Заложник.
Книга первая. Стефен Орри.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга первая. Стефен Орри. Глава II. (старая орфография)

II.

Дочь губернатора и матрос Орри из Стоппена были обвенчаны, а лютеранский пастор, венчавший их, еще многие годы спустя, вспоминал об этом событии: его убрали из столицы и перевели в самый отдаленный и бедный из всех исландских приходов, в Гримсэ - уединенный остров, в семи датских милях от берегов Исландии.

Замужняя жизнь мало принесла отрады Рахили.

Она думала, что муж увезет ее в себе и там надеялась отдохнуть душою от всей окружающей обстановки, еще больше растравлявшей горькую для нея разлуку с отцом. Но Стефен отговаривался тем, что здесь он скорее найдет себе работу, а между тем по целым дням сидел без дела и видимо не тяготился этим. Раз только случилось ему провожать компанию англичан на гейзеры; но, прожив заработанные деньги, он попрежнему то слонялся по верфям, то молча сидел дома, боясь встретиться глазами с женою, которой (он сам сознавал) не так бы пришлось бедствовать, выйди она за другого.

Однажды, на её слова, он сухо возразил, что бедность еще не велика беда, если есть у кого богатый отец. Рахиль что-то больно кольнуло в сердце; она умолкла, низко опустив голову. Через несколько времени муж опять повторил свое замечание и уже прямо посоветовал ей обратиться за помощью к отцу: "он увидит, как ты бедна, и простит". Гордость молодой женщины возмутилась:

- Скорее умру без корки хлеба и без капли воды, чем опозорю порог отцовского дома!.. - воскликнула она.

Но и негодование жены не послужило ленивому богатырю на пользу. Он по прежнему ничего не делал, и еслибы не некоторый стыд перед нею, как существом выше его, он бы вполне был доволен и счастлив. Его геройская победа над силачом Патриксеном стала всем известна; эта известность льстила ему и, так сказать, кормила его: всякий считал для себя честью разделить еду и питье с таким славным бойцом.

Понемногу Стефен стал поговаривать и о том, как жаль, что мать его не здесь, и что хорошо бы она сделала, еслибы переселилась к ним на житье - в это отдаленное и бедное предместье Рейкиавика: ведь она там, в Стоппене, недурно промышляла сушеной и вяленой рыбой. Рахиль не противоречила ему и отчасти надеялась на влияние старухи, как единственного родного ему человека, чтобы расшевелить, понудить его к работе. Но, к сожалению, её надежды не оправдались. Старуха - действительно, усердная работница - потворствовала сыну, считая за счастье трудиться для него, и, вдобавок, нещадно ревновала его к молодой и красивой жене, "белоручке". Этим словом она безпрестанно корила невестку, которая ничего не могла и не умела заработать.

Час от часу бедной женщине жилось тяжелее, и она очень рада была, когда муж как-то раз признался ей, что он бы и сам не прочь работать на море, тем более, что судно пустяки стоит купить - каких-нибудь шестьдесят крон. Тогда он будет сам себе господин и работать будет отраднее; беда только в том, что шестидесяти крон неоткуда взять, - ну, и сиди себе без дела, бей баклуши!

Обрадованная более оживленным тоном мужа, Рахиль слушала его с замиранием сердца; а Стефен продолжал рассказывать, что и сейчас есть на верфи хорошее подержанное английское судно, которое наверное отдадут за эту цену, - он уж справлялся.

Рахиль, не долго думая, надела на голову "хуфу" (домашнюю шапочку с кисточкой), накинула сверху свой полотняный головной убор и ушла из дому под каким-то предлогом.

Она знала, куда ей пойти за деньгами, и шла не колеблясь. В то самое утро, сидя у окна, она слышала разговор прохожих девушек о каком-то жиде, который не жалеет денег за хорошие волосы и ежедневно поджидает женщин и девушек под навесами морских складов. И в самом деле: еще издали заметила она кучку девушек, окружавших щедрого покупателя-жида. В воздухе мелькали его большие блестящия ножницы и звенели серебряные деньги.

На минуту Рахиль испугалась и застыдилась: ей стало жутко смешаться с толпою, сравняться с этими несчастными простолюдинками, и она пошла прочь. Но зоркий глаз еврея уже успел заметить ее, и он окликнул "прекрасную" обладательницу "прекрасных" волос.

Она и сама знала, что и цвет, и обилие её светлых, волнистых волос замечательны; надежда получить за них хорошую цену заставила ее вернуться.

Жид с первого же слова дал ей пятьдесят крон, но она решительно потребовала шестьдесят, и тому пришлось согласиться, хоть и "себе в убыток", как он уверял.

- Скорее, скорее! - торопила его бедная Рахиль, боясь, как бы храбрость не оставила ее в решительную минуту.

Но вот - готово: дело сделано! Дрожащей рукою зажала она горсть блестящих звонких монет и с пылающим от стыда и от радости смущенным лицом поспешила домой.

- На, - сказала она мужу: - купи то судно, про которое ты говорил, и не будем никому одолжаться.

Стефен не выказал особенной радости, едва пробормотал несколько слов и, взяв деньги, пошел переговорить с хозяином английского судна.

Только-что он ушел, как вернулась мать его с мешком рыбы, и Рахиль не могла не поделиться с нею своими надеждами; но старуха приняла эту весть хладнокровно и равнодушно уселась за обед.

С нетерпением поджидала мужа бедная женщина, но пришел и миновал вечер, настала ночь, а его все не было. Старуха тихонько злорадно посмеивалась и под конец улеглась спать; но Рахили было не до сна.

Далеко зв-полночь вернулся Стефен... пьяный и со всего размаху хлопнул дверью. У Рахили замерло сердце от ужаса, а старуха проснулась и разсмеялась.

Пьяным языком Стефен залепетал что-то безсвязное; но когда он бросился на колени перед женою и со слезами стал каяться в своем безпутстве, несчастная разобрала, что он был в игорном доме, чтобы выиграть вдвое на её шестьдесят крон; что он проиграл пятьдесят, а на остальные десять, с горя, напился.

- Значит, все, все пропало! - отчаянно вскричала Рахиль.

И твои хваленые волосы, на которые ты хотела, как на удочку, поймать его, и те не помогли!

Лицо Рахили, сначала бледное, как у мертвеца, запылало; глаза её, казалось, хотели уничтожить своим огнем гадкую старушонку.

- Ах, ты, жалкая, негодная женщина! - вскричала она: - Я ненавижу, я презираю тебя и твою злобу... слышишь ли: презираю, и готова растоптать тебя как гадину!

И, слово за слово, полился целый потов неудержимой брани, в которой, наконец, прорвалось все, накипевшее на душе у бедной Рахили за долгое время. Старуха не возражала ей, но только повторяла сыну:

- Полюбуйся, сынов, полюбуйся, как честит твою мать, - вспоившую, вскормившую тебя старую старуху, - жена, которую ты себе выбрал и ввел в свой дом, чтобы она меня, меня

ударил жену в лицо.

Рахиль зашаталась и, вдруг умолкнув на минуту, обратилась к мужу:

- А, так ты меня бьешь? Что ж, бей, пожалуй, но помни, как умер Патриксен!

С нечеловеческим воплем рванулся вперед Стефен Орри, распахнул дверь и выбежал вон из дому.