Заложник.
Книга первая. Стефен Орри.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга первая. Стефен Орри. Глава X. (старая орфография)

X.

Теперь Михаилу оставалось только в последний раз попрощаться со своим приемным отцом и с его семьею; но семья эта, ликовавшая по случаю его отъезда, все-таки не хотела видеть его, и даже Грибе запрещено было проститься со своим другом детства. Но на что безсилен ум мужчины, того всегда достигнет женская уловка: Гриба ухитрилась дать знать Кудрявчику, что будет ждать его вечером, накануне отъезда, у поворота на мост, под прикрытием живой изгороди, окружавшей ферму и её службы. Молодая девушка еще продолжала гостить у матери и братьев.

Вечером, когда стемнело, Кудрявчик уж поджидал ее под сенью кустов, нависших над изгородью. Его удивило, как беззаботно Гриба напевала, спускаясь с досчатого моста; удивило его и то, что она слегка вскрикнула, - будто забыла, что сама просила его придти. Бедный юноша был еще настолько неопытен, что не понимал этих маленьких хитростей, этого невольного женского кокетства. Она стояла перед ним высокая, стройная и полная девственной прелести. Простота её наряда не уменьшала её красоты. Лица её не было видно: в сумерках оно совсем исчезало в глубине белого, как снег, платочка, повязанного "кибиточкой", которым она хотела защититься от пыли. Легкий ветерок играл черным локоном, который шаловливо выбился из-под импровизированной шляпы и тихо бил ее по лицу.

- Итак, ты уезжаешь, - начала она, стоя рядом с Кудрявчиком. - А мне все что-то не верилось...

- Но почему же?..

- Да так... не знаю... Впрочем, я думаю, и в Исландии найдется не мало барышен; впрочем, какие там барышни? Уж, верно, неважные.

- Нет, отчего ты так думаешь? Я слышал, что есть такия красавицы! И местность там красивая, и люди...

- Ну, уж и люди! Воображаю! Настоящей барышне нужно и общество, и люди получше исландских...

- Значит, ты недолго пробудешь здесь и вернешься в Лондон?

- Ну, нет: это дело другое! Здесь у меня отец... и родная ферма... А на ферме здоровенные братцы, на которых приятно смотреть, когда они вернутся с поля и с аппетитом поглощают все, что им ни поставят на стол.

- А тебя они совсем без меня избалуют... Если же и не они, так кто-нибудь... другой.

Черные глазки пытливо глянули на него из-под белого платочка и грудь девушки порывисто поднялась раз-другой, но серебристый голосок зазвучал все так же безпечно и шутливо:

- Но если там столько красавиц, ведь и ты тоже женишься?

- Может быть, - был короткий ответ; и в тихом воздухе слышался только треск сухой веточки, которую на мелкие кусочки ломала девушка.

- Ну, прощай; пора! меня могут спохватиться, - проговорила она холодно.

- Я провожу тебя до дому, - предложил Михаил. - Смотри, как темно!

- Нет, нет, ради Бога! Они готовы убить тебя!

- Велика важность!.. Кажется, встань они все четверо в ряд с ножами в руках, и то я не побоюсь проложить тебе дорогу! - с жаром сказал юноша, и Гриба гордой улыбкой окинула его рослую, сильную фигуру, энергичный поворот головы и красивый, едва видный в темноте, профиль.

Тихо дошли они рядом до калитки.

- Прощай, пора! - повторила Гриба, но уже приветливо и невыразимо нежно.

- Гриба!

- Ну, что тебе? Говори только тише, чтобы они не слыхали! - прошептала молодая девушка и прижалась поближе к другу.

- Скажи, как ты думаешь? Если я долго-долго там пробуду, будем ли мы помнить друг друга, или совсем забудем?

- Ах ты глупый, глупый! - засмеялась девушка: - уж если не забудем, так, конечно, будем помнить!

- Полно, не смейся! Обещай мне... - и Михаил что-то прошептал ей на ухо.

Гриба прыгнула в сторону и звонко засмеялась, но он догнал ее и, тяжело дыша, повторял, держа за руку:

- Обещай же, обещай, что дождешься меня.

- Ну, хорошо, хорошо. Я обещаю, что никто, кроме тебя, не будет баловать меня. Доволен? Ну, прощай же!

По нежному запаху нарцисов Гриба угадала, что они близко. Она протянула руку и сорвала два пахучих белых цветка: один отдала Михаилу, а другой спрятала у себя на груди.

- Прощай, прощай! - чуть слышно проговорила она.

- Прощай! - повторил он и, стремительно обвив её стан одной рукою, другой приподнял её милое личико и поцеловал прямо в пухлая губки.

Гриба снова тихо и звонко засмеялась, убегая от него, а он только успел крикнуть ей во след:

- Не забудь!

* * *

За калиткой, недалеко от дома, молодая девушка встретила старшого брата.

- Люди уж давно вернулись с работы и скот успели вогнать, а нашей девочки все еще нет! Где она пропадает? - еще издали донесся до нея его густой басистый голос.

- Вот она! Вот беглянка! - закричала она в ответ: - Я шла потихоньку, не спеша: такой чудный вечер! А сейчас замешкалась у калитки. Такой у нея неуклюжий затвор: уж я билась, билась, пока затворила!

* * *

На следующий день, когда лодка Стефена Орри подъезжала в ирландскому бригу, на котором должен был отплыть его сын, Михаилу показалось, что отец что-то хочет ему сказать, но не решается, перебрасываясь лишь изредка несколькими, совершенно посторонними замечаниями. Но вот бриг уже совсем близко. Стефен решился. Опустив руку в карман, он вынул мешок с деньгами и передал сыну.

- Вот оне: возьми!

- Не надо, - резко проговорил юноша и отдернул руку; но затем, желая загладить грубость своего отказа, прибавил: - Благодарю, но с меня, право, довольно и того, что мне дал м-р Фэрбрезер: там 50 фунтов.

Михаилу стало жаль отца.

- Сколько у тебя там, отец? - спросил он, указывая головой на мешок.

- Двести фунтов.

- И ты их копил целых четырнадцать лет, чтобы мне было на что уехать в Исландию?

- А сколько у тебя осталось?

Отец смутился.

- Ну, не знаю хорошенько. С меня хватит.

- Но сколько именно? Немного? Или... ничего ровно?

- А, вот видишь: ты себе ничего не оставил... - проговорил сын, и краска залила его лоб и щеки. - Отец! - начат он снова: - Я согласен, я беру эти деньги. Давай их сюда!.. Ну, а затем скажи мне: ты веришь, что я съумею истрать их разумно... по совести?

- Конечно, мой мальчик.

- Так возьми же их обратно, трать их и не старайся больше добывать... Хорошо?

Стефен не хотел брать; но сын настоял на своем.

"по совести!") распоряжаюсь ею. Бери и не забывай меня; а я тоже не забуду своих обещаний.

К вечеру стало свежеть, и Стефен не успел еще сделать и полдороги до-дому, как тучи сгустились; налетел шквал; волны играли лодкой, как щепкой.

В эту минуту опасности не о себе подумал Стефен: ему пришло в голову, как бы хорошо было, еслибы шкуна, которая шла к нему на встречу, и которую он ясно различал вдали при блеске молнии, разбилась о подводные скалы. Но вряд ли это случится: береговой огонь, повешенный у самого берега, над водою, светит далеко и шкуна идет прямо, по безопасному пути. А жаль: было бы тогда чем поживиться! Вот, еслибы фонарь погас - другое дело... Недолго думая, Стефен стал держать к берегу и скоро подошел к нему совсем близко. Один, два удара веслом - и фонарь разбит; огонь захлеснуло волной, задуло ветром... Ах, да не все ли равно? Дело сделано, все в порядке.

С замиранием сердца Орри стал следить за ходом шкуны, не мог спокойно усидеть на месте, то-и-дело вскакивая на ноги, чтобы лучше видеть. Вдруг что-то упало к его ногам. Он поднял... мешок с деньгами и ему вспомнилось обещание, данное сыну: больше не "добывать". Жутко стало ему; так жутко, что он вдруг пожалел о своем поступке и пожелал, - да, пожелал от души, - чтобы ничего не случилось. Он молил Бога, чтобы шкуна миновала рифы; но она неслась по черным волнам быстрее молнии. Что было силы, Орри налег на весла, направляясь в разрез, прямо к шкуне, чтобы крикнуть, остановить ее в-время, - чтобы спасти от гибели людей - мужей, братьев, отцов - от того самого, чего он так страстно, так жестоко желал и для них готовил. Поровнявшись с гигантским остовом шкуны, он крикнул. Его не слыхали. Он крикнул еще раз, стоя, словно железное изваянье, на узкой скамье, на которой только-что сидел с веслами в руках, - крикнул напрягши все свои последния силы... Но бриг отнесло ветром и на палубе никто не разслышал его мощного, нечеловечески-отчаянного вопля.