Рыцарь Курятника.
Часть вторая. Прекрасная незнакомка.
XVIII. Быть или не быть

XVIII. БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

-- Ну что? -- с живостью спросил король.

-- Приказание отдано, государь, -- отвечал начальник полиции. -- Слуги, пажи, егеря, сторожа, солдаты уже на ногах. Весь парк окружен кавалерией и егерями. Все выходы стерегут, а чащи, аллеи, кустарники будут тщательно обысканы.

 Очень хорошо. Вы меня прекрасно поняли. Теперь оставим в стороне и петуха, и яйцо, и возвратимся к чтению полученного вами протокола.

-- Где вы остановились? -- спросил король.

-- На следующей фразе, государь, -- отвечал епископ и серьезным голосом повторил слово в слово последние строчки, прочитанные начальником полиции, -- "Сегодня вечером, 25 февраля 1745 года, бывший член нормандского общества "Флоран и К.", оставил это общество и перешел на службу потребителей королевской казны".

 Именно! -- сказал д'Аржансон с восторгом. -- Ваша память все так же необыкновенна, монсеньор де Мирпоа!

-- Продолжайте! -- сказал король.

"Жакобер, арестованный при входе в наш подземный курятник, был передан в руки нашего всемогущего правосудия. Уличенный в тройном преступлении: постыдной фальши, гнусном вероломстве и низкой измене, вышеупомянутый Жакобер осужден единогласно трибуналом семи Петухов. Осуждение Жакобера основано на точном исполнении первой статьи нашего закона. Эта статья гласит:

той пользы, которую он мог бы приносить, и казнен через час, а тело его должно послужить основанием курятника и упрочить здание.

Петухи пропели три раза, казнь должна совершиться через час. Подсудимый приговорен быть замурованным заживо в стену.

Казнь начинается. Подходит первый петух и связывает осужденного; на каждой из перевязок есть капля крови петуха или двух куриц, или четырех цыплят. Первый петух поет и отступает назад. Подходит другой петух; он схватывает осужденного, опрокидывает его и тащит за ноги до левого угла стены курятника; там он поднимает его и ставит в угол, потом поет и отступает. Подходит третий петух, берет четыре железных полосы и вбивает их в обе стены, что лишает осужденного возможности упасть вперед. Он поет и отступает. Жакобер стоит неподвижно, сжатый перевязками и сдерживаемый железными полосами; у него свободны только глаза и рот. Глаза его дики, он кричит. Подходит четвертый петух, за ним четыре курицы; две из них несут камни, две - ящик с приготовленной известью; петух берет золотую лопаточку, заткнутую за его пояс, и начинает складывать перед осужденным ряд из камней; потом приходит пятый петух и кладет второй ряд, шестой кладет третий. Виднеется только голова осужденного; он кричит, плачет, стонет. Седьмой петух кладет последний ряд. Тогда семь петухов подходят, окружают стену и поют три раза; потом они уходят.

 Вот что содержится в протоколе, государь, -- сказал Фейдо де Морвиль. -- Ниже следуют подписи, каждая с печатью своего цвета: Хохлатый Петух - печать белая; Петух Яго - зеленая печать; Петух Золотоцветный - печать желтая; Петух Индийский - красная; Петух Негр - черная; Петух Мохнатый - серая; Петух Коротышка - коричневая. Потом под этими подписями такая важная фраза: "Протокол одобрен" и подпись: "Рыцарь Курятника".

Людовик XV взял бумаги и рассмотрел их.

-- Это написано точно по форме протоколов парламента, -- сказал он. -- И этот документ находился среди полицейских донесений?

-- Да, государь.

 Кто же его положил туда?

-- Я не знаю.

-- Однако, чтобы положить эту бумагу на ваше бюро, надо было войти к вам в кабинет.

-- Это так, государь.

 Но если в ваш кабинет входит человеческое существо - мужчина, женщина, ребенок или старик, -- его должны видеть.

 Я не мог добиться никаких сведений на этот счет.

 Ваш кабинет, однако, охраняют.

-- В трех залах, смежных с ним, находятся секретари и их помощники.

 Очевидно, есть минута, когда эти залы бывают пусты?

-- Никогда, государь. У меня девять секретарей - по три для каждого кабинета. Помощников секретарей двадцать семь - по девять на каждый кабинет. Каждый главный секретарь имеет под начальством этих помощников и должен дежурить восемь часов в сутки.

 Восемь часов каждый день?

-- Нет, государь. Я счел долгом переменить прежнюю организацию. Часы дежурства меняются через день. Два дня кряду - по восемь часов в день, а на третий день - восемь часов ночью.

 Очень хорошо.

-- Ваше величество одобряет?

-- Вполне. Таким образом, возле вас непрерывное дежурство день и ночь.

 У моего большого кабинета три входа и все - из кабинетов секретарей. Тайных агентов я принимаю не в большом, а в моем собственном кабинете, но донесения каждый день доставляют именно в большой кабинет, стало быть, физически невозможно, государь, если секретарь и его девять помощников не сговорились обмануть меня (чего даже предположить нельзя), незаметно войти в этот кабинет и положить бумаги.

 А другого входа нет, кроме как из трех кабинетов ваших секретарей?

-- Нет, государь.

-- А окна?

-- Окон совсем нет. В большой кабинет свет поступает через стеклянный потолок - специально для того, чтобы никто не мог заглядывать в эту комнату.

 Как же вы можете объяснить то, что эти бумаги оказались на вашем бюро, господин начальник полиции?

-- Я не могу этого объяснить, государь.

-- Один из ваших секретарей или помощников, который принес донесения, мог положить туда эти бумаги?

-- Помощник секретаря никогда не приносит донесений в мой кабинет - их приносит дежурный секретарь. После того, как он положит эти донесения на мое бюро, никто больше не имеет праха входить.

 Ну, этот секретарь!..

 В ту ночь, государь, дежурным был Габриэль де Саппрей, мой зять.

-- Если так, любезный Фейдо, -- сказал король, -- я, как и вы, не понимаю ничего. А вы, мсье де Мирпоа, -- обратился король к епископу, -- какое вы сделали заключение из всего этого?

Епископ медленно выпрямился и с важностью посмотрел на короля.

 Государь, -- сказал он серьезным голосом, -- я заключаю, что, к несчастью, еще многое нужно сделать для того, чтобы могущество вашего величества и представителей его могло сравняться с ловкостью противника! Я не удивлен, но глубоко оскорблен тем, что в такой просвещенный век, как наш, и в царствование такого государя, как вы, может происходить подобное!

-- Не хотите ли вы сказать, мсье де Мирпоа, что королю плохо служат? -- сказал, подходя, маркиз д'Аржансон.

 Если бы я хотел это сказать, господин министр, я и сказал бы, -- отвечал епископ. -- Я не обвиняю, я соболезную; мне прискорбнее всего не то, что не могут наказать виновных, а то, что посягают на свободу невинных.

-- На свободу невинных! -- повторил маркиз д'Аржансон. -- О каком невинном вы говорите?

 Об аббате Ронье, канонике и декане Брюссельского капитула.

-- А! -- произнес д'Аржансон, посмотрев на начальника полиции. -- Вы говорите о том человеке, который был арестован вчера утром?

-- Именно, господин министр, -- ответил почтенный прелат, -- я говорю о несчастной жертве, арестованной несправедливо и незаконно.

 Монсеньор, -- резко сказал д'Аржансон, -- человек, о котором вы говорите, был арестован именем короля; а, позвольте заметить, все, что делается от имени короля, никогда не бывает незаконно и несправедливо.

Если епископ был прелатом высоких достоинств, добродетельнейшим из добродетельных, если он был одарен проницательностью, твердостью, правдивостью, которые делают людей сильными, противник его был самым добросовестным человеком и самым просвещенным политиком той эпохи. Д'Аржансон выражался не совсем внятно только в придворных беседах, в серьезных же рассуждениях, в собраниях совета, перед лицом противника он имел терпение дипломата и быстроту ответных реакций оратора. Министр служил Франции уже двадцать пять лет. Он был интендантом, государственным секретарем и, наконец, министром; и если придворные прозвали его "д'Аржансон-дурак", то Вольтер дал ему прозвание Государственного секретаря Платоновой республики, что было тогда большой похвалой в устах философа.

Слова епископа, соболезновавшего об административной системе, сильно уязвили д'Аржансопа. Фейдо это понял и хотел было заговорить, но, из уважения, удержался.

Людовик XV сидел, откинувшись на спинку кресла, засунув по привычке руку в карман жилета. Он был, по-видимому, всерьез заинтересован тем, что происходило перед ним. Наступило молчание; потом епископ продолжал:

 Человек, которого вы арестовали, невиновен.

-- Это вы так думаете, -- сказал д'Аржансон.

-- Разве вы сомневаетесь в том, что я утверждаю? -- произнес епископ с гордым величием.

 Сохрани меня Бог! -- ответил д'Аржансон. -- Я не сомневаюсь в невиновности человека, за которого вы ручаетесь, но из того, что невинный был арестован, когда имелись все доказательства его невиновности, не следует утверждать, что администрация полиции и суда во Франции плоха. Арестовывая этого человека, мсье Фейдо действовал очень правильно, потому что он думал арестовать убийцу аббата Ронье - каноника и декана Брюссельского капитула.

 Убийцу каноника! -- воскликнул Мирпоа.

 Да, монсеньор!

 Но разве думали, что аббат Ронье убит?

-- Приходилось думать, так как об этом говорили очевидные признаки.

 Какие признаки? -- с удивлением спросил король.

 Уведомление, присланное амьенским уголовным судьей, доносившим, что на парижской дороге обнаружили труп человека, в котором узнали каноника Ронье, накануне проведшего день в городе. В этом же самом донесении прибавлялось, что преступление совершил Рыцарь Курятника, что Рыцарь, убив и ограбив каноника, оделся в его платье, сел в карету и продолжил путь, взяв все бумаги брюссельского каноника и декана. Что должен был сделать начальник полиции, получив такое уведомление от уголовного судьи?

 Но как амьенский уголовный судья мог написать подобные вещи? -- спросил епископ.

-- Вот это пока неизвестно; но скоро мы узнаем, потому что сегодня утром Беррье, главный секретарь полиции, уехал в Амьен, чтобы собрать полные сведения. Одно из двух: или писал уголовный судья, или он не писал этого. В последнем случае это новое доказательство смелости разбойников. Во всяком случае, надо разъяснить это дело.

 Я именно этого и требую! -- сказал епископ. -- Сделать это легко. Я давно знаю каноника Ронье: сведите меня с ним, и все станет ясно. К тому же, если, как я искренне убежден, вы ошиблись, достойный служитель Господа сообщит нам сведения, которые вам могут быть полезны.

-- Очевидно, -- заметил Людовик XV, -- что самое благоразумное - свести мсье де Мирпоа с пленником.

-- Вы желаете видеть пленника сегодня? -- спросил Фейдо епископа.

 Конечно, -- ответил епископ, -- чем скорее я его увижу, тем лучше.

 Я к вашим услугам, если король это позволяет.

-- Поезжайте в Париж, -- сказал Людовик XV. -- Если арестованный человек невиновен, и невиновность его подтвердит епископ Мирпоа, то освободите его. Если же мсье де Мирпоа не узнает заключенного, примените самые сильные средства, чтобы заставить его говорить.

-- Государь, -- сказал д'Аржансон, поспешно подходя, -- я умоляю ваше величество выслушать меня до исполнения этого приказания.

 Вы что-то хотите сообщить? -- спросил Людовик XV.

 Что освобождение заключенного, даже в случае его невиновности, показало бы тому, кого мы хотим наказать, что он и дальше может действовать безнаказанно.