Заложник.
Книга вторая. Михаил "Кудрявчик".
Глава XXVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга вторая. Михаил "Кудрявчик". Глава XXVI. (старая орфография)

XXVI.

Люди, посланные на разведки, чтобы напасть на след Адама Фэрбрезера, вернулись ни с чем: нигде не могли они узнать ничего определенного.

Тем временем старик Адам, потерпев крушение и благополучно достигнув берега, вместе с командой брига, направлявшейся наудачу в глубь страны, подвергался, наравне со всеми, неудобствам и лишениям, которые были необходимо связаны с холодной, морозной и снежной погодой и с дорогой, где лишь изредка попадались убогия деревушки.

В одной из них бедным, полуголодным и истомленным путникам посчастливилось купить несколько доморощенных исландских пони, и это не мало ободрило их.

На пути своем в Рейкиавик они повстречали женщину, которая бросилась к ним, прося, как милости, чтобы они дозволили ей идти вместе с ними. Она дрожала, испуганно озираясь по сторонам и прижимая к груди ребенка, и только просила, чтобы они не отталкивали ее, безпомощную, безприютную, одинокую!

Капитан брига, умирая в самом начале пути, поручил главенство над спутниками Адаму, которого успел узнать и оценить; поэтому, следуя приказанию старика, товарищи его посадили бедную женщину с ребенком на свою самодельную тележку и продолжали свой путь. И часу не прошло, как их нагнал какой-то всадник (по его словам, фермер) и потребовал обратно ребенка, которого эта женщина, будто бы, украла у него; но женщина искренно и горячо возражала ему, говоря, что он сам прогнал ее, хоть она ему и жена, что женился он только ради того, чтобы иметь наследника, и что он, дождавшись от нея сына, безжалостно выгнал ее из дому. Её искренность и любовь в малютке так растрогали Адама и его спутников, что решено было оставить беглянку у себя, хотя бы за это и действительно угрожала (как уверял её муж) кара закона.

Во время долгого и тяжелого путешествия, о котором было бы слишком долго рассказывать подробно, больше всего страдал старик Адам о том, что настоял на пребывании с ними женщины и ребенка. Маленькому каравану приходилось проходить по безлюдным, совершенно пустынным пространствам, где еще сильнее ощущался холод и недостаток защиты от снега и буря. Малютка сначала довольно бодро переносил лишения, и его милый лепет и светлая улыбка радовали и утешали бездомного, одинокого старика. Его товарищи-матросы так же сильно привязались к ребенку и наперерыв нежно ухаживали за ним. Но, к сожалению, недолга была их радость: крошка постепенно таял, становился все тише и бледнее и, наконец, к великому горю и отчаянию матери, умер у нея на руках. Старик Адам горевал до слез над умиравшим ребенком, упрекая себя за то, что согласился оставить его у себя и таким образом невольно ускорил его смерть. А между тем бедная мать, рыдая над могилой своего сокровища, обезумев от горя, громко кричала, что он, Адам, виноват в том, что холод убил её малютку. Старик не обиделся на её слова, вполне понимая её чувства и потому не ставя ей в укор недостатка благодарности за его добрые попечения. После похорон малютки, мать его оставила приютивших ее людей и исчезла неизвестно куда.

На следующий день караван повстречался с отрядом верховых, в числе которых находился её муж, равно как и судья того округа. Последний приказал Адаму, как вождю каравана, отдать ребенка. Услыхав, что ребенок умер, а мать его пропала безследно, муж её бросился с ножом на старика, но судья удержал его и потребовал бумаги Адама, говоря, что арестует его.

Спутники старика возмутились, хотели броситься в свою очередь на судью и его товарища, но Адам остановил их, спокойно увещевая и доказывая, что никто его не разлучит с ними, так как судья и не выказывал намерения увести его с собою. Он только отметил на его документах, что Адам подлежит аресту и заключению в тюрьме, прибавив, что в первом же городке, где найдется судебное присутствие, он должен сам явиться с этими документами к местному судье. Затем, повернув обратно, судья, его спутник и с ними десять человек подчиненных ускакали, оставив товарищей Адама в восторге от того, как легко было от них отделаться. Громкий смех и шутки так и посыпались со всех сторон от восторга, что Адам избежал ареста. Но старик тихо покачал головой и отвечал, что, наоборот, он непременно исполнит приказание судьи, потому что его трогает простота и доверчивость исландского народа, и что он никогда не решился бы обмануть такое доверие.

Это было утром, а с наступлением ночи, следуя указаниям проводника, которого оставил им судья, путники добрались до ближайшей тюрьмы. Но тут случилось нечто совершенно неожиданное.

Не выказывая ни малейшого удивления при виде человека, который сам добровольно явился отдать себя под арест, судья потребовал его бумаги, но их не оказалось, к великому удивлению Адама и к немалой забаве блюстителя закона. Если поведение первого судьи было просто и доверчиво, то этот оказался еще проще и добродушнее его. Заливаясь хохотом, он объявил, что без надлежащих бумаг он ни за что не примет его, и что он свободен теперь как птица! Таким же смехом приветствовали его товарищи, счастливые, что им не надо разставаться. Решив теперь идти прямо в Рейкиавик, маленький караван живо собрался в дальнейший путь, но каково же было удивление и досада, когда заметили, что проводника и след простыл. Делать нечего, по совету Адама, спутники его согласились идти на удачу, к берегу моря, и оттуда свернуть по направлению, где, им казалось, должен был лежать Рейкиавик.

С этой целью они пошли вдоль по берегу, но долго не могли добраться до какого бы то ни было жилья. Наконец, через несколько суток, они завидели вдали дымок, курившийся за возвышением. Караван прибавил шагу, но вскоре должен был разочароваться: это курились серные источники, на которых работали ссыльно-каторжные. Жилых построек виднелось только две; третья еще только строилась.

В то время, как путники разглядывали местность, на работу мимо них прошли четверо до-гола обритых арестантов, и в одном из них Адам узнал Язона.

Бледный и худой, прежний силач и богатырь шел медленно, вяло, как больной; в его согбенной фигуре не было и тени прежней силы и живости. Он, на-ряду с другими, был закован в кандалы; шею его обхватывал железный обруч, от которого над головой шла дуга, оканчивавшаяся над лбом колокольчиком, который с каждым шагом тихо позванивал. Как ни ужасно изменился Язон, Адам все-таки узнал его и позвал по имени; но Язон не слыхал ничего и, как человек, у которого горе отшибло слух и зрение, безучастно прошел мимо, низко поникнув головой, безцельно опустя глаза в землю.

- Язон! Язон! - кричал старик и побежал вслед за ним, но сторожа, сопровождавшие арестантов, отстранили его в то время, как несчастный шел дальше, не оглядываясь, ничем не проявив того, что он узнал или услышал своего старого друга.

однако, недолго оставалась неразгаданной, потому что по направлению в долине из города появился еще отряд датских солдат, сопровождавших связанного арестанта, при виде которого старику Адаму показалось, что он видит тяжелый, невероятный сон. Но по мере приближения конвоя, по мере того, как арестант оживлялся и в его взглядах засветилась радость свидания, Адам очнулся и бросился к нему на встречу:

- Дитя мое! Дитя!

- Отец!.. Отец! - воскликнул в тот же миг Михаил.

Но конвойные теснее окружили его и с громким криком погнали вперед.