Заложник.
Книга вторая. Михаил "Кудрявчик".
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга вторая. Михаил "Кудрявчик". Глава XX. (старая орфография)

XX.

Вернувшись к своим друзьям, старичкам, Язон, как в полу-сне, пробормотал извинение в том, что поздно вернулся, и бросился на кровать.

Все тело его ныло, как разбитое; жилы на шее бились порывисто, до боли; в голове шумело; мысли бежали и путались, но глаза упрямо отказывались дать себе отдых, неподвижно уставившись куда-то в пространство. На колокольне башенные часы пробили двенадцать; потом - час, два-три... и так до разсвета, когда усталость и не столько физическое, сколько нравственное напряжение взяло свое. Он заснул тяжелым сном трудно-больного.

Уж не раз и не два, заглядывала к нему добрая старушка, которою безпокоила мысль: не заболел ли, чего доброго, бедный "мальчик"? А он все спал да спал, пока, наконец, не вскочил в испуге, что упустил столько времени.

За чашкою кофе, Язон принялся ее разспрашивать о наружности и привычках президента республики или губернатора, - как его, большей частию, называли по привычке. Но старушка была нелюбопытна и, вдобавок, туга на ухо, так что ничего определенного не могла сказать. Сторож тоже был глуховат не меньше жены, но все-таки его сведения были полнее: он знал, например, что теперь происходят ежедневно заседания народного собрания, и что ежедневно на них присутствует губернатор.

Не допив своей чашки кофе, Язон бросился вон, на улицу, и в несколько минут очутился у крыльца того дома, где сходились народные представители. Терпеливо дождался он того часа, когда они стали собираться, и напряженно вглядывался в их лица и прислушивался к говору кучки зевак, чтобы угадать момент "его" появления. Но губернатора не было, хоть уж давно пробило двенадцать на городских часах. Из говора окружающих, Язон узнал, что почти с неделю губернатор не бывает больше на этих собраниях, а по новым правилам заседает только в "Верхней" палате; эти же собрания носят теперь название "Нижней".

Это было в четверг, и Язона мучило сознание, что уж четыре дня как он принял свое решение, а до сих пор еще не выполнил его. Раздраженный, угрюмый, он пошел на берег, к тому месту, где кипела работа над будущим фортом; ему казалось, что он там встретит губернатора. Но и на этот раз его постигла неудача: губернатор уже был на работах и уехал. Язон стал бродить кругом да около, приглядываясь в прохожим, останавливаясь у ворот и подъездов; но затем, вспомнив, что в это смутное время его легко могут принять за датского шпиона и арестовать (а следовательно и помешать его делу), он пошел прочь, тихо и безучастно.

Проходя мимо трактира, он услышал, как кто-то говорил, что губернатор поехал на ученье. В ту же минуту Язон свернул с дороги и поспешил к тому зданию, где накануне слышал военную команду. Но и тут его ожидало разочарование: он уже не застал Михаила. На набережной, по дороге оттуда, он узнал, что вернее всего можно встретить его у епископского дома, куда он чаще всего заезжает, во всякое время дня. Неутомимо сторожил Язон брата до глубокой ночи: но, видно, не суждено было ему встретиться с ним лицом к лицу: все его старания были тщетны.

- Но почему, почему все его видят, все знают в лицо, а мне одному это не удается? Почему я один не попадался ни разу ему на глаза? - невольно спрашивал он сам себя.

В темноте ему послышался близкий сдержанный шорох; вслед затем он ясно разслышал тихий, но ясный шопот. Это было на дороге в Тингвеллир, которая шла мимо здания сената. Хотя незнакомцев и было несколько, но говорили только двое: судя по голосу, - старик и молодой.

- Ну, что, как дела? - спросил молодой. - Успели что-нибудь сделать? Когда "они" прибудут?

- Будьте покойны; все обойдется прекрасно. Мы знаем, что вы не упускаете его из виду, - и старик качнул головой по направлению к сенату. - Не удастся уж ему больше посылать наших братьев на свои серные копи!

- А еще, говорят, жениться собрался! - с горьким смехом проговорил молодой.

В эту минуту они заметили, что Язон, которого они, повидимому, не особенно стеснялись, вероятно принимая также за шпиона, повернулся к ним лицом; они остановились.

- Вы ошиблись, господа! - сказал он. - Надо быть осторожнее: я не шпион и не убийца!

"возмездия", которое, по его глубокому искреннему убеждению, было завещано ему самим Богом!.. Необходимо было спешить, спешить, во что бы то ни стало! Не то его предупредят другие, цели которых не так возвышенны и не так справедливы!

Крадучись, как кошка, вздрагивая при малейшем шорохе из боязни, что за ним шпионят, бродил он по городу до поздняго вечера, и только в ночи вернулся в дом сторожа. Сторожиха хлопотала у своего незатейливого крылечка, протягивала какие-то веревки. Язон, как ни был разстроен своими думами, - не мог не заметить, однако, что и весь город был в хлопотах. Он спросил о причине их только так, машинально, догадываясь, в чем дело.

- Да разве ты не слыхал, голубчик? Наш губернатор женится: завтра свадьба! - сказала она. - То-то будет народу в соборе! Но ты не тревожься: нам с тобой найдется местечко! Уж положись на меня: я все устрою!

Язон ожидал, что добрая старушка до этого договорится; но самый звук её слов поразил, испугал его. Он вскочил и выбежал на улицу. Оживление и веселый говор толпы окончательно оглушили его. Он шел неровными, нетвердыми шагами, толкая прохожих, которые отругивались или шутя давали ему сдачи такими же толчками. Только какая-то женщина пожалела его:

- Дураки! Не видите, что-ли, что малый болен? - сказала она мимоходом.

"А ведь и в самом деле я, должно быть, болен", - подумал бедняга, и еще больше зашумело у него в голове, еще слабее стали усталые ноги. Смутным вихрем проносились в его голове мысли, быстро сменяясь одна другою; воображение рисовало ему картины его подвига; он заранее переживал все, с чему стремился.

Ему чудился знакомый с детства, глубокий собор.

Ярко освещен алтарь; стены и ниши тоже залиты огнями.

Из нарядной, многолюдной толпы выступает жених, склоняясь под благословением епископа, седого, но еще довольно бодрого старичка; только руки его дрожат от тяжести Евангелия в дорогой массивной оправе. Вот и невеста в белоснежной толпе своих подруг... И на глазах у нея он, Язон, бросается с ножом на счастливого жениха, который, обливаясь кровью, с искаженным от ужаса лицом, падает тут же, у её ног. Толпа шумит, угрожает убийце, а он сам, с сознанием своей правоты, спокойно отдается в руки правосудия. - Вяжите меня! Я убил его!

Не страшны ни муки заключения, ни стыд перед лицом народа, когда совесть спокойна. Разве не сказано в священном писании, что злодей должен потерпеть возмездие, и что оно настигнет его в третьем и даже в четвертом колене от детей его? Было бы даже грустно, безотрадно подумать, что правосудие Божие не оправдывается, не свершается на глазах людей... Нет, он хоть и убийца, а смело может предстать у престола Великого Судии: он - орудие справедливой кары Всевышняго, он не клятвопреступник!..

* * *

- Вставай, вставай скорее, сердце мое!.. Смотри, чтобы не опоздать, сердце мое!.. Пора, пора!.. Торопися, сердце мое!.. - суетилась она.

Через четверть часа они были уже в соборе.

Пестрая толпа, масса огней, дорожка по средине, усыпанная цветами... все, все было так, как Язону представлялось в мечтах.

Усевшись в углу, недалеко от алтарной решетки, Язон скользил взглядом по освещенному алтарю, по кафедре, по стенам, где особенно ясно выступали изречения св. писания. Прямо перед ним, на стене, было изображение скрижалей с десятью заповедями; но в глаза ему бросилась только одна, и, глядя на нее, Язону казалось, кто каждая буква её налита кровью: "Не убий".

"Не убий!.. Не убий!.."

Так зачем же он здесь, с какой целью? Не место ему в соборе, не место преступнику!..

Его душило, его тянуло на воздух, на простор. Благоговейная торжественность собора была ему в тягость; сами стены, казалось, готовы были надвинуться на него, на... убийцу.

Свежий воздух ободрил его, и он снова принялся возражать сам себе, оправдывая себя в своих собственных глазах:

"Я - сумасшедший! И с чего я взял, что я убийца?... Разве казнь преступника считается убийством, а не правосудием?" разсуждал Язон, постепенно приходя в себя; но вернуться на свое место, в собор, у него не хватило духу. Он смешался с толпой праздных зрителей, стоявших у главного входа.

а только-что вошли в церковь, - толпа сомкнулась; послышался тихий говор. Девушки и женщины, в своих типичных серых кофтах, отделанных серебром и золотом и перехваченных филиграновыми кушаками; мужчины, - юноши и молодые люди, - тоже в национальных костюмах, в штиблетах с красными бантами сбоку, у колен, в темно-серых чулках и башмаках; старики в долгополых кафтанах и старушки в синих длинных накидках, - все были в самом возбужденном состоянии, все оживленно беседовали вполголоса. Своды на крыльце собора были разукрашены пестрыми лентами; в стороне были устроены для народа сараи, в которых весь день предлагалось угощение.

- Она англичанка!.. - Нет, ее привезли из Ирландия!.. Нет, - с острова Мэна! - Э, да не все ли равно: не землячка нам, и все тут! Ни слова не понимает по-исландски; так говорит тетка Хильда, а на нее уж можно положиться: она служит во дворце поломойкой.

Так болтали две женщины позади Язона, перебивая друг друга.

- Говорят, что она все-таки премилая женщина! Бедная, она ждала к себе на свадьбу отца, а его корабль, кажется, потерпел крушение... Моего сына послали, вместе с другими, на разведки. Губернатор в лицо его знает. И такой-то он добрый, не спесивый, обходительный! Еще не дальше, как вчера утром, встретился со мной, поздоровался, да и говорит:

"С добрым утром, тетушка! Вот и сынок твой уж скоро вернется!.."

- Да, хороший он человек, и за народ горой стоит; не даром его все любят! Дай Бог ему счастья на многие годы и с дюжинку детей на придачу!

Вокруг засмеялись.

Раздались звуки органа, все громче и громче. Дверь распахнулась. Толпа напряженно ожидала появления новобрачных. Но Язон не дождался этой минуты: он отошел подальше от крыльца и незаметно очутился за оградой соборного кладбища.

"Боже мой! - думал он. - Неужели я собираюсь убить его "

- Идут! Идут! - послышались голоса. - Вот они!..

- Боже, спаси их! Боже, благослови!..

У Язона помутилось в глазах. Он не смел, он не мог взглянуть вверх на соборные ступени, где стояла Гриба, новобрачная! Невольно он опустил глаза и тут только заметил, что стоит у стены с чугунным красивым крестом. Машинально взглянул он на четкую, крупную надпись - и прочитал свое имя.

Все вокруг заволокло туманом; земля поплыла под ногами; какой-то безпорядочный, оглушительный шум загудел в ушах, и Язон потерял сознание.

склоняясь над ним. Он видел, как волновалась её высокая грудь, как румянец приливал в её бледным щекам. Он обнимал, целовал ее; она вырывалась от него, а он радовался, на нее глядя, и смеялся в душе счастливым, беззаботным смехом.

- Смирно лежи, сердце мое... смирно! - раздался над ним разбитый и слабый старческий голос.

Язон открыл глаза. Перед ним была знакомая, незатейливая комнатка сторожихи, и она сама, с мокрой тряпкой в руках, которую только-что сняла у него с головы.

- Слава тебе, Христос! Очнулся! - проговорила она, концом передника утирая слеэы.

- Что это со мной? Я был без памяти?

- А какой день сегодня?

- День, сердце мое, день? А тебе на что, сердце мое? Уж два дня, как ты в бреду. Так и не приходил в себя после того, как упал на кладбище, в самую ту минуту, сердце мое, как молодые выходили из собора... в самую ту минуту!

- Слава Богу!.. Слава Богу!.. - облегченно воскликнул больной, и лицо его просияло. Но вслед затем ему вспомнилось все, чего он лишился, и радость, что он не сделал преступления, сменилась сознанием, что жизнь для него уже не существует. Вдруг у него мелькнула тревожная мысль, и он, притворяясь равнодушным, спросил:

- А что, много болтал я в бреду?

Язон припомнил, что старушка так же туга на ухо, как и её муж, и успокоился. Старушка обрадовалась, что он улыбнулся, и поспешила спросить:

- А что, сердце мое, не скушаешь ли чего? Да? Ну, и слава Богу. Поправляйся, сердце мое, набирайся сил! Кушай себе на здоровье!

Кушанье, однако, было только предлогом удалить добрую женщину. Едва она скрылась за дверью, как больной вскочил на ноги, наскоро натянул на себя платье и сапоги, и, нетвердо держась на ногах, побрел по улицам Рейкиавика.