Заложник.
Книга первая. Стефен Орри.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга первая. Стефен Орри. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

На этот раз м-сс Фэрбрезер ошиблась в разсчете: никакой выгоды для семьи не оказало присутствие Грибы в доме герцогини Этольской, - даже наоборот: оно имело совершенно неожиданные и неприятные для нея (супруги вице-губернатора!..) последствия. Адам тосковал и совсем бы изнемог в разлуке со своей любимицей-дочкой, еслиб не любовь и участие к нему его приемного сына: - "этого подкидыша, сына негодяйки и лентяя!" - восклицала про себя м-сс Фэрбрезер.

Подросток Михаил развивался душевно и умственно под благотворным влиянием своего приемного отца и друга. Его ласки, его помощь и нежная заботливость утешали печального старика. Ни с кем, кроме своего Кудрявчика, не мог он лучше отвести душу в разговорах о дочке; никто не исполнял так хорошо его поручений, не понимал с полуслова. Учась отлично в училище, Михаил успевал во всем быть усердным и дельным помощником своему названному отцу; все знали, что на него можно было положиться; он же сам всю свою потребность любви и привязанности перенес на доброго и умного старика, которому семья (как он сам все более и более убеждался) мало приносила утешений. Сыновья его - все шестеро, без исключения - были здоровенные, рослые и такие же черствые душой люди, как и их мать. Все они не нелюбили Михаила за его несходство с ними и любовь к нему отца; когда же мать, выйдя из себя, заявила, что уйдет из дому вместе с сыновьями, Адам и не стал их удерживать, предоставив им, с обычным для него самопожертвованием, все свое имущество и землю при ферме.

- Не грустно ли подумать, что все минувшие годы, когда мы с тобою несли вместе бремя трудов на пользу нашей семьи, как будто и не существовали, не оставили по себе доброго воспоминания и силы привычки? Ты была мне верной женою и много радостей видели мы с тобою вместе. Неужели все это должно пойти прахом? - так говорил удрученный старик.

Но м-сс Фэрбреэер не хотела оставаться под одним кровом с "безчеловечным отцом, которому подобранный в грязи мальчишка дороже, чем своя плоть и кровь", и уехала из губернаторского дома вместе со своими сыновьями. Старик Адам остался один с Михаилом.

Ни на минуту не раскаивался он в том, что так дорого заплатил за свою привязанность в одинокому ребенку; но теперь чаще прежнего возвращались его мысли к дочери, и он кончил тем, что вызвал ее к себе письмом. Но прошло два-три дня и нетерпение его возросло до того, что он и сам отправился за нею.

Заместителя его, Михаила (в то время уже юношу лет восемнадцати), вызвали в северный округ острова по делам, и прошло еще несколько дней, пока он мог вернуться домой. Дорогой ему пришлось передумать невеселые думы. Он чувствовал, он считал несправедливым со своей стороны быть причиной семейного разлада для человека, которому он был всем обязан, за которого он готов бы жизнь отдать. Да! Нет иного исхода: чего бы ни стоило это решение, а надо удалиться, возвратить семье её утраченный мир!..

Так и решил Кудрявчик, подъезжая к губернаторскому дому. Вдруг он осадил свою лошадь, которая и без того уже плелась шагом: ему показалось, что за изгородью идет оживленной разговор. Повинуясь инстинктивному любопытству, он двинул лошадь ближе к калитке и, приподнявшись на стременах, увидал одного из собеседников: это был его старый приятель и желанный гость - перевозчик О'Киллэ; другого скрывали густые ветви кустов.

- Каков он из себя? - повторил старик чей-то вопрос. - Да таков, что только бы смотреть на него да радоваться, - Господь с ним! И статен он, и красив, и умен так, что и сказать нельзя: разумнее иного старика, право! Нет в мире, кто бы с ним сравнялся, - разве только ты сама, голубка моя! А уж и хороша же ты выросла, моя барышня! Краше солнышка, яснее зари утренней!

В эту минуту послышался шорох ветвей, и у ног Михаила вдруг разрослась по дороге чья-то длинная тень. Он тихо дернул поводья. Добрый конек шагом двинулся в путь, но Кудрявчик, не глядя вперед, опустив поводья, ехал, не заботясь о том, куда привезет его лошадь: он чувствовал только, что рядом с ним, по краю дороги идет кто-то дорогой и близкий, на которого он не смел поднять глаза.

"Она!.. Гриба!.." в радостном смущенье думал он, спрыгнув с седла и пожимая её протянутую руку. Оба были скорее испуганы, нежели обрадованы в этот миг, когда увидали, как оба изменились: Гриба, малютка Гриба была взрослая стройная девушка, а Михаил - по годам еще юноша - рослый и серьезный мужчина. Только кудри его по прежнему отливали на солнце, как золото.

- Ты, кажется, радовался, когда я уезжала? - лукаво начала молодая девушка: - так, может быть, и не рад, что я вернулась? - и, чтобы скрыть свое волненье, она тихо засмеялась.

Кудрявчик, и сам смущенный, ничего не нашелся ответить и невольно, идя рядом с нею, вторил её тихому смеху. Счастливые, рука-об-руку подходили они к крыльцу родного дома, а старик-отец увидел их из окна и прошептал:

- О, Боже! Пошли, чтобы теперь настал конец всем вашим разлукам и горестям, чтобы ничто больше нас не разъединяло!

Несколько дней спустя Адам позвал в себе в кабинет своего любимца. Он был не один. Высокий, широкоплечий чужестранец, неказисто одетый, с морщинистым, хоть и не старым лицом, порывисто встал и протянул руки вперед, будто желая обнять вошедшого; но вдруг, окинув его быстрым взглядом, застыдился, опустил руки и отступил назад.

- Вот ваш сын, Стефен Орри! - говорил между тем вице-губернатор, обращаясь в незнакомцу, и договорил, поясняя побледневшему, как смерть, юноше: - Михаил, вот твой отец! Он приехал за тобой, чтобы отвезти тебя на родину...

Голос старика дрогнул и умолк.

В тишине раздался неровный, грубый, едва понятный лепет богатыря-Стефена. Он говорил сбивчиво, но цель его появления можно было, все-таки, понять из его слов: он хотел поместить сына в гимназию, в Рейкиавике, чтобы там он закончил свое образование под руководством епископа - человека умного и ученого, заслужившого всеобщую любовь и уважение; в деньгах на это дело он не нуждается: слава Богу, их у него довольно. Теперь он, Стефен, пойдет к себе, в свой старый домишко в Порт-и-Веллине, и там хотел бы еще раз до отъезда повидаться с сыном, чтобы сообщить ему нечто важное. Ирландский бриг уходит в Рейкиавик в будущую субботу.

С этими словами Стефен Орри неуклюже поклонился и вышел, шаркая тяжелыми сапогами.

Долго молчали старик и юноша, удрученные случившимся. Все существо Михаила возмутилось против несправедливости судьбы. Как? По какому праву должен он бросить человека, который любил, воспитал его, и бросить как раз в то время, когда он более всего нуждается в его помощи и заботах, в его теплой, сыновней привязанности? Какое право имеет тот, - его отец, - распоряжаться его жизнью, когда не он охранял ее, предоставив эту естественную обязанность чужим людям? Что дал он сыну, кроме стыда за прошлое родителей? Уж не за это ли он требует от него такой жертвы?..

обязанность безпристрастного наставника и тихо уговаривал его:

- Он - твой отец, дитя!.. Он - твой отец!..

Не в силах подъискать подходящия увещания, не в силх думать, старик отвернулся лицом в окну и только повторял все одни и те же слова: - Он твой отец, дитя!.. - и до того настойчиво повторялась эта фраза, что она невольно привлекла внимание Михаила. Он задумался, не зная, чему приписать это кажущееся желание своего друга и приемного отца. Уж не значит ли это, что теперь, когда Гриба с ним, старик не будет в нем нуждаться, и потому не особенно будет огорчен его отъездом?

- Хорошо... я поеду... если вам угодно... - с трудом произнес Михаил, и тут только заговорил старик, в то время, как душа в нем разрывалась от нежности и горя, от необходимости ему, как честному человеку и отцу, вступиться перед сыном за другого отца.

- Послушай, дитя мое, что я тебе скажу, - начал он и рассказал ему все, что знал о жизни и страданиях бедняка-богатыря, Стефена Орри. Разсказал, как этот грубый и несчастный человек няньчил и холил с колыбели своего златокудрого малютку-сына; как он трудился и по грошам копил деньги, чтобы увезти его от безсердечной и вечно пьяной матери, когда заметил, что она знать не хочет своего ребенка; как это не удалось ему и как потом пропали крепко спрятанные, заветные деньги, предназначенные на его воспитание; как ему, бедняку Стефену, хотелось сделать из сына человека и как он, с этой целью, додумался до того, чтобы разстаться с ним, отдать его в чужия руки; как это ему было тяжко и как он не "бросил", а по необходимости, из желания ему же добра, разстался с сыном, своим единственным сокровищем на свете!..

- Нет, все равно, не поеду! - и останется с ним навсегда.

Но бедный старик видел, как сверкали глаза юноши, как он поминутно менялся в лице, и с глубокой грустью выслушал решение Михаила, в котором слышались горделивая нежность и сожаление:

- Да, я согласен: для такого отца я пошел бы хоть на край света!

С этой минуты Адам Фэрбрезер старался затаить в себе свою душевную боль и принимал на себя не только бодрый, но даже безпечный и веселый вид.

- Постой-ка, и я с тобой! - воскликнул он, как бы радуясь своей выдумке. - Дай провожу тебя до Балласаллы. - И они не спеша поехали рядом.

Всю дорогу старик много говорил и даже посмеивался своим радужным мечтам: побывать в Рейкиавике, чтобы повидаться со своим Кудрявчиком. Но Кудрявчику так же, как и бедному старику, было в душе не до смеха, хоть оба и думали, что обманывают друг друга своею бодростью.

Но вот и Балласалла.

- Послушай, дитя мое, ты еще до отъезда своего переговоришь с отцом и, вероятно, узнаешь еще много такого, что касается твоего отъезда, но все-таки главное его желание, чтобы ты воспитывался в исландской гимназии. Помни это, а также не забывай и того, что есть у наших менских островитян пословица: "для богатого ученье прикраса, а для бедняка - богатство". Есть и еще другая, в которой говорится, что "плохо платить вперед или вовсе не платить"... Так вот, чтобы тебе не пришлось испытать на себе ни того, ни другого, возьми-ка припрячь эту бумажонку, - и он подал Михаилу бумажку в 50 фунтов.

Старик спешил поскорее покончить прощанье, но Михаил остановил его за рукав и растроганным голосом попросил:

- Благословите меня и вы!

Не стараясь больше скрыть свои слезы, Адам обнял своего любимца и тихий ветерок смешал седые волосы старила с золотистыми кудрями юноши.