| Автор: | Казот Ж. |
| Категории: | Сказка, Детская литература |
ЧАРОДЕЙ, или РАССКАЗ О МОГРАБИНЕ
Окончание
- Юноша! - обратилась египетская царевна к сирийскому рыцарю. - Ты избран самим Небом, дабы отомстить за род человеческий, и должен немедля отправиться в путь и пробраться в гробницу, в которой хранится урна с пеплом Халь-иль-Мограбина и Яндар. Гробница эта скрыта в потаенном месте у восточной стены города Хареная. Я расскажу, как туда попасть, а ты внимательно слушай… В известном тебе вольере есть птица по имени Фессефце{360}. Когда-то Сулейман отправил ее в ливанские леса, чтобы она нашла дерево, из которого он смог бы сделать свой посох{361}. С тех самых пор пророк полюбил ее и облагородил разными необыкновенными свойствами ее сердце, тело и оперение. Эта большая тяжелая птица беззащитна словно страус. Тебе с пятью царевичами надо окружить ее и всем вместе сказать: «Позволь нам взять тебя во имя Сулеймана, ради услужения Великому Пророку». Она сама бросится вам в руки. Убейте ее, отбросив всякие сожаления, - она попала сюда силой, жизнь ее просто невыносима. Сначала надо ее ощипать, а после по отдельности сжечь сердце и тушку. Их пепел следует тщательно собрать, после чего пепел сердца смешать с амброй и сжечь. Половина этой смеси откроет вам проход в горе, и вы покинете владения Мограбина. Вторая половина послужит вам для возвращения. Не забудьте взять с собой пепел тушки, он вам тоже понадобится… Когда гора раскроется, каждый из вас возьмет по одному перу из хвоста птицы и по паре с ее крыльев и головы. Вы одновременно бросите их в благовонное пламя, а царевич Хабед-иль-Руман произнесет такие слова: «Перья посланника Сулеймана, доставьте служителей великих пророков куда следует». И вы будете перенесены{362} к воротам Хареная, в оливковую рощу, посаженную Халь-иль-Мограбином. Найдите отдельно стоящую оливу, чья крона возвышается над всеми остальными. Данное дерево и есть ваша цель. Дверь к заколдованной гробнице находится в его корнях, но с каждой луной проход к ней меняется. Это одна из уловок, предпринятых Яндар для того, чтобы сделать захоронение недоступным… Вы должны начертить вокруг ствола круг радиусом в пятнадцать шагов, встать по линии окружности на равном расстоянии друг от друга и бросить в курильницу, которую вы захватите с собой и расположите рядом с оливой, пепел от тушки Фессефце. Земля задрожит под вашими ногами, и откроется вход в подземелье. Хабед-иль-Руману надо будет поставить у входа одного из царевичей с обнаженным мечом и сказать: «Воин Мухаммада, исполняй свой долг, охраняй этот проход». Затем вы все вместе прикажете сделать то же самое перьям Фессефце. Вам придется пройти мимо самых разных красавиц, но никто из вас ни на мгновенье не должен задерживать на них свой взгляд. Оставайтесь глухи и к пению птиц. Вас начнет мучить жестокая жажда, но не приближайтесь к воде, чья свежесть и прохлада будут вас манить. Всё, что встретится вам на пути, представляет угрозу вашей жизни и делу. Царевич Хабед-иль-Руман должен идти впереди. С оружием в руках вы подойдете к насыпи, окружающей здание с великолепным куполом, в котором хранится роковая урна. Именно ею вам предстоит завладеть… Бездонный ров шириной в сто шагов, что протянулся вдоль края насыпи, вы преодолеете с помощью птичьих перьев. На верх насыпи ведут четыре лестницы. Вы подниметесь по той, что в тот момент окажется настоящей. Чтобы понять, какая из них является таковой, сожгите на нижней ступени каждой лестницы амбру, смешанную со щепоткой пепла от тушки птицы Сулеймана. Проделаете это опять же все вместе, после чего Хабед-иль-Руман скомандует: «Ловушка, исчезни!» Настоящая лестница останется на своем месте, а три других исчезнут. Когда подниметесь на насыпь, обойдите вокруг здания. Но не смотрите на его чудесные красоты, помните: чтобы попасть внутрь, вам следует сначала найти восточную дверь. Мнимое солнце, что будет заливать купол своим светом, служит лишь для того, чтобы ослепить вас и ввести в заблуждение. Хабеду-иль-Руману надлежит разжечь курильницу и бросить в нее щепотку пепла перед каждой из четырех золотых дверей. Двери изменят свою окраску: та, что смотрит на наш восток, сделается белой, дверь западная - красной, южная - черной, а северная - желтой. Поставив часового у каждой из дверей, Хабед-иль-Руману необходимо будет проследовать к восточной двери и трижды постучать в нее лезвием меча. Не могу сказать, кто или что встретит его за этой дверью, когда она распахнется. Дело в том, что в основе защиты этой гробницы, полной изощренных ловушек, лежит постоянное изменение преград на пути тех, кто дерзнет проникнуть в нее. Так вот, что бы ни появилось перед Хабедом-иль-Руманом, после того как он постучит в белую дверь, он должен будет заклясть призрака двадцатью четырьмя книгами Ханания[98]. Когда видение рассеется, сирийскому царевичу надо будет оставить часового на пороге восточной двери, между двумя ее створками, после чего пройти к красной двери, открыть ее и на всё, что явится, дабы нагнать на него страху и уничтожить, наложить заклятие всемогущей печатью перстня Сулеймана. Видения сгинут. Поставив и там часового, Хабеду надо будет преодолеть дверь черную. Ключом для нее послужит знак, высеченный на мече Мухаммада{363}. Четвертая же дверь откроется упоминанием посоха Мусы{364}. После того как сирийскому царевичу удастся раскрыть все четыре двери, ему надо будет войти в здание с востока. Он окажется внутри гробницы и увидит статую повелителя мятежных духов, восставших против Аллаха и Его Пророка. На коленях у статуи стоит урна с прахом отца и матери Мограбина, запечатанная именем Кокопелисоба. Статуя держит в руках золотой лук с натянутой тетивой и огненной стрелой. Это самая грозная из всех опасностей, и Хабед-иль-Руман должен будет наложить на лук заклятие священными письменами с тиары еврейского первосвященника{365}. Стрела задымится и исчезнет - статуя будет обезоружена. Ты, Хабед, снимешь с ее пальца кольцо, принадлежавшее Яндар, и наденешь его на свой мизинец. После этого с коленей статуи ты возьмешь маленькую золотую урну и спрячешь ее за поясом. Могущество и власть Мограбина перейдут к тебе. Ты дотронешься до статуи, которую создала Яндар, ее волшебным кольцом, и этот золотой истукан, а также трон, на котором он восседает, обратятся в дым. После этого ты снимешь цепочку с моей ноги. Для этого нужно взять три пера с моей шеи, зажечь благовония и бросить мои перья в огонь со словами: «Человеческое существо, именем Мухаммада я возвращаю тебе свободу». Как только дело будет завершено, прикажите перьям птицы Фессефце перенести вас вновь на это место. Я буду уже свободна и сделаю так, чтобы ничто не помешало вашему счастливому возвращению. Запомни, царевич, сказанное мной. Благодарение Небу за то, что оно позволило мне сохранить в памяти всё, что поведал мне Кардаш. С тех пор как я услышала его наставления, каждое утро и каждый вечер я повторяла их. Надежда на то, что однажды они принесут пользу роду людскому, была моим единственным утешением и поддержкой.
Хабед-иль-Руман не был обделен ни умом, ни памятью. Всё, что он услышал, запечатлелось в его голове. Он понял, что нельзя терять ни минуты, ибо при той власти, какой обладал пока Мограбин, их жизням грозила неминуемая опасность.
Сначала царевич повел своих товарищей по несчастью за птицей Фессефце. Они скоро завладели ею, убили, взяли перья и поделили их между собой. Затем сожгли по отдельности тушку и сердце птицы, чтобы использовать полученный пепел так, как велела им Аухета.
После этого они вооружились, запаслись благовониями и, как только всё было готово, отправились к подножию горы и заставили ее раскрыться и выпустить их из владений Мограбина.
Оказавшись на свободе, царевичи дружно отдали приказание перьям Фессефце, и их понесло по воздуху так легко, как будто они сами превратились в птиц.
Соратники опустились на обширную равнину рядом с большим городом и сразу нашли оливковую рощу, о которой говорила египетская царевна.
Хабед-иль-Руман быстро отыскал заколдованную оливу и немедля приступил к делу. Перед ним и его товарищами предстал вход в зачарованное подземелье, заложенный камнем из черного мрамора с кольцом наверху. Ухватившись за это кольцо, посланцы Аухеты приподняли камень и сдвинули его в сторону.
И вот бывшие узники Мограбина с Хабедом-иль-Руманом во главе при помощи перьев Фессефце углубились в темное подземелье. Каждую минуту сирийский царевич окликал по имени соратников, которые шли следом за ним, и убеждался, что никто не отстал, за исключением того, кто остался на страже у входа в подземелье.
Вскоре мрак сменился ярким светом: казалось, они вышли из-под земли на широкий простор, где на чистом небе светило солнце и всё вокруг радовало глаз.
груш, яблок и апельсинов и преграждали дорогу.
- Воины Мухаммада! - кричал время от времени Хабед-иль-Руман. - Мы здесь не для того, чтобы есть и пить. Наши желания и всё, что предлагается для их удовлетворения, - это ловушки. Не смотрите на эту воду, отталкивайте от себя эти плоды, топчите их ногами. Мы знаем, что такое страдания, перенесем и ту малость, что мучает нас сейчас.
Впереди возникла пустынная дорога. Солнце палило, а песок раскалился так, что казалось, ноги ступают по пылающим углям. Справа и слева виднелись две тенистые аллеи с деревьями по бокам и свежей густой травой, которая манила к себе изнемогавших от жажды и зноя путников.
- Отвернитесь, не прельщайтесь этими приманками, - кричал сирийский царевич. - Это то же самое, что ласковые взгляды и речи нашего заклятого врага.
Бывшие узники Мограбина, что следовали за Хабедом-иль-Руманом, нуждались в таком мужественном и бдительном вожде, который ни на мгновенье не забывал о коварстве чародея.
Самая последняя, неожиданная и опасная, западня была впереди. Они вышли на дорогу, покрытую маками, и ими овладела такая сонливость, что веки стали закрываться сами собой. Но сирийский царевич спохватился и крикнул:
- Воины Мухаммада! Остановитесь и именем Пророка растопчите коварные цветы!
Спутники послушались его, и сон как рукой сняло. Они продолжили путь и посреди раскинувшейся впереди долины увидели купол здания, которое им надлежало разрушить.
Не стоит описывать в подробностях волшебные красоты, открывшиеся их взорам, ибо всё это было лишь наваждением. Последуем лучше за Хабедом и его товарищами.
Они вышли на берег страшного рва, перья перенесли их на насыпь, и царевичи нашли четыре золотые двери.
Когда двери приобрели свой истинный цвет, Хабед-иль-Руман ударил мечом по белой, и та распахнулась с ужасающим скрежетом. Безобразный великан вырос на ее пороге и направил на царевича копье. Однако заклятие двадцатью четырьмя книгами Ханания обратило чудовище в черный дым, который поднялся вверх и рассеялся.
Хабед-иль-Руман поставил часового у восточной двери и перешел к следующей. Два льва, разинув пасти, бросились на него, но при упоминании печати Сулеймана, это видение исчезло еще быстрее, чем первое. Заклятие знаком, высеченным на мече Мухаммада, уничтожило жуткого трехголового дракона, охранявшего третий вход. И наконец посох Мусы обратил в прах лезвие огромного топора, что полетел было в шею сирийского царевича, когда по его приказу распахнулась последняя дверь.
И вот Хабед-иль-Руман захватил все четыре прохода к грозной статуе. У каждого из них встал на страже царевич, и ни один не терял бдительности ни на мгновенье, поскольку речь шла о его собственной жизни. При малейшем шуме снаружи они должны были поднять меч во имя Мухаммада. Этот приказ Хабеда-иль-Румана был весьма мудрым и своевременным, ибо, как только он переступил порог восточной двери, духи всех четырех стихий устремились на защиту статуи Кокопелисоба.
Если бы проходы были свободны, эти духи проникли бы внутрь гробницы и унесли бы истукана и урну с прахом Халь-иль-Мограбина и его жены Яндар.
Хабед-иль-Руман встал напротив великана, восседавшего на золотом троне. Голова золотого Кокопелисоба упиралась в свод здания, в глазах сверкали молнии, которые словно сражались одна с другой, стремясь вырваться из своего заточения.
Огненная стрела, нацеленная в сердце сирийского царевича, уже готова была слететь с тетивы, но упала от заклятия священными письменами с тиары еврейского первосвященника, лук вырвался из рук статуи и вслед за стрелой полетел вниз.
Хабед-иль-Руман смело бросился к трону и сорвал с пальца истукана огромный перстень, который тут же уменьшился и стал царевичу впору. Хабед схватил роковую урну и в порыве воодушевления ударил статую кольцом Кокопелисоба.
- Гнусное подобие самого злобного из всех существ! - вскричал юноша. - Пусть тебя разрушат так же, как воздвигли!
Статую Кокопелисоба создали духи - рабы перстня. Приказ Хабеда, несомненно внушенный ему свыше, заставил их разрушить собственное творение, и страшный шум возвестил о том, что изваяние рухнуло и разбилось.
Тут же воцарилась кромешная тьма.
если бы проход в ужасное подземелье не охранял один из шестерых царевичей, всю гробницу непременно завалило бы.
Хабед препоручил судьбу свою и своих братьев Аллаху и Его Великому Пророку. Хладнокровие не покинуло героя, несмотря на хаос и мрак, что словно погребли его заживо.
Царевич вытянул руки, пытаясь понять, куда ему двигаться, и заметил, что перстень его поблескивает в темноте. Он потер камень, надеясь извлечь из волшебного кольца какую-нибудь пользу.
Тот засверкал ярче, и перед царевичем возникли сразу пять духов. Один из них имел человеческое обличье, другой выглядел как тигр, третий - как рыба, четвертый - как птица и пятый - как саламандра.
- Приказывай нам, - промолвил дух-человек. - Все четыре стихии подвластны хозяину кольца великого Кокопелисоба.
- Пусть здесь станет светло, - твердо отвечал Хабед-иль-Руман, - чтобы я мог понять, где я и где царевичи, которые пришли сюда вместе со мной.
- Саламандра, - приказал дух-человек, - это твое дело.
И в тот же миг бескрайняя пещера осветилась тысячью огоньков, которые сами собой загорелись в углублениях скал и камней. Все шесть царевичей оказались довольно близко один от другого. Они сошлись и стали решать, что делать дальше.
Прежде всего, надо было освободить от цепей Аухету. Хабед-иль-Руман зажег огонь, бросил в него несколько крупинок благовоний и перья царевны-ара, а затем произнес слова, уничтожающие колдовские чары. Поднявшийся от курений дымок источал столь приятный запах, что царевич счел это добрым предзнаменованием, обещавшим успех всему его делу.
Затем Хабед предложил немедля вернуться во владения чародея, прибегнув к тому же способу, что помог им выбраться из них.
- О чем ты думаешь? - удивились царевичи. - Ты хочешь, чтобы мы опять попали в руки нашего безжалостного врага?! О, ведь перья птицы Сулеймана могут перенести нас на родину, а твой перстень дал тебе власть над джиннами четырех стихий!
- Даже если бы я не обещал освободить египетскую царевну и забыл о человеколюбии и благодарности, - отвечал Хабед-иль-Руман, - я как мусульманин почел бы своим долгом поспешить ей на помощь. Братья мои, перья Сулеймановой птицы послушны служителям пророков. Что до перстня Кокопелисоба, то ему место только на руке злого чародея. Вы же сами, на своем опыте, должны были убедиться, сколь опасно колдовство. Я использовал силу этого кольца, чтобы разрушить злые чары, но совершил бы грех, если бы прибег к нему в личных интересах.
Наше дело не доведено до конца. Мы завладели талисманом, в котором скрыта сила Мограбина, но сам Мограбин еще жив. Мы совершим страшную ошибку, если не уничтожим его, и рано или поздно будем наказаны за нее, возможно даже, злодей сам станет орудием небесного возмездия… Наш долг - освободить несчастных, тех, что он превратил в животных, и разрушить все его чары.
Великодушие Хабеда-иль-Румана смутило его сотоварищей, они устыдились, обещали помочь сирийцу в осуществлении его замыслов и согласились немедля вернуться к египетской царевне.
Перья, послушные полученному приказу, понесли их вон из подземелья, заколдованного Яндар. Волшебные огоньки, которые освещали его, теперь позволяли видеть все вещи в их истинном обличье.
Когда царевичи достигли выхода из оливкового дерева, уже стемнело. Хабед-иль-Руман приказал доставить всех во дворец Мограбина. Птичьи перья исполнили его повеление, и уже перед рассветом бывшие жертвы Мограбина увидели тот самый источник, в котором каждый из них искупался по воле злодея.
- Вот на этом дереве, - показал дамасский царевич, - изверг повесил мою прабабку. Теперь от нее не осталось и следа.
При виде места, напомнившего им о диких мучениях, все пятеро спасенных Хабедом-иль-Руманом узников укрепились в своей ненависти к Мограбину и в желании его покарать, а Хабед предпринял все необходимое, чтобы проникнуть в логово врага.
Он зажег огонь и, когда куренья задымились, бросил в пламя пепел сердца птицы Фессефце. Подножие горы раскрылось. Хабед пошел первым, его спутники последовали за ним.
Уже рассвело, когда египетская царевна, которая всю ночь провела, сидя на жердочке, в глубине дворца, услышала грохот и поняла, что кто-то взломал гору, дабы проникнуть в заколдованную долину.
свободой.
Царевна-ара поднялась так высоко, как могла, желая издали увидеть того, кто выйдет из прохода в горе.
Ее избавители заметили парящего над ними попугая и узнали его, а птица обратилась к Хабеду-иль-Руману, и, казалось, ее знакомый голос исходит от самого неба.
- Сирийский царевич, ты захватил урну и перстень?
- Да, они у меня! - отвечал юноша, который тоже узнал птицу, опустившуюся на землю у его ног.
- Тогда, - ара радостно захлопал крыльями, - потри кольцо на своем пальце и прикажи джинну, который явится тебе, чтобы он принес самую старую и паршивую овцу, какую только сможет разыскать в здешних стадах. Нам надо будет принести ее в жертву. Но сначала пройдем во дворец, там вы сможете спокойно передохнуть, ибо теперь ты здесь полный хозяин: твой враг повержен, у тебя талисман, в котором заключено всё его могущество, а в скором времени ты завладеешь и тем, с которым связана его жизнь.
Уже двое суток, как у царевичей и крошки во рту не было, но мысль о том, чтобы подкрепиться мясом одного из заколдованных животных, вызывала лишь отвращение.
- Кто знает, - сказал Хабед-иль-Руман, - вдруг мы лишим жизни какого-нибудь несчастного, превращенного в животное? Зато плоды и коренья не вызывают никаких подозрений.
- Не бойтесь, все птицы и дикие звери в этих владениях - это настоящие животные, - пояснила Аухета. - То же самое могу сказать о птицах в большом вольере. Приказывай, используй или перстень, или урну - здесь все обязаны тебе подчиняться.
Хабед-иль-Руман дотронулся до урны, спрятанной у него на груди, и в тот же миг перед ним предстал негр с золотым ожерельем на шее.
- Да это же Илаг Кадахе! - воскликнул тартарский царевич. - Говори, ненавистный негр, ты, что был так жесток со мною, как твой хозяин смог расстаться с тобой, со своим верным рабом?
- У меня только один хозяин, - отвечал черный джинн. - Я - раб урны и того, кто ею владеет. Вот мой хозяин! - Илаг Кадахе указал на сирийского царевича. - Приказывай рабу праха Халь-иль-Мограбина и Яндар!
- Пусть подадут завтрак, - приказал Хабед-иль-Руман.
- Слушаю и повинуюсь. - И негр с поклоном удалился.
В это мгновенье раб перстня положил к ногам Хабеда старую облезлую овцу, у которой не осталось ни одного клочка шерсти. Ноги ее были связаны, одна задняя нога выглядела короче трех других, а ее ляжка казалась раздувшейся.
- Ах, до чего дурная тварь, - посетовал джинн. - Я уж думал, мы никогда не схватим ее, хотя окружили со всех сторон. В ее задней ноге Яндар спрятала талисман, охраняющий жизнь ее сына, а саму овцу заколдовала так, чтобы та одинаково быстро бегала вперед, назад и вбок. Муха не пролетит там, где эта скотина ускользает от погони, она бодается и лягается так, что расшибает даже камень.
- Джинн, - сказал Хабед-иль-Руман, - приказываю тебе убить ее.
- Не могу, - отвечал раб кольца, - только ты можешь убить ее, коснувшись своим перстнем.
Хабед-иль-Руман сделал то, что посоветовал джинн, и овца, издав страшный сгон, околела.
Тогда сирийский царевич дотронулся перстнем до ее распухшей ляжки и приказал показать талисман. Нога раскрылась, и все увидели золотое лезвие с волшебными знаками.
Теперь он владел силой и жизнью чудовища. Осталось лишь обсудить, как освободить от него землю. Но пока царевич излагал свой замысел, раздался грохот, земля содрогнулась - чародей вернулся в свои владения.
Мограбин узнал о своем поражении из-за волшебной палочки. Он находился в Мосуле, где занимался обычными кознями. Чародей хотел поручить своей старой служанке Мегине одно важное дело, но палочка, вместо того чтобы закружиться на его пальце, упала и разбилась.
Ужас объял Мограбина, он решил немедленно укрыться в своих владениях, посмотреть колдовские книги и найти с их помощью путь к спасению.
Нечестивец лишился собственной колдовской силы, но надеялся на помощь средств, обязанных своим происхождением другим волшебникам. Он пустил в ход перья птицы Фессефце, наложив на них заклятие именем Сулеймана, которому они подчинялись, и тут же перенесся к подножию горы, раскрывшейся благодаря обычным курениям.
Никто не поспешил ему навстречу, даже Илаг Кадахе, самый послушный и трусливый из его рабов.
Мограбин хотел остановиться и подумать, но перья с невероятной быстротой понесли его во дворец и бросили через окно прямо в середину той залы, где царевичи завтракали и решали его судьбу.
Попугай-ара сидел на жердочке напротив окна. Увидев, как что-то рухнуло на пол, он, несмотря на смехотворный вид Мограбина, узнал его по запаху и воскликнул:
- Ах! Это наш мучитель!
В Мосуле Мограбин переоделся факиром: грязная, облезлая и рваная овечья шкура кое-как прикрывала его тело, изуродованное множеством старых и свежих шрамов.
Волосы его стали рыжими, курчавыми и слипшимися, борода была тоже рыжей и отвратительно замызганной.
Он сверкал глазами будто одержимый, все его черты исказились от бешенства, ужаса и отчаяния. В одной руке он сжимал нож, которым калечил себя, а на шее его болтались четки прабабки - он давно присвоил их и наверняка собирался использовать для своих грязных целей.
Кого хотел злодей соблазнить в Мосуле столь отталкивающей наружностью, неизвестно. Но он был так непригляден, что одним своим видом мог напугать до смерти людей менее отважных, чем те, пред кем он предстал помимо своей воли.
Мограбин нашел в себе силы подняться на ноги и, взглянув на попугая-ару, которого сразу же узнал, с угрожающим видом поднял нож.
- Перья Фессефце, - вскричал он, - хочу схватить гнусную колдунью!
Хабед-иль-Руман вскочил и взмахнул рукой.
- Дух перстня, связать злодея!
- Ах ты, змея, - прошипел колдун, - я тебя пригрел, нянчился с тобою, а ты научила их, как меня одолеть!
- Хватит брани, несчастный! Довольно угроз! - остановил его сирийский царевич. - Твои преступления давно переполнили чашу терпения, только смерть освободит тебя от кары, которой ты заслуживаешь. Бойся мучений, что ждут тебя в преисподней. Пойми, при всей своей злобности ты попадешь во власть того, кто так же злобен и жесток, как ты, трепещи. Что до меня, постылый колдун, то Великий Пророк позволил мне завладеть твоими силой и жизнью.
- Будь проклят твой пророк, - ответил одержимый бешенством Мограбин.
огне. Помните, что я приказываю вам с помощью этого кольца, но во имя Мухаммада. Даже за видимость непослушания будет сурово наказан каждый.
Духи, дрожа за собственную шкуру, схватили Мограбина и приковали четырьмя цепями к железному столбу, который они установили посередине двора.
Хабед-иль-Руман обратился к египетской царевне.
- Госпожа, - сказал он, - не пора ли нам позаботиться о судьбе людей, превращенных в бессловесных тварей, о том, чтобы избавить их от притеснений и дать им возможность насладиться зрелищем гибели их мучителя?
- Царевич, - отвечала Аухета, - чтобы расколдовать их, нужно соединить прах Мограбина с тем прахом, что находится в золотой урне. Прикажи, пусть чародея сожгут так, чтобы его пепел не смешался с древесной золой. Пойми, когда животные превратятся в людей, у тебя на руках окажется огромное количество народа. И сколь ни велики запасы, находящиеся в нашем распоряжении, не стоит обрекать себя на то, чтобы лишний день кормить эту армию. Их надо вернуть на родину, а до ближайших городов и сёл отсюда не меньше, чем несколько дней пути. Мужчины и женщины, находящиеся здесь, не имеют ни малейшего представления о том, какому насилию они подверглись и что их сюда привело. Казнь злодея лишь напугает их. Прежде чем открыть им глаза, мы должны расколдовать всё, что нас окружает. У многих из этих несчастных есть семьи, которые голодали без своих кормильцев. Здесь ты найдешь неисчерпаемые богатства, что позволят тебе проявить великодушие.
Едва египетская царевна закончила, как дух, раб перстня, сообщил, что костер готов.
- Зажгите огонь, - приказал Хабед-иль-Руман, - но не вынимайте кляпа изо рта приговоренного. Пусть его проклятия останутся при нем.
- Тебе придется, - сказала Аухета, - своим присутствием умножить его страдания. Ты должен бросить нож-талисман, с которым связана его жизнь, в пылающий костер. Советую так же поступить и с перстнем. Надо освободиться от его опасной силы и власти. Если бы можно было с его помощью уничтожить Дом-Даниэль, я попросила бы тебя, царевич, сохранить перстень, но совладать с Дом-Даниэлем по силам одному Мухаммаду… Иди и вместе с братьями по оружию разыщи все книги и записи чародея. Пусть он увидит, как гибнут плоды его неустанных трудов. О, если бы можно было вместе с ними уничтожить преступные познания!
Сирийский царевич последовал советам, продиктованным мудростью. Талисманы, книги, записи, эликсиры, инструменты - всё, что служило Мограбину в его черных делах, полетело в огонь, окруживший мага со всех сторон. Но жизнь не покидала злодея до тех пор, пока золотой талисман, извлеченный из ляжки паршивой овцы, не расплавился в жарком пламени костра.
Когда в бесформенный слиток превратился и перстень Кокопелисоба, дворец и всё, что его окружало, обратились в дым. Вся скотина оказалась на воле и поначалу смешалась с дикими зверями, но вскоре люди, превращенные в животных, повинуясь велению свыше, собрались вокруг своих освободителей. Царевичей окружили лошади, верблюды, слоны и даже несколько ручных львов и тигров.
Тело чародея обратилось в пепел. Однако от костра шел такой жар, что никто не решался приблизиться к нему. Тем временем царевна-ара, пользуясь своими легкостью и проворством, взлетела над огромным стадом животных, осмотрела его сверху и вернулась к Хабеду-иль-Руману.
- Царевич, - сказала она, - тебе предстоит возвратить этих несчастных на родину, к их семьям и, так сказать, к жизни. Если немедля вернуть им их естественное обличье, с ними будет трудно управиться, но тебе самим Мухаммадом и судьбой дано право ими руководить. Надо лишь дождаться того мгновения, когда можно будет смешать прах Мограбина с прахом его родителей. Это уничтожит чары, что опустили несчастных до животного состояния. И пока не наступит это спасительное мгновенье, пойди вместе с другими царевичами посмотреть, чем завладел маг силой своего могущества. Каждый после узнает, что здесь кому принадлежит, и, всё, что не найдет своего хозяина, станет твоим.
Царевичи вслед за попугаем поспешили к складам Мограбина, где были собраны самые редкие и дорогие товары. Там были горы золотой и серебряной посуды, груды кошельков с золотыми монетами, драгоценные вазы, полные самых прекрасных каменьев, и огромные запасы провизии, способные прокормить целую армию.
- Вот, - сказала Аухета, - всё, что способно разжечь алчность в сердцах менее благородных, чем ваши. Каждый из вас найдет здесь своих подданных, и каждому надлежит взять на себя командование соотечественниками. Хабед-иль-Руман отдаст людям приказ строиться под знамена царевичей, тем самым никто из вас не будет ущемлен в правах. И пока мы не вернулись к костру, в пламени которого сгорел чародей, я тоже возьму свою долю добычи.
С этими словами царевна-ара отыскала газовое покрывало, подхватила его клювом, потом взяла в лапы, отлетела в сторонку, опустилась и села на ткань.
Царевичи подошли к кучке пепла, в которую превратился Мограбин. Хабед-иль-Руман разбил золотую урну и смешал пепел чародея с прахом его родителей.
- Это еще не всё, - промолвил ара. - Царевич, зажги курения, брось в них все перья птицы Фессефце, что остались у тебя и твоих сотоварищей, и прикажи перьям именем Сулеймана развеять на все четыре стороны прах, который ты подбросишь вверх.
Сирийский царевич подчинился, и едва пепел развеялся, как раздался необыкновенный шум. То был возглас изумления, вырвавшийся из груди десяти тысяч человек, которые внезапно вновь обрели свой истинный облик.
Хабед-иль-Руман не стал терять ни минуты.
- Сирийцы! - крикнул он. - Стройтесь позади меня! Тартары! Вот ваш царевич Бади ад-Дин! Китайцы! Это ваш царевич Йамаль-эд-Дин! Персы! Жители Дамаска! Выходцы из Синги! Стройтесь!
подданных, что отправление назначено на завтра и всем надлежит подготовиться к дальнему переходу.
Что тут началось! Погонщики побежали в поля ловить верблюдов, лошадей или слонов. Женщины брали за руки своих подросших детей, которых едва узнавали, рассматривали их, одевали в дорогу. Через пару часов каждый уже вернул себе то, что ему принадлежало, и повсюду воцарился порядок.
Люди спрашивали друг друга, где они находятся, но никто не мог им дать ответа. Все были убеждены, что прибыли сюда лишь накануне.
Хабеду-иль-Руману досталось тридцать слонов, шестьдесят верблюдов и несметное количество лошадей и мулов. Его подданные забрали сокровища Мограбина и погрузили на вьючных животных. Сирийкам с малыми детьми приготовили места на спинах слонов. Каждый царевич получил по великолепному скакуну.
Посреди всеобщего волнения и забот все позабыли о попугае-ара. И вдруг Хабед-иль-Руман заметил женщину, закутанную с головы до пят в газовую ткань. Она сидела на земле, прислонившись к дереву, в нескольких шагах от него. Царевич подошел к ней и спросил:
- Кто ты, госпожа?
- Бедная египтянка, - отвечала женщина.
Юноша узнал голос Аухеты и хотел позвать своих товарищей, дабы вместе с ними воздать их спасительнице положенные почести.
- Великая царевна… - начал он.
- Я не царевна, - возразила Аухета. - Мое непослушание лишило меня всяких прав на корону и, что еще более печально, на родительскую любовь. Я по своей собственной воле стала женой Мограбина. Я не смею поднять глаз к небу, не смею без стыда взглянуть на землю. Моя участь - позор, мое прибежище - угрызения совести… О благородный царевич! Я виновата перед собой и людьми и не заслуживаю прощения. Но, несмотря на это, прошу, не откажись стать моей опорой, посади меня на одного из своих слонов с женщинами, которых не оскорбит мое общество, и защити египтян, что могли оказаться здесь. Отныне я принадлежу только моему благодетелю, для моей родины я умерла… Я хочу, чтобы мой отец никогда не узнал об ужасной судьбе, которую я сама себе уготовила. В то же время я знаю, что он был и остается язычником, и потому мне следует отправиться в Мекку и каяться там до тех пор, пока Великий Пророк не смилостивится и не избавит моего несчастного, моего почтенного родителя от его страшных заблуждений.
Слушая царевну, Хабед-иль-Руман растрогался до слез. До сих пор он знал лишь одну женщину - свою мать, и любовь была ему неведома.
Рассказ Аухеты о ее приключениях внушил юноше не только уважение к ней, но и самое нежное сострадание. Ее мудрость, познания, самообладание, неопровержимые доказательства которых он получил, лишь усилили его чувства. Одним словом, незаметно для себя и еще не сознавая того, он проникся к ней искренней любовью.
- Великая царевна, - сказал Хабед, - будь уверена, здесь всё принадлежит только тебе. Неужели ты полагала, что, когда эти люди придут в себя, мы не расскажем, что ты сделала для них? Ни один из нас ни на минуту не забудет о том, чем тебе обязан. Мы окружим тебя самым глубоким почтением и заботами. Малейшие твои желания станут для нас приказами, а наша покорность будет беспримерной.
- Ах, царевич! - вздохнула Аухета. - Ты забыл, что говоришь с особой, которую ее безумная страсть заставила забыть о священном долге.
Чем больше египетская царевна принижала себя, тем больше возвышалась в глазах Хабеда-иль-Румана. Однако нарождавшаяся любовь не смогла отвратить героя от возложенных на него обязанностей. Он возглавлял своего рода армию, и ему надлежало следить за порядком, руководить движением и обеспечивать людей провизией.
Пепел птицы Фессефце заставит гору открыть проход, но царевич не понимал, как слоны с их башенками смогут пройти под столь низкими сводами.
Он верил в благоволение Сулеймана, льстил себя надеждой на то, что Великий Пророк поможет огромному каравану и людям, столь чудесным образом возвращенным к жизни. Однако царевича не оставляли сомнения, и он поделился ими с Аухетой, перед тем как она удалилась в свою башенку для отдыха.
Сирийский царевич обратил ее внимание на то, что после гибели чародея час от часу воздух становился всё горячее. Песок, что скопился у подножия гор, опоясывавших владения колдуна, вздымался сильными ветрами и вскоре грозил засыпать долину, сделав ее бесплодной и непригодной для жизни. Все животные погибнут от голода и жажды, а значит, надо дать и им возможность уйти из этого гибельного места.
Пока юноша предавался этим размышлениям, ночь прошла, и в шести маленьких лагерях зазвучали рожки, призывая всех к подъему. Когда рассвело, сирийцы во главе с Хабедом-иль-Руманом первыми тронулись в путь. Царевич галопом помчался вперед, чтобы без свидетелей заставить гору открыться. Почувствовав, как содрогнулась земля, его армия пришла в смятение. Другие царевичи, объехав ряды, успокоили людей, хотя их самих немало поразило то, сколько песка низверглось вниз с окрестных вершин. Дикие животные в страхе устремились вслед за караваном.
Царевич повелел земле открыть удобный проход. Его приказание было исполнено, и люди не встретили никаких преград на своем пути, даже когда шли в полной темноте. Пока караван задержался, чтобы напиться у грозного источника, Хабед-иль-Руман именем Сулеймана приказал горе оставаться открытой и дать беспрепятственно пройти всем животным, двигавшимся за его маленькой армией.
{366}. Им предстояло пересечь большую пустыню, чтобы достичь первых обитаемых земель. Оттуда можно было за три дня добраться до Нареки, столицы царства, где жил правитель Тафилета. Пяти дней хватило, чтобы проделать этот путь, и на всем его протяжении не встретилось никаких препятствий.
Царя Тафилета предупредили о приближении большого и очень странного каравана, подобного которому в этих краях никогда не видели. Государь выслал навстречу своих сановников, и Хабед-иль-Руман одарил их богатыми подарками, испросив дозволения разбить лагерь у стен столицы.
Царевичи договорились между собой, что скажут, будто явились из царства Томбут{367} и хотят выйти к морю, дабы там погрузиться на корабли. Внешность Хабеда-иль-Румана, а также царевичей, помогавших ему принять посланцев тафилетского правителя, внушила последним доверие. Великолепное оружие, которое вручили всем, кто мог держать его в руках, создало высокое мнение об их войске, а ручные слоны с башенками были новым зрелищем для народа, знакомого лишь с дикими слонами.
Прибыв в Нареку, царевичи первым делом отдали дань уважения царю, который не добился от них никаких сведений, кроме того, что они путешествуют ради собственного образования под командованием самого просвещенного из них. Роскошные подарки придали весомости этим заверениям. И после нескольких дней отдыха караван продолжил путь и достиг морского побережья. Там каждый царевич нашел корабли для себя и своих подданных. Настал час расставания. Хабед-иль-Руман одарил сокровищами своих товарищей и всех, кого счел необходимым вознаградить. За время пути мудрая и добрая Аухета успела познакомиться со всеми людьми и выяснить в подробностях, кто в чем нуждается и какая помощь требуется.
Не снимая покрывала, она подсказывала Хабеду-иль-Руману, что делать, и тем самым дала ему возможность не только ощутить удовольствие от благотворительности, но и снискать уважение, добиться которого юноше очень хотелось.
Царевичи тепло попрощались, заверив друг друга в вечной дружбе и взаимной поддержке. Они вышли в море, чтобы вернуться в царства своих отцов, где их появление и рассказы о приключениях должны были вызвать не только приятное удивление, но и переворот в образе мыслей. Однако перипетии их судеб - тема другого повествования, ибо наше посвящено главным образом сирийскому царевичу - победителю коварного Мограбина.
Поскольку Хабед не был стеснен в расходах, он купил двенадцать кораблей и погрузил на них свое войско. Из всех вьючных и верховых животных юноша оставил только своего коня и слона, на котором путешествовала египетская царевна, и после благополучного плавания достиг берегов Сирии.
Едва ступив на сушу, Хабед-иль-Руман, боясь, что неожиданным возвращением причинит слишком большое волнение своим родителям, направил к ним одного знатного сирийца с посланием, которое предупреждало их о его скором приезде.
что с ними сталось. А если бы была, то мы увидели бы, как они льют бесконечные слезы, и только советы и увещания шейха, наставника Хабеда-иль-Румана, мешают любящим родителям погрузиться в бездну отчаяния.
Шейх уговорил царя приказать провести общественные молебны. И днем, и ночью хотя бы один мусульманин, распростершись в Большой мечети, молил Мухаммада о защите пропавшего царевича.
«Государь, - говорил праведный шейх, - есть часы, когда Затанай обладает на земле огромной властью. Нашими молитвами мы должны сделать так, чтобы у него не было ни минуты, дабы навредить вашему сыну. Только так можно одолеть зло».
Царь проводил в мечети треть каждого дня, а Эль-Менур готова была вовсе не покидать ее, чтобы беспрерывно просить за своего сына.
Таково было положение в сирийском дворце, и ничто не приносило ни облегчения, ни надежды, пока в один прекрасный день придворный шут, как раз в тот момент, когда все страшно потешались над его уродливым носом, вдруг почувствовал, что огромная уродливая бородавка исчезла сама собой. Все поразились этому чуду, а старый шейх, узнав о случившемся, немедленно разыскал повелителя.
«Государь, - воскликнул он, - счастье никогда не приходит одно. Мограбин сильно испортил жизнь твоему евнуху, обезобразив его так, что смотреть было страшно. Злобность чародея не знает границ, и вдруг одно из ее последствий исчезло, я вижу в этом знак того, что его могущество пошатнулось. Пойдем в мечеть, возблагодарим Всевышнего».
И ровно через месяц Хабед-иль-Калиб получил письмо от сына, приказал немедленно собрать четыре тысячи всадников и выехать навстречу Хабеду-иль-Руману.
Траур во дворце и городе отменили. Эль-Менур была вне себя от радости. Бывший визирь, ее отец, попросил поставить его во главе конного отряда, а старый шейх вызвался сопровождать его верхом на верблюде.
Почетный эскорт, высланный навстречу сирийскому царевичу, поразился тому прекрасному порядку, с которым двигалось его маленькое войско. Хабед-иль-Руман ехал впереди, верхом на великолепном коне. Старики завидели его уже издалека. Царевич бросился в объятия своего деда и своего старого наставника, и все поехали в столицу.
Народ толпами повалил на улицы, дабы приветствовать будущего государя, - люди кричали, радовались, покрывали цветами дорогу к дворцу. И наконец Хабед-иль-Калиб и Эль-Менур обняли любимого сына, которого вернуло им особое благоволение Неба. Они обливались слезами радости и умиления, и царевич плакал вместе с ними.
он, после Аллаха и Мухаммада, обязан был своим освобождением.
Затем царевич рассказал всем, в том числе визирю и шейху, свою историю и историю Аухеты. Его слова вызвали новые потоки слез, источником которых служили то сочувствие, то страх, то тревога.
Эль-Менур поспешила встретить египетскую царевну, о прибытии которой ей сообщили, и по просьбе дорогой гостьи проводила в предназначенные ей покои.
Аухета в первый раз рассталась со своим покрывалом с тех пор, как надела его во владениях Мограбина. Она не показала своего лица даже сирийкам, которых Хабед-иль-Руман попросил прислуживать ей, ибо хотела избежать любых слухов о своей внешности. Эль-Менур, нежно поцеловав дорогую гостью в щеку, застыла, пораженная ее красотой.
- Ах, госпожа, - горестно вздохнула египтянка. - Не восторгайся тем, что послужило причиной моего падения. Без этого рокового дара я была бы послушной дочерью своего отца, уважаемой и добродетельной. Я была бы наследницей престола, потом царицей, а сделалась лишь грешной вдовой чудовища и до скончания дней моих буду сожалеть о том, что натворила, и каяться, отказываясь от всего, кроме молитв и одиночества. Окажи мне милость, госпожа, - продолжала безутешная красавица, - позволь написать моему отцу и испросить его прощения. Дай мне одного из твоих гонцов. Только честь, оказанная тобой, позволяет мне осмелиться на подобную просьбу. И не кори меня за поспешность, ибо только отцовское прощение может облегчить бремя моих страданий.
Царю Египта.
Государь,
Непокорная рабыня, утратившая право
называть тебя своим отцом, молит о сострадании.
она стала мусульманкой и была избавлена от мучений
благодаря покровительству Великого Пророка,
чьей могиле она, с твоего высочайшего дозволения,
хочет поклониться.
в котором я теперь раскаиваюсь, меня похитил чародей,
самое злобное чудовище на свете,
чьим сообщником был нечестивый бог Баал.
У меня была возможность познакомиться
Прости мне мою смелость, прости за то,
что пишу эти слова, но я хочу предостеречь тебя от тех,
кто меня погубил и стремится погубить тебя.
Если колдунья-персиянка, что ты дал мне в наставницы,
прикажи сжечь ее вместе со статуей божества,
которому она поклоняется.
Я пишу тебе из Сирии,
чьи правители приняли меня с добротой и лаской.
И умоляю, отбрось всякие сомнения,
вели дать тебе Коран: только он несет истину и свет,
тогда как в книгах твоих жрецов нет ничего, кроме лжи.
Одна-единственная строчка Корана
постарайся прочесть ее с верой и убеждением.
Вот она: «Нет бога, кроме Аллаха,
и Мухаммад - пророк Его».
Аухета передала письмо Эль-Менур, царь и царица Сирии присоединили свои послания, и гонец увез их, дабы доставить в Египет.
почтения и нежности к женщине, лица которой он никогда не видел и не надеялся увидеть, был удостоен чести стать во главе ее провожатых.
Эль-Менур понимала, что творится в сердце сына, гораздо лучше, чем он сам, и не порицала его за любовь, ибо находила слишком много достоинств в восхитительной Аухете. И всё же она не надеялась, что Хабеду удастся заставить царевну отказаться от решения посвятить свою жизнь покаянию.
«Ах, госпожа, - говорила она египтянке, - зачем же хоронить себя заживо в двадцать один год? Нельзя, нельзя лишать землю ее лучшего украшения! Да и царь Египта был бы счастлив вновь обнять свою дочь. За что отнимать у него возможность видеть на троне ту, что была рождена для этого! Ты судишь себя слишком строго: твоя юность, неопытность, непреодолимая сила сверхъестественных чар, коими тебя околдовали и обольстили, - всё служит твоему оправданию».
«Нет, госпожа, - отвечала царевна, - если я поверю твоим словам, то паду как в твоих глазах, так и в моих собственных. Я наслаждалась отравой, что просочилась в мое сердце. Я убоялась серьезного нрава мужа, которого хотел дать мне отец, хотя знала, что нет никого, кто смог бы лучше, чем он, управлять Египтом. И наконец, госпожа, полюбив своего похитителя, я не послушалась голоса крови, который призывал меня вернуться к отцу. Я не поверила этому божественному предупреждению, я увлеклась колдовством и чародеем, отбросив мудрые советы, полученные мною во сне, и предчувствия, что заставляли меня усомниться в моем соблазнителе. Можно простить невежество, но не мне, госпожа, ссылаться на незнание. То, как я использовала свои природные дарования и помощь, которую оказывало мне Небо, сегодня вызывает во мне лишь чувство стыда, и к тому же найдется ли на всей земле царевич, которому захочется просить руки вдовы Мограбина, женщины, которая была замужем за воплощенным злом?»
«Госпожа моя, - воскликнула Эль-Менур, - дай мне эту прекрасную руку, я с гордостью прижму ее к моему сердцу! Ах, если бы все люди судили себя так же строго, как ты, им не нужно было бы бояться гнева Божьего».
ее из чувства долга, а еще пятьдесят тысяч подданных царя Сирии - из благодарности за спасение их любимого царевича.
Слух о предстоящем паломничестве, о великолепии и надежности его сопровождения, коим командовал единственный сын могущественного государя, распространился по всем соседним странам, и многие правоверные мусульмане захотели использовать столь прекрасную возможность для паломничества в Мекку. Богомольцы прибывали со всех сторон, и среди них явился тот, кого совсем не ждали. Это был сам египетский царь.
После непостижимого для него похищения любимой дочери, дороже которой у него не было никого на всем белом свете, отец Аухеты пребывал в глубокой печали.
Он обратился за советом к жрецам Баала, но те напрасно пытались убедить его, что он должен быть счастлив, ибо дочь его отдана во власть самого божества и пользуется почетом и блаженством, которые даруются только любимцам верховного существа. Внутренний голос подсказывал царю, что всё это ложь, а сновидения лишь укрепляли в этих подозрениях{368}.
Можно вообразить, какое впечатление произвело на египетского государя письмо Аухеты. Сначала он почувствовал радость от того, что дочь жива. Но его смутило и раскаяние ее, и уверения в том, что ее похитили и сам Баал был к этому причастен, и что, обманутая своей наставницей, она попала в беду, из которой ее вызволили только слова Корана. Царь несколько раз перечитал эту строку.
«Вся Азия, - думал он, - верит в Мухаммада и в то, что есть только один-единственный Бог. Тогда Баал лишь призрак? Нет, что я говорю, призраки не совершают преступлений».
Эти размышления привели его в сильное замешательство, и он взялся за письма царя и царицы Сирии. Они поздравляли себя с тем, что смогли уберечь сокровище красоты, познаний и добродетелей, и этим сокровищем была очаровательная Аухета-иль-Кахакиб, его дочь, для паломничества которой они приготовили великолепное сопровождение, достойное столь знатной особы. Египетскому царю показалось, что он видит сон. Однако он расспросил гонца, который доставил послания из Сирии. Тот подтвердил, что царевна, получив спасение из рук Аллаха и Его Пророка, прибыла в Тадмор вместе с Хабедом-иль-Руманом и тремя тысячами сирийцев и сириек, вырванными из плена, в котором их держал чародей по имени Мограбин, раб и любимец всех демонов ада.
Беспокойство овладело царем, он не мог дольше оставаться в Массере.
Государь позвал племянника, которого прочил на свой престол и который в то время исполнял обязанности первого советника. Царь женил его на одной из своих родственниц и полностью ему доверял.
Он сообщил племяннику последние новости и то, что намерен немедленно отправиться в Сирию. Сборы были недолгими, и путешествие заняло всего несколько дней.
Отец с удовольствием простил свою прекрасную дочь. Ах, если бы она сама могла себя простить так же легко! Родитель поцеловал ее нежно, от всего сердца и во всех ее ошибках обвинил самого себя.
Затем с необыкновенной поспешностью он выразил желание немедля увидеть Хабеда-иль-Румана, которому дочь была обязана очень многим. В первый раз Аухета открыла лицо при своем спасителе, и, едва он вошел, она опустила глаза: жаркий румянец залил щеки обоих и дал понять, что если их уста еще молчат, то сердца уже давно обо всем договорились.
Повелитель Египта от всего сердца обласкал славного царевича и объявил, что собирается присоединиться к каравану, отправляющемуся в Мекку, чем привел в неописуемый восторг свою прелестную дочь.
Паломничество в Мекку - дело серьезное, и благодаря ему произошли весьма приятные перемены. Прекрасная Аухета-иль-Кахакиб излечилась от чрезмерных угрызений и сомнений по поводу нового замужества. Она согласилась выслушать признания царевича Хабеда, своего благочестивого спутника. И правильно сделала, ведь времени для того, чтобы хорошо узнать своего «паломника», у нее теперь было предостаточно{369}.
Примечания
98
Книги пророков.
Комментарии
360
Фессефце. 163). Однако в данном случае имя птицы Ж. Казотом выдумано, как и история о том, что некая птица по имени Фессефце помогала Сулейману в выборе дерева для его посоха (см. примеч. 361).
361
Посох Сулеймана. - Мусульманское предание рассказывает о том, как однажды к Сулейману наведался ангел смерти Азраил и сообщил, что царю остался всего лишь час земной жизни. Пророк встал, опершись на посох, дабы в последний раз помолиться, и тут небесный посланец принял его душу. Не догадывавшиеся о кончине властелина, джинны продолжали исправно трудиться на Сулеймана, опасаясь, что в ином случае он выйдет из Храма и накажет их. По прошествии года один из джиннов набрался храбрости и заглянул через окошко в святилище. Если бы подобное случилось прежде и кто-то из демонов посмел бы потревожить великого государя хоть взглядом, такого кощунника на месте поразила бы молния. Взглянув еще раз, джинн узрел владыку простертым на полу. Вошедшие, крадучись, в Храм демоны и джинны разглядели, что посох Сулеймана источен червем. Подвластным существам оставалось только подсчитать скорость, с которой червь мог сделать свое дело. Насчитали целый год (см.: Коран 34: 14).
362
…каждый из вас возьмет по одному перу из хвоста птицы и по паре с ее крыльев и головы. Вы одновременно бросите их в благовонное пламя, а царевич… произнесет такие слова: «Перья посланника Сулеймана, доставьте служителей великих пророков куда следует». И вы будете перенесены… - Магические действия и оккультные знания составляли одну из важнейших сторон культуры всех слоев мусульманского средневекового общества. Но сочиненный Ж. Казотом магический ритуал с заговором носит конечно же сказочный характер и весьма далек от тех, что практиковались реальными мусульманами (см., напр., средневековые описания магических приемов, основанных на использовании коранического текста: Абдуллаева 2000: 155-183).
363
…знак, высеченный на мече Мухаммада. - Неясно, что конкретно имел в виду Ж. Казот. Мечей у Пророка было девять и на некоторых были вырезаны свои особые надписи, например, на мече, называвшемся Масур (араб. «наследуемый»), - имя Абдаллаха ибн Абд аль-Муталлиба, отца Мухаммада; на мече с названием Баттар (араб. «разрубающий») - имена пророков Давуда, Сулеймана, Мусы, Харуна, Юсуфа, Закарии, Исы и Мухаммада, а также схематическое изображение Давуда с отрубленной головой Джалута (библ. Голиаф); на мече с названием Кали - надпись «Это благородный меч дома пророка Мухаммада, Посланца Аллаха»; на мече Кадыбе (араб. «рассекающий») - шахада (см. примеч. 171); на мече Михзаме (араб. «расчленяющий») - имя мастера, изготовившего его («ад-Дин Зайн аль-Абидин»).
364
Посох Мусы. - Имеется в виду посох, используя который Муса вышел победителем из состязания с волхвами. Вкратце мусульманское предание таково: Фир‘аун (Фараон) - властелин, упоенный своим безмерным величием, отказывался признавать Мусу Божьим посланником (см.: Коран 20: 56) и был убежден в его одержимости (26: 27), сдобренной, как ему представлялось, отменными колдовскими навыками (26: 34). Фир‘аун решил назначить Мусе принародное состязание с семьюдесятью двумя волхвами. В оговоренный день те выстроились в ряд, держа, каждый, по веревке и посоху. Напротив встали Муса и его старший брат Харун. Предпринятые сторонами попытки одержать победу словесно ни к чему не привели. Тогда волхвы бросили на землю посохи и веревки, и столпившийся вокруг люд, подпавший под ворожбу волхвов, вдруг узрел на земле вместо посохов и веревок кошмарных змей (20: 61-66; 26: 44; 7: 116). Муса, на себе ощутивший мощь противостоявшей ему колдовской силы, встревожился, как бы и его ответные действия не были истолкованы в духе искусного колдовства (20: 66-67). Но Аллах успокоил его, призвав бросить на землю посох, который Муса держал в правой руке, и предрек поглощение этим посохом всех ползучих гадов, порожденных волхвами (20: 68-69; 10: 81-82). Муса так и поступил. Представший в виде огромного дракона посох Мусы стал сноровисто пожирать змеев. Объятый ужасом народ бросился врассыпную. Муса схватил дракона, и тот вновь обернулся посохом в его руке. Колдуны осознали, что творимое Мусой не может быть делом рук человеческих. «Так восторжествовала истина, тщетным оказалось содеянное ими, побежденными и презренными вышли они. И волхвы пали ниц ‹…›» (7: 118-120), гоня прочь свою прежнюю, языческую, веру (см.: 7: 121-122).
365
…священными письменами с тиары еврейского первосвященника. тройная корона Папы Римского), а кидаром; к нему прикрепляется золотая пластинка с нанесенными на нее сакральными словами. Далее см. примеч. 56.
366
Тафилет - оазис в южной части Атласских гор, самый населенный из оазисов Западной Сахары.
367
Томбут. - Так европейцы называли древнее государство Томбукту, основанное арабами во внутренней Африке.
368
…сновидения лишь укрепляли в этих подозрениях. - См. примеч. 239.
369
Паломничество в Мекку - дело серьезное, и благодаря ему произошли весьма приятные перемены. …излечилась от чрезмерных угрызений и сомнений по поводу нового замужества. Она согласилась выслушать признания царевича Хабеда, своего благочестивого спутника. …времени… чтобы хорошо узнать своего «паломника», у нее теперь было предостаточно. - Считается, что мусульманин, совершивший хадж (пятый «столп ислама»), возвращается к повседневности духовно очищенным, умиротворенным, просветленным, ведь он побывал в «гостях у Аллаха». Сам ритуал паломничества совершается на протяжении нескольких дней, а вот переезд к Мекке занимал порой многие месяцы, а то и годы, поэтому времени, чтобы спутники могли лучше узнать друг друга, было предостаточно.