Заложник.
Книга вторая. Михаил "Кудрявчик".
Глава ХXV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга вторая. Михаил "Кудрявчик". Глава ХXV. (старая орфография)

ХXV.

Вокруг здания сената и у крыльца толпилась сплошная, шумливая масса народа. Слух о предстоящем экстренном заседании быстро разнесся по городу и его окрестностям. Со всех сторон сбежавшийся народ с напряженным вниманием следил за появлением членов верхней палаты, которые молчаливо и с важной торжественностью проходили по-двое или по трое в проходе между двумя сплошными стенами зрителей и, медленно войдя на крыльцо, так же медленно исчезали в глубине открытых дверей.

В сенате все члены делились на две определенные партии: церковную и гражданскую, или партию "равноправных". Главой "церковников" был епископ Джон, который в то же время был представителем высшей власти в верхней палате; во главе же защитников "равенства" стоял тот самый прокурор, который обвинял Язона.

Вот, наконец, глухой ропот пробежал в толпе: на крыльцо поднялся президент, бледный, согбенный, как бы под тяжестью стыда, что на него обращены пристальные взоры толпы, и тихо, как старик, несмотря на свои густые светлые кудри, в которых еще не было и намека на седину, прошел в здание сената.

* * *

После краткого, но напряженного молчания, которое всегда водворяется в собраниях перед началом заседания, первым поднялся президент исландской республики.

- Милостивые государи и сограждане! - начал он ровным и спокойным голосом. - Вы собрались сегодня сюда по моей просьбе, чтобы выслушать сообщение некоторой важности для республики и для меня. Всего полгода тому назад, верхняя палата постановила и привела в исполнение образование и утверждение нового независимого государства, исландской республики. Вам благоугодно было почтить меня своим доверием, избрав меня, самого юного из вашей среды, президентом. Хоть я и сознавал в себе недостаток опытности в сравнении с вами, но в то же время подчинился вашему выбору, сознавая, что я, как человек нового поколения, скорее могу помочь организации нового, более современного государственного строя. Мною руководило при этом желание принести посильную пользу новому, свободному народу, которому я с радостью готов был посвятить свою жизнь. Каковы бы ни были при этом мои личные цели и стремления, вы, надеюсь, можете засвидетельствовать, что взятые мною на себя ответственные обязанности я старался выполнить как честный человек...

В зале пробежал шопот одобрения; и снова все замерло, жадно прислушиваясь к словам президента.

- Но, милостивые государи и сограждане, теперь я пришел к убеждению, что не могу больше нести такой важной ответственности, какую возлагает тяжкое бремя государственного управления, и потому прошу сложить с меня звание президента!

Невероятный шум, говор и возгласы удивления поднялись в зале; но едва начинал говорить опять президент, водворялось такое глубокое молчание, что его сдавленный голос звучал как громкий крик в мертвенной тишине собрания.

- Как ни удивительно, как ни внезапно для вас мое решение, - продолжал он: - не думайте, что мне легко было отказаться от почета, которым вы меня удостоили, - от чести нести бремя правления. Если я решился обратиться к вам с такой просьбою, к этому побудило меня лишь сознание, что нет во мне больше прежней уверенности в себе, в своих силах, которых я до сих пор не жалел для блага народа. Если во мне была хоть крупица себялюбия или гордости, Провидению угодно было подавить ее во мне, и теперь я смиренно прошу вас отпустить меня, хоть это и разрушит навсегда мои честолюбивые замыслы, мои надежды на дальнейший успех. Я удаляюсь с арены государственной деятельности и удалюсь навсегда, как это мне ни грустно! Жизненный путь мой окончен, несмотря на мои еще сравнительно молодые годы. Итак, милостивые государи и сограждане, не без грусти, не без душевной боли, я прошу вас сложить с меня звание президента республики!

На этот раз ответом ему было полнейшее молчание - до того поражено было все собрание. Затем, один за другим, поднялись представители отдельных партий, чтобы возразить ему от лица всех своих.

Первым говорил глаза "равноправных", коренастый человек небольшого роста, с густыми, торчащими как щетка, волосами на большой круглой голове. Он был главным противником президента и теперь дал полную волю языку, облекая, однако, свои сарказмы в форму лишь настолько пристойную, чтобы нельзя было прямо к ней придраться. Он во всем был согласен с президентом; он признавал все его заслуги и не опровергал его слов, что он принял на себя звание президента не ради почестей, но ради того, чтобы принести посильную пользу народу. Но что же он затевает? Или он в силах теперь принести только вред?..

Его слова подхватил один из его сторонников, и еще резче, еще обиднее и злее полились потоки насмешек и полувопросов. Или президент просто спешит устранить себя от дел, пока еще не поздно, пока не наступила какая-либо, ему одному известная беда? Или это с его стороны лишь тонкий разсчет, - решительный шаг к еще более значительной и неограниченной власти? Уж не в протекторы ли, или в государи изволит метить господин президент?

С торжествующей улыбкой сел на место оратор, а вслед за ним поднялся его сосед, худощавый и безбородый, повидимому очень живой человек. Он прямо начал с того, что напомнил присутствующим притчу о человеке, который сделал пир, и к которому не пришел ни один из приглашенных.

- Помните, - говорил он: - как каждый в чем-нибудь и находил извинение своему отказу? Один из званых отговорился тем, что он недавно женился, и потому не может придти. Наш президент также недавно женился...

Михаил не дал ему докончить. Он вспыхнул как зарево и вскочил на ноги, заговорив не в свою очередь, вопреки всем порядкам и строгим правилам сенатских судоговорение

- Идя сюда, я знал, что злоречие молвы может меня коснуться! - воскликнул он. - Но я этого не позволю! Я знал тоже и то, что встречу здесь не мало враждебно-настроенных лиц, которые ни перед чем не остановятся, лишь бы запятнать пеня. Но моя репутация, как человека незапятнанного, способности мои - доказаны неоспоримо, и я не боюсь никаких злобных инсинуаций, потому что совесть моя чиста и моя репутация, хоть я и оставляю свой пост, - репутация прямого и честного человека!..

С этими словами президент, стоя перед собранием, надел шапку, а публика, восхищенная его горделивой осанкой, его чистосердечным, горячим тоном, всей его богатырской, красивой фигурой, невольно внушавшей уважение, и его сверкающим, энергичным взглядом, разразилась громом рукоплесканий.

Но вот, среди общого восторженного шума, снова воцарилось молчание: оратором выступил епископ, который начал свою речь мягким, но глубоким голосом.

- Друзья мои! Мы живем в тяжелое время непрестанной вражды и борьбы за идею, как прежде боролись за существование, за одни только физическия права. Теперь люди стали развитее, нравственнее, но и в них встречается непостижимое стремление обидеть ближняго, лишить его того или другого земного блага или преимущества. Вы правы, друзья мои, в своем сочувствии вашему покровителю и президенту. Я счастлив, что могу всенародно сказать: вот искренний, честный человек! Вот верный друг народа! Был ли он когда изменником народу, рабом гордости и любостяжания? Никогда! Предавал ли когда брата своего? Вредил ли кому хотя бы безсознательно, по молодости лет своих? Никогда в жизни! Какое же право имеем мы допрашивать, мучать его оскорбительными предположениями?.. Когда мы избрали его своим главою, мы еще не знали вполне всех его достоинств; теперь же, когда он доказал на деле, что от его ума и энергии зависит благосостояние нашего народа, неужели мы навсегда разстанемся с ним, - с человеком, честнее и преданнее которого нет во всей Исландии?..

Громкий гул восторга пронесся по всему собранию и долго-долго не смолкали крики публики. Затем епископ продолжал при полнейшей тишине между слушателями:

- Не говорится ли в св. писании, что возвышающий себя унижен будет, а унижающий - возвысится? Так и наш молодой глаза и покровитель, президент нашего государства, никогда не возвышавший себя, смирением своим возвысится пред Господом, и да будет Он ему защитником во всех бедах и напастях!

молча подняв на них свой энергичный и ясный, но теперь отуманенный слезами взор, и хотел уже начать говорить, как вдруг, при общем молчании за дверью ясно раздались тяжелые шаги. Дверь отворилась: это была датская стража с шашками наголо.

Прежде чем кто-либо успел опомниться, офицер обратился к собранию со словами:

- Именем короля Дании!

- Измена! Измена! - закричали разом десятки голосов.

- А, так вот что скрывалось за таинственным кривлянием, ради которого нас загнали сюда! - воскликнул один из партии "равноправных". - Измена!.. Да! и вот изменник! - злобно заключил он, указывая на бледного, как смерть, президента.

на него безумные взгляды, полные ненависти, и безпорядочно ревела, как дикий раненый зверь.

* * *

В ту же ночь на берег в Рейкиавике высадился Иорген Иоргенсон и таким образом положил конец "второй исландской республике".

В ту же ночь, когда братья Фербрезер, с Терстаном во главе, направлялись к губернаторскому дому за вознаграждением, обещанным за их предательство, мимо них проходила кучка пьяных датчан, и некоторые из них узнали своих собутильников: они вместе пили в трактире.

- Эге! Да вот и его братья! - вскричал заплетающимся языком одлинх из пьяных.

которым родство с "измеником Дании" лишь повредило.

Братья Фербрезер бежали на шкуну береговой охраны, которая делала северный рейс близь берегов Исландии. Ее затерло льдами при устье Сейдифиорда, и четыре месяца спустя, не получая ни откуда помощи, все находившиеся на шкуне погибли от холода и голода ужасной, мучительной смертью.

Как ни короток был суд над Язоном, его брата и президента судили еще короче: по приказанию Иоргенсона, "бывшого президента, изменника и супостата" препроводили в безсрочные каторжные работы, на те самые серные копи, который он заменил для арестантов тюремное заключение.