влияние жены, имевшей слепое доверие к молодому преступнику. - все это ослабило бы его намерение принять строгия меры, и Гэя не было бы возможности спасти.

- Нужно при себе его заставить написать письмо, - думал Филипп. - Оно будет сдержаннее и потому более подействует на Гэя!

Он не ошибся. Мистер Эдмонстон спросил себе бумаги, перо и чернил, уселся с очень важным видом за стол, и написал следующеи начало:

"Любезный Гэй! Я никак не ожидал, чтобы ты мог обратиться ко мне с просьбой о присылке денег."

Филипп, стоя сзади дяди, громко прочел эту фразу.

- Не годится, дядюшка, - сказал он: - начните съизнова.

"Я очень удивился, прочитав твою просьбу о присылке денег, - продолжал писать дядя: - она подтверждает мне невыгодные слухи, которые..."

- Да, гм! как же сказать? невыгодные слухи, которые мне сообщила... Ах, да! ведь не нужно упоминать о мистрисс Гэнлей.

- Бога ради, ни слова о сестре!

- Ну, так как же сказать-то половчее? она подтверждает, подтверждает... - бедный мистер Эдмонстон, весь в поту от волнения, тер себе лоб рукою, не находя слов для продолжения письма.

- Да вы не пишите в том смысле, как будто бы опираетесь на одни слухи. Говорите о фактах, приводите доказательства самые неопровержимые доказательства, и тогда уж он будет у вас в руках, ему не вывернуться ни за что, - сказал Филипп.

ему сочинить ответ Гэю. Филипп продиктовал ему следующее:

"Письмо ваше, полученное мною сегодня утром, поразило меня более, чем я мог этого ожидать; оно, по несчастию, подтверждает те сведения, которые у меня уже под рукою. Мне известно, что, вследствие недостатка характера, вы подпали под влияние неблагонамеренных людей, которые втянули вас в разорительную и унижающую благородного человека страсть - игру. Вот каким образом вы запутались и дошли до необходимости обратиться ко мне с просьбою о высылке вам денег. Меня крайне огорчает, что ни правила, в которых вы до сих пор росли; ни обещания, считавшияся вами за святыню; ни даже чувства привязанности, высказанные вами так недавно к одному члену моего семейства, что, словом, ничто не могло удержать вас от искушения, которое, по моему мнению, не должно даже было существовать для человека, серьезно занятого своим образованием."

- Неужели мне больше ничего не нужно говорить ему об Эмми, - воскликнул мистер Эдмонстон. - Ведь негодяй почти обезчестил ее своим поведениемть!

- Ведь вы сами сказали, что она еще не помолвлена с Гэем? Какое же основаыие имеете вы на то, чтобы оффициально объявлять разрыв помолвки несуществующей? погодите, - погодите, сэр, - и он остановил перо дяди, уже задвигавшееся по бумаге. - Ведь вы еще ему не объяснили, в чем именно вы его обвиняете.

Филипп подумал с минуту и начал снова диктовать.

"Я не считаю нужным спрашивать, давно ли вы ведете такой безпутный образ жизни; мне легче думать, что вы испортились недавно; но ваше величественное требование, чтобы деньги были высланы немедленно, первого падения. Теперь это уж поздно. Остается только умолять нас, чтобы вы не увлекались и вспомнили, что отвратительная страсть к игре ведет все свои жертвы к унижению и бедности. Как опекун ваш, я обязан употребить все средства для уплаты тех долгов, в которые вас втянул настоящий образ жизки. Я все сделаю, но с условием, чтобы вы имели ко мне полное доверие; чтобы вы отдали мне подробный отчет во всех своих действиях; а главное, чтобы вы откровенно высказали мне причину, заставившую вас требовать от меня такую значительную сумму денег. Помните это, повторяю вам, что только чистосердечное раскаяние и признание мне во всем "

Строго обдумывая каждое выражение, Филипп диктовал очень медленно и часто останавливался; нетерпеливый мистер Эдмонстон тотчас же вставлял свою мысль, попадавшую иначе совсим не кстати, портил все письмо, и его приходилось переписывать съизнова. Они провозились дотого, что на городских часах пробило уже пят. Филипп вскочил, говоря, что если через пять минут он не будет на станции, поезд уедет без него. Получив от дяди приглашение приехать в Гольуэль к тому дню, как придет ответ от Гэя, Филипп поспешил проститься и уйдти. На счет письма он был спокоен. Почти два листа почтовой бумаги были исписаны, дяде оставалось подписаться, запечатать конверт и отправить его на почту. Проводив племянника, мистер Эдмонстон не выдержал, он с каким-то чувством наслаждения приписал в конце письма следующее:

"От души желаю, чтобы вы могли оправдаться. Если бы десять человек присягнули мне в томь, что вы поступите с нами таким образом, после того как мы вас приняли в свою семью, как родного, и что вы осмелитесь посвататься за мою дочь, будучи уже на такой дурной дороге, - я бы и тогда никому из них не поверил. Даже теперь, если бы Филипп не доставил мне ясных доказательств, что все слухи о вас справедливы, я остался бы при своем мнении, - что вы не виноваты. Филипп огорчен не менее моего. Признайтесь мне откровенно во всем, я даю вам слово, что выручу вас из долгов и ничего старого не вспомню. Недаром же я ваш опекун. Я не могу быть с вами жесток."

дочери; бедного отца взял ужас при мысли, как ей объявит, что Гэй недостоин её руки.

- Не скажу ей ни слова, - сказал сам себе добродушно мистер Эдмонстон: - пока не получу от Гэя отвъта.

Приехав домой, он поделился своим горем с одной женой, которая положительно утверждала, что Гэй такой же игрок, как Эмми; она ни на минуту не усомнилась в его невинности, и посоветовала мужу молчать до времени.