Заложник.
Книга вторая. Михаил "Кудрявчик".
Глава XXX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга вторая. Михаил "Кудрявчик". Глава XXX. (старая орфография)

XXX.

Было раннее утро и легкий туман еще скрывал за своей прозрачною дымкой залитый солнцем дневной горизонт. Дорога шла то вниз, то в гору; но Язон, мерным шагом, не останавливаясь, шел вперед, вперед - по направлению к солнцу. Вот оно уже встало, разогнав последние туманы, и лучи его дружно полились на землю, обдавая ее благотворным теплом.

Язон все шел вперед, без остановки, со своей живой ношей за плечами. Становилось жарко; солнце палило.

Вдруг больной тихо застонал:

- Пить!..

Но по близости не было и признака воды. Язон молча шел дальше.

Михаил снова впал в забытье, во не надолго.

- Пить! - простонал он громче; и в ту же минуту до Язона донеслись журчащие звуки воды.

"Источник!" подумал он и прибавил шагу. - Сейчас, сейчас! Потерпи минутку! Одну, одну минутку! - уговаривать он больного.

И в самом деле: минуту спустя, он был уж на берегу быстрой речки. Она шумела и... и курилась!

- Проклятие! Она горячая!.. - воскликнул в отчаянии Язон. Вся эта местность отвержена Богом!..

И с новой энергией, с нечеловеческой силой, он удвоил шаги, в надежде скорее миновать эту ужасную местность. Особую бодрость придавала ему надежда добраться до озера, которое синело вдали перед ним: он гнал, что там уж наверное найдет чистую, студеную воду.

К счастию для них обоих, Михаил снова впал в забытье и не терзал своего друга и избавителя просьбою напиться. Сердце Язона дрожало от радости при виде того, как заметно приближалась к нему синяя полоса свежей, живительной воды.

Она уже была совсем, совсем близко, как вдруг в воздухе дрогнул отдаленный звук выстрела. Язон так и застыл на месте от ужаса. Ясно: - за ними погоня! Спрятаться некуда на голой равнине, где только изредка встречаются отлогие бугры, будто давно забытые могилы на кладбище. Один он мог бы еще убежать, но как спасти бедного товарища и друга? Не долго предавался горю усталый телом и душою богатырь. Пристально оглядевшись вокруг, Язон заметил в стороне как бы намек на то, что там бугры повыше, и, не теряя ни минуты, пошел по тому направлению. Ожидания его оправдались. Задняя часть самого высокого из бугров была обвалена, но так неудобно, что затвердевшия от времени глыбы земли не могли укрыть наших путников. В ту же минуту на горизонте Язон ясно различил быстро-быстро разроставшияся точки: он знал, - это погоня! На далекое пространство вперед сторожам было так же ясно все видно, как и ему. Что если они уж заметили его? В отчаянии Язон опустил голову и вдруг заметил между глыбами трещину, в которую один мог бы, пожалуй, протиснуться; йо вдвоем - мыслимо ли это? И, наконец, есть ли там пустое пространство, чтоб спрятаться? С решимостью отчаяния, он снял с плеч свою живую ношу и, безжалостно тиская несчастного, просунул его в узкую трещину. Слава Богу! Товарищ в безопасности: значит, там просторно! Живо последовал за ним Язон, и ему нашлось место на корточках, а где и ползком, протащиться вместе с безчувственным другом подальше в темное углубление этого странного бугра, который, весьма вероятно, некогда служил языческой могилой, судя по своему внутреннему устройству.

Не успел богатырь вздохнуть свободнее, как снова сердце в нем замерло. Он затаил дыхание: ему почудилось, что рядом с ним заговорили.

- Говорю я тебе, мы не туда идем! - послышалось совершенно ясно: - Их двое, а след один!

- Понятно, "рыжий" несет того, больного, на плечах.

- Ну, еще что? Столько миль под-ряд?.. Эх, ты, умная твоя голова!

- Все равно: вот они куда идут, а не туда. Говорю тебе толком: они идут в Рейкиавик, а почему, ты и сам понимаешь. Всякая собака знает, кто он такой: за него грудью встанет народ, только бы ему добраться в Рейкиавик!..

Голоса удалялись и шаги тоже. Язон успокоился совершенно, но не прошло и минуты, как в разселину, чрез которую он вошел, залаяла собака, очевидно, отставшая от своих хозяев. Рыча, уставилась она горевшими в темноте глазами на того, чей дух узнала чутьем, и не трогалась с места, хотя хозяин её вернулся и громко кликал ее: - Эрик! Эрик!..

Но Эрик рычал и весь ушел в ущелье, стараясь зубами ухватиться за беглеца. Однако и беглец не потерялся. Он сдавил шею разгневанному псу и до тех пор не выпускал из рук, пока тот не перестал хрипеть.

- Эрик! Эрик! Куда ты провалился? Голову отдам на отсечение, что он сейчас был тут!

Эрик не отзывался, но, на беду, Михаил шевельнулся и тихо застонал. Холодный пот выступил на лбу Язона. Он наклонился к другу и крепко прижался губами в его губах, целуя его, чтобы заглушить, остановить его стенание.

- Зигурт! Зигурть!.. - донесся издали чей-то голос, и хозяин собаки, совсем близко, как будто рядом с Язоном, откликнулся:

- Иду!.. Иду!.. - И в самом деле поспешно пошел прочь.

Еще минута, и лошадиный топот замер в отдалении.

Слава Богу! Опасность миновала.

Между тем Михаил приходил в себя; но радость бедного Язона была недолга. Как только друг его почувствовал, что он ослеп и искалечен; как только понял он, что принужден скрываться в каком-то логовище, будто дикий зверь; как только жажда в нем опять проснулась, - он возмутился, он проклинал судьбу и упрекал Язона в том, что он должен теперь умирать от жажды, - по его милости... Молча, кусая до боли свои дрожащия губы, Язон выслушал упреки, которыми осыпал его друг, и слезы душили его. Но вот порыв горя и отчаяния улегся постепенно, и Михаил почувствовал всю свою несправедливость к тому, кто был уж не раз его верным заступником.

- А далеко ли мы от Кризувика? - спросил он мягче.

- Мил десять, одиннадцать, - был ответ.

- И ты нес меня все время на плечах?

- Ну, да.

В полутьме углубления послышался какой-то странный звук, будто сдержанное рыданье, и Язон почувствовал, что его рука омочена слезами, и что в ней нежно прильнули чьи-то горячия губы. Сердце в нем дрогнуло от жалости в товарищу, и он поспешил насколько мог бодрее проговорить:

- Ну, ну, пора и в путь: живее! Обопрись на меня... покрепче... вот так! Прекрасно! Вот мы и снова на просторе!

Как ни бодрились друзья, однако их физическия силы не могли соперничать с нравственными, и Михаил скоро в этом убедился.

- Оставь меня, беги один! - просил он Язона. - Я никуда негодный, безпомощный калека. Руки и ноги мне больше не служат, в глазах - вечная тьма... Ведь теперь день?

- Нет, солнечный закат.

- Ах, да не все ли равно!.. Я ничего... ровно ничего не вижу!.. - жалобно говорил несчастный, и, наконец, так изнемог, что должен был прилечь на землю и отдохнуть на свежем мху.

- Как странно! - проговорил он. - Мне снилось, что я нашел своего брата, что он здесь, около меня, и что этот брат... ты!

- Так у тебя есть брат? - с замиранием сердца пролепетал Язон.

- Да; во я его не знаю: мы никогда с ним не встречались. И вот, глядя на тебя, я подумал... мне показалось, что ты и есть мой брат.

- Зачем же нам туда? Опять в неволю? - стонал больной.

- Нет, мы пойдем в суд: мы все разскажем! Закон не может быть жесток: - он строг, но справедлив и не безчеловечен! - возражал храбро богатырь.

Так время шло да шло, и показалось, наконец, вдали ущелье, которое вело в долину Тингвеллира. То было утром, на другой день после их бегства из Кризувика, и яркое солнце заливало долину, шумевшую как волны; это шумел народ, собравшийся на ежегодный праздник. И на угрюмом, измученном лице Язона отразилась глубокая радость.