| Автор: | Капандю Э., год: 1865 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
XI. САБИНА
На лазурном фоне позолоченными буквами сияла надпись: "Даже, придворный парикмахер".
Эта вывеска красовалась над парикмахерской, занимавшей всю нижнюю часть дома, находившегося между улицами Сен-Рош и Сурдьер, напротив королевских конюшен. В эту парикмахерскую, очень заботливо обставленную, вела стеклянная дверь с шелковой красной занавесью. По сторонам двери было по пьедесталу, на каждом из которых красовался восковой бюст женщины с живописной прической, далее следовал двойной ряд париков всех видов и форм, напудренных добела, а за париками стояли флаконы с духами, вазы всех видов и форм, ящики с пудрой и румянами.
Все это принадлежало Даже, самому модному придворному парикмахеру, которого боготворили все дамы и которого прозвали Виртуозом Папильотки.
"Даже, -- говорят мемуары того времени, -- не знал равных себе в своем искусстве. Его гребень хвалили больше, чем кисть Апеллеса или резец Фидия. Он владел редким искусством делать прическу в соответствии с выражением лица, умел одним локоном придать взгляду обольстительность и оживить улыбку, взбив волосы".
Даже старость - эта великая победительница кокетства (все по словам современников) -- отступала под искусной рукой Даже. Он был парикмахером герцогини де Шатору, с нее началась его карьера. Даже имел свою парикмахерскую в Париже, но постоянно пропадал в Версале.
Впрочем, он официально объявил, что не согласился бы причесывать никого и нигде, кроме как в королевской резиденции. Магистратура, буржуазия, финансовый мир были предоставлены его подмастерьям, которых он называл клерками.
Это было унизительно для парижан, и в особенности для парижанок, но репутация Даже была так велика, что парижские дамы охотно соглашались причесываться у его клерков. Причесываться у Даже было очень престижно. Клиенты и клиентки толпами валили к придворному парикмахеру.
В тот день, когда в кабинете Фейдо де Морвиля происходило вышеописанное, толпа здесь была еще больше обычной. Все не могли поместиться в парикмахерской, и половина осталась на улице. В парикмахерской царили оживление, тревога и беспокойство. Но ажиотаж среди клиентов и клиенток объяснялся не только желанием поправить парик или завить себе шиньон.
Внутри, как и снаружи, царило такое же волнение. Все переговаривались между собой, спрашивали друг друга, отвечали вполголоса, словно по секрету, поднимали руки и глаза к небу с глубокими вздохами.
В одной из групп, состоявшей из трех женщин и пятерых мужчин, стоявших прямо напротив полуоткрытой двери парикмахерской, разговаривали особенно оживленно, и быстрота ответов ошеломляла.
-- Какая беда, милая Жереми! -- воскликнула одна из женщин.
-- Точно, это большое несчастье, моя Урсула, -- сказала вторая.
-- Просто ужасно, -- подхватила третья.
-- А метр Даже, этот знаменитый созидатель головных уборов - как выразился Вольтер - словом, этот милый Даже не возвращается!
-- Может быть, ему не дали знать вовремя, любезный мсье Рупар.
-- Как не дали знать вовремя, мядям Жонсьер! Но ведь вы находитесь в самом полном отступлении от предмета, в самой ясной аберрации, как говорит д'Аламбер.
-- В чем это я нахожусь?.. -- спросила мадам Жонсьер, которая подумала, что ей послышалось.
-- Я говорю: в аберрации...
-- Помилуйте, мсье Рупар, я совсем здорова!
Я не говорю, что вы больны с материальной точки зрения, как говорят философы, друзья мои. Я говорю с точки зрения умственной, потому что так как разум есть вместилище...
-- Что с вашим мужем? -- поинтересовалась мадам Жонсьер у Урсулы Рупар. -- Когда он говорит, ничего нельзя понять.
-- Он сам себя не понимает. Не обращайте внимания на его слова.
-- Зачем он говорит так?
-- Он поставщик Вольтера и его друзей, которые все ему должны. С тех пор, как мой муж начал продавать им чулки, он вообразил, что сам сделался философом.
-- Бедняжечка! -- сказала мадам Жонсьер, пожимая плечами. -- Но все это не объясняет нам этого происшествия.
-- Да, эта бедная Сабина! Говорят, что она не выздоровеет!
-- Уверяют.
-- У нее ужасная рана!
-- Страшная!
-- Кто ее ранил так?
-- Вот это не известно!
-- Что же она говорит?
-- Ничего - вы же знаете, что она не может говорить. Ах! Бедная девочка находится в самом скверном положении. А мадемуазель Кино - знаете, знаменитая актриса, которая теперь уже не играет - когда она привезла сюда Сабину, девушка не говорила ни слова.
-- Это правда!
-- Она не открыла рта до сих пор.
-- Удивительно!
-- Конечно.
-- И до сих пор ничего не известно?
-- Решительно ничего.
-- А Даже не возвращается! -- продолжал Рупар.
Если он в Версале, то еще не мог возвратиться.
-- Что бы вы ни говорили, -- возразил Рупар самым зловещим голосом, -- это скрывает самую страшную тайну.
-- Главное, ничего не известно, -- возразил кто-то другой.
-- А когда ничего не известно, тогда ничего не знаешь, -- продолжал Рупар.
-- Кто мог предположить такое? -- сказала Урсула, сложив руки.
-- Еще вчера вечером, -- продолжала Жереми, -- я целовала эту самую Сабину, как ни в чем не бывало, а сегодня утром ее принесли окровавленную и безжизненную.
-- В котором часу вы расстались с ней вчера?
-- Незадолго до сигнала о тушении огня.
-- И она вам сказала, что выйдет из дома?
-- Нет.
-- Отца дома не было?
-- Даже? Он был в Версале.
-- Стало быть, она вышла одна?
-- Кажется!
-- А ее брат?
-- Ролан, оружейный мастер?
-- Да. Его также не было с ней?
-- Нет. Он работал в своей мастерской целую ночь с каким-то заказом, не терпевшим отлагательств. Он расстался со своей сестрой за несколько минут до того, как она простилась со мной.
-- Что говорят подмастерья и слуги?
-- Ничего, они изумлены, никто из них не знал, что Сабина выходила.
-- Как это странно!
И никто не знает ничего для нас нового.
-- Может быть, когда возвратится Даже, мы узнаем или догадаемся...
-- Что это? -- сказал он, вернув себе равновесие.
-- Будьте осторожнее! -- колко сказала госпожа Жонсьер.
Группу разговаривающих разъединил внезапно появившийся человек, который, разогнав толпу, направился прямо к парикмахерской.
Этот человек был высокого роста и закутан в длинный серый плащ. Войдя в парикмахерскую, он раздвинул всех, мешающих ему пройти, не обращая внимания на ропот, быстро взбежал по лестнице, находившейся в глубине помещения, и оказался на втором этаже.
более высокой двери. Подмастерье кивнул утвердительно головой. Человек в плаще вставил ключ в замок и, тихо отворив дверь, вошел в комнату, освещенную двумя окнами, выходившими на улицу. В этой комнате стояли кровать, стол, комод, стулья и два кресла. На кровати с простыней, запачканной кровью, лежала Сабина Даже, дочь парикмахера, молодая девушка, которую Таванн нашел прошлой ночью на снегу, напротив особняка Субиа. Черты ее очень бледного лица заострились, глаза были закрыты, дыхание - едва заметно. Она была похожа на умирающую. Возле нее на кресле сидела другая молодая девушка с заплаканными глазами, казавшаяся очень огорченной.
Возле кровати, положив руку на спинку стула, стоял молодой человек лет двадцати пяти, очень стройный, благородной и мужественной наружности, с откровенным, добрым и умным лицом. Его лицо было омрачено глубоким горем. Перед комодом стояла женщина с великолепной фигурой, щегольски одетая, и готовила лекарство. В зеркале, висящем над комодом, отражалось изящное и умное лицо мадемуазель Кино.
Две служанки находились в конце комнаты и, по-видимому, ждали указаний.
Остановившись на пороге, пришедший обвел глазами комнату. Взгляд его остановился на кровати, и лицо покрылось мертвенной бледностью. Как ни тихо отворилась дверь, это заставило девушку, сидевшую в кресле, повернуть голову. Она вздрогнула и поспешно встала.
-- Брат! -- сказала она, подбежав к человеку в плаще, который стоял неподвижно. -- А вот и вы, наконец!
-- Неужели это правда?
-- Да, Жильбер, это правда! -- сказал молодой человек, печально качая головой. -- Мою бедную сестру чуть не убили сегодня!
-- Чьих это рук дело? -- продолжал Жильбер, глаза которого вдруг сверкнули, а лицо приняло жесткое выражение. -- Кто мог ранить Сабину?
-- Без сомнения, разбойники, свирепствующие в Париже.
-- Брат, -- произнесла она, -- какое несчастье!
-- Не теряй мужества, Нисетта, не теряй мужества! -- сказал Жильбер. -- Не надо отчаиваться!
Осторожно освободившись из объятий девушки, он взял за руку юношу и отвел его к окну.
Ролан, -- сказал он, -- не подозреваешь ли ты кого-нибудь?
Нет, никого!
-- Говори без опасений, не колеблясь. Ты должен сказать все. Мне надо все знать... Ролан, -- прибавил он после минутного молчания, -- ты знаешь, что я люблю Сабину так же, как Нисетту. Ты должен понять, какие испытываю я горе, беспокойство и жажду мести.
Ролан пожал руку Жильберу.
-- О! Я чувствую то же, что и ты, -- сказал он.
-- Ответь мне откровенно, как я спрашиваю тебя: не внушила ли Сабина кому-нибудь такой же любви, какую к ней испытываю я.
-- Нет, -- отвечал он без малейшего промедления.
-- Ты в этом уверен?
-- Так же, как в том, что Нисетта не любит никого другого, кроме меня.
Жильбер покачал головой.
Как объяснить это преступление? -- прошептал он.
На улице послышался стук кареты, в толпе началось движение.
-- Перед домом остановилась карета! -- сказала одна из служанок.
-- Это вернулся Даже, -- сказал Жильбер.
-- Нет, -- возразила Кино, которая подошла к окну и посмотрела на улицу, -- это герцог Ришелье.
И Фейдо де Морвиль! -- прибавил Ролан.
-- Начальник полиции! -- воскликнул Жильбер.
-- И еще двое, -- сказала Нисетта.
-- Доктор Кене и виконт де Таванн!
-- Боже мой! Зачем они сюда приехали? -- спросила Нисетта в горестном недоумении.
Еще карета! Это - мой отец! -- вполголоса вскрикнул Ролан.
-- Бедный Даже! -- сказала Кино, возвращаясь к постели. -- Как он должен быть огорчен!
Прибытие двух карет герцога Ришелье и начальника полиции произвело сильное впечатление на толпу, окружавшую дом. Жильбер сделал шаг назад, бросив в зеркало быстрый взгляд, как бы желая рассмотреть свое лицо, потом, кинув на стул - плащ, который он до сих пор не снимал, стал ждать.
Сабина лежала без движения, не раскрывая глаз. Ступени лестницы трещали под ногами людей, приехавших к придворному парикмахеру.