Заложник.
Книга вторая. Михаил "Кудрявчик".
Глава XVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга вторая. Михаил "Кудрявчик". Глава XVIII. (старая орфография)

XVIII.

С той минуты не было Язону ни днем, ни ночью покоя. Он бродил по целым суткам в лесу, уходил в горы с ружьем, но возвращался с пустыми руками. Работы на мельнице стали: он как бы вовсе забыл о её существовании. Его угрюмое молчание так тревожило старика Дэви, что тот боялся к нему подступиться и даже сбегал к знаменитой знахарке, чтобы она пошептала: извелся в конец молодец, сохнет, тоскует!.. Свято исполнял старик все её предписания, и ему показалось, что его молодой друг стал как будто покойнее.

Однажды утром Язону вздумалось пойти в церковь. Он приоделся и, не замечая удивленных взглядов воскресной толпы, пошел в храм Божий. С тех пор, как он поселился на острове, он почти никогда не бывал у обедни, но все его знали в лицо и потому не мало удивились его появлению.

Служба началась. Среди торжественного молчания, мерно раздавался голос пастора, читавшого молитвы, и пение незатейливого деревенского хора. Затем детские голосенки умолкли, и началось мерное чтение Библии.

Сначала Язон плохо понимал, что читали и пели, углубившись в свои тяжелые думы. Мало-по-малу он стал прислушиваться, и его поразили слова священного писания:

"...И ты будешь жить мечом твоим и будешь служить брату твоему; будет же время, когда воспротивишься и свергнешь иго его с выи твоей".

"И возненавидел Исав Иакова за благословение, которым благословил его отец его; и сказал Исав в сердце своем: приближаются дни плача по отце моем; и я убью Иакова, брата моего..."

Язону показалось, что он пробуждается от долгого сна. Все яснее и яснее становились для него библейския слова, наводившия его на мысли о былом. Вспомнилась ему мать на смертном одре; её ужасный, торопливый и прерывистый шопот; её смерть и его клятва отомстить за нее, если не отцу, то брату... Эти воспоминания встали перед ним так живо, что холодная дрожь затрясла его; он побледнел и видимо так был взволнован, что его соседка, скромная старушка в опрятном креповом чепце, подвинула к нему свою Библию. Но руки его дрожали; он не мог найти того места книги Бытия, которое читал пастор. Старушка опять выручила его: она нашла это место, открыла его и подвинула к нему уже раскрытую книгу. Мысли Язона мутились; одно только казалось ему ясно, что он связан своею клятвой и должен исполнить ее, - иначе не будет на нем во век материнского благословения. Глаза его блуждали по странице, испещренной пометками параллельных мест св. Писания. Наконец, он нашел слова "...и я убью Иакова, брата моего..." и тут же, сбоку, пометки, где еще встречается слово: "убью". Это слово так приковало к себе его внимание, так овладело всем существом его, что сделалось для него в эту минуту центром его мысли и интересов. Он стал с лихорадочной жадностью прочитывать параллельные места, где говорилось все о том же, - о мщении людском людям же, себе подобным; он как бы спешил убедиться в том, что это дело, освященное временем. Ему казалось, что из века веков сам Бог, Творец вселенной, сделал человека орудием своей справедливой кары. Истории библейских мужей: Моисея, Саула, Самсона и др., припомнились ему одна за другой, и ужас охватил его при мысли о его собственном положении. Но он старался разуверить себя.

"Полно! Что за ребячество создавать себе какие-то ужасные обязанности! Одному только Богу, Единому Всемогущему, принадлежит право карать смертных на земле и на небе: Он не нуждается в помощи людей!"

А между тем, как он ни старался успокоить свои тревожные мысли, в ушах его все еще звенел голос пастора, который, казалось ему, все только повторял: "Исав... Исав... Исав!.."

"Неужели я трушу?" - спрашивал он сам себя, и снова перечитывал места Библии, где говорилось о мщении; о том, что ближайшие родственники убитого должны мстить убийце на пролитую им кровь, и что кто не исполнит этого, на того Господь нашлет такой страх, что шорох листьев - и тот будет пугать его.

"Нет, я должен сдержать свое слово... Да, да... я - Исав... я - Исав!.." - мысленно повторял несчастный, и растерянно поводил глазами по рядам молящихся, в надежде увидеть Грибу; но её не было. Только после службы, на улице, его нагнал старший из её братьев, окликнул, остановил его:

- Вы, значит, не знаете, где она?

- Кто? - недоумевал Язон.

Здоровый толчок отшвырнул его в сторону, а Язон уже был далеко; он спешил прямо на ферму.

- Вот так штука! - удивлялся, меж тем, Джон Фэрбрезер, почесывая себе пострадавший бок. - Право, можно подумать, что он, пожалуй, и в самом деле ничего не знает!

* * *

Накануне вечером Эшер не видал Грибы и не обратил на это внимания; но, не встретившись с нею дома на следующее утро, т.-е. в воскресенье, он настолько преодолел свою обычную лень, что обошел всех своих братьев, разспрашивая их, не у них ли Гриба, не видали ли они ее. Узнав, что сестра и у них не была, Эшер с братьями отправился обратно, на ферму, где они прежде всего принялись за комнату Грибы; но следов беглянки нигде не нашли, пока не догадались сломать замок в её шкатулке. Там оказались, между прочим, и письма: её собственное к Язону и письмо к ней Михаила, объяснившее им очень многое. За чтением и за обсуждением этих писем застал братьев Язон.

- Где она? Говорите! - закричал он.

- Ну, к нему она убежала... к Михаилу, - пояснил, наконец, один из братьев.

Не видох, не крик, а стон, громкий, как рев раненого зверя, вырвался из мощной груди Язона.

- Будь он проклят! - вскричал он и бросился вон из дома.

Горе, казалось, придало ему новые силы: добежав до своей мельницы, он расшатал устои, на которых лежала почти оконченная крыша, разломал и разбросал ее; забежал в свою хижину, достал и побросал в море все, что у него было лучшого и дорогого. Затем, расплатившись с кое-какими долгами, он сел на торговый корабль, конечной целью которого был Рейкиавик, столица Исландии.

* * *

- Дело дрянь! - заметил Джон. - Выходит, что он, этот пресловутый Кудрявчик, ни больше, ни меньше, как президент Исландии, - все равно, что генерал-губернатор!

- Чорт его побери!.. - воскликнул Терстан.

- Ну, однакоже, надо и нам смекнуть, как тут быть. Говорил ведь я вам, дуракам, что надо щадить девчонку: вот и любуйтесь теперь на дело рук своих. Она будет теперь и знатна, и богата; так захочет ли знать тех, кто ее держал в черном теле?

- Что верно, то верно!.. А ну-ка, как подумаем мы, да и махнем туда к ней, продадим здесь любую из ферм, да и пусть отвезет ей один из нас эти деньги. Скажем: - вот, мол, тебе, сестрица, твоя доля наследства; как продали землю, так и отдаем тебе, что она стоит.

- А, чорт! Давайте! я, пожалуй, решусь! - воскликнул Яков.

- А, может быть, и я не прочь? - заметил Росс.

Итак, было решено, что эти двое поедут в Рейкиавикь; но остальные четверо, да и все вообще, не доверяли им и друг другу. В конце долгих пререканий и споров, каждый решил про себя, что он непременно поедет.