Заложник.
Книга вторая. Михаил "Кудрявчик".
Глава XXXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Заложник. Книга вторая. Михаил "Кудрявчик". Глава XXXI. (старая орфография)

XXXI.

Прежде чем продолжать рассказ, вернемся на минуту к Грибе.

Она жила на ферме с своим малюткой, который невольно покрыл позором её доброе имя; но это ее не стесняло. Гриба знала, что стоит ей сказать только слово, и этот позор обратится ей во славу; но она хранила свою тайну, счастливая тем, что с ней был ребенок, и тут же, неподалеку, его несчастный отец. Она жила скромно, почти скудно, и тратила понемногу те деньги, которые получила от братьев за свою землю.

Однажды в ней зашел бывший священник, через которого она получала иногда вести о муже, и, запинаясь, сообщил ей, что с No 25 случилась беда.

Не успел он еще договорить, как Гриба, с ребенком на руках, не помня себя от горя, уже летела прямо на копи и в одну минуту разгласила свою тайну, которую так долго скрывала.

- Где муж? Где муж? говорите! - кричала она, еще издали завидя сторожей.

- Какой муж? Откуда? - удивлялись те.

- Мой муж, No 25! - отвечала Гриба, и ее поспешили отвести в начальству.

- А, так он твой муж? - с достоинством проговорил начальник. - Я так и думал!.. Ну, а скажи же, кто такой его приятель, который с ним ушел?

- Как ушел? Куда?

- Бежал.

- Так вот что с ним случилось?.. Ну, слава Богу, слава Богу!.. - со слезами ликовала Гриба.

- Ну, да, бежал с тем, другим... с Язоном.

Молча, застыв от ужаса, Гриба смотрела на него, не понимая и боясь понять.

- Ну, что ж молчишь? Говори, кто он таков?

- Он... его брать, - тихо, с запинкой отвечала молодая женщина. - Да, его брать, который поклялся убить его!

Капитан с недоверчивой улыбкой покачал головою:

- Ну, на это что-то не похоже: он был первый его друг и заступник.

- Нет, он его первейший враг, - настаивала Гриба.

- Говорю тебе толком: он на своих плечах унес его отсюда.

- Это ничего не значит: у него верно был злой умысел, я это знаю. А, вы мне не верите? Так слушайте же: Язон сослан сюда за то, что покусился на жизнь своего брата, - моего мужа. И если он бежал вместе с ним, значит он опять против него замышляет... да, да, непременно! О, Господи! Пусть бы он лучше оставался здесь, чем идти на верную смерть!.. Господи! Да что же я говорю? Мысли мои мутятся, я ничего не чувствую, не помню. О, не сердитесь на меня, простите, если я что не так сказала! Помогите, спасите мне его! Пошлите за ним, не теряйте ни минуты! Скорее! Ради Бога, скорее!

- Все это очень странно! - важно произнес начальник. - Но, будь покойна, за ними уже послано в погоню. Впрочем, я не смею довериться тебе: пусть лучше решит сам губернатор. Права ты или нет, а все же поезжай-за в Рейкиавик и разскажи ему сама.

И часу не прошло, как Гриба, под конвоем, уже ехала с ребенком на руках по направлению к долине Тингвеллира.

* * *

Между тем старик Адам Фэрбрезер уже давно жил в Рейкиавике, куда отправился хлопотать за своего любимца и названного сына.

Прежде всего он пошел прямо к Иоргенсону и потребовал, чтобы его, как английского подданного, судили по английским законам.

- Что ж такое! Судите его хоть по датским законам, но справедливо! Все лучше, чем произвол тирана!

- Мне, сударь, дела нет до ваших угроз! Прошу вас быть со мною почтительнее!

- И вы будьте справедливее, а не то я обращусь прямо к вашему высшему начальству! - пригрозил в свою очередь Адам, и действительно принялся писать прошение за прошением: и к первому министру в Копенгаген, и датскому рейхстагу, и самому королю. Но время шло, а результатов эти прошения не приносили никаких.

Иоргенсон сидел по прежнему крепко на своем месте, и если и приходили ему какие запросы из Копенгагена, он уметь все представить в выгодном для себя свете. Тем временем в народе не забывали Михаила, и Адаму отрадно было слышать со всех сторон похвалы бывшему президенту, - его дорогому детищу и другу. Слышал и видел это Иоргенсон, и понимал прекрасно, что народ так же сильно любит Михаила, как ненавидит его, - Иоргенсона. Опасения его еще усилились, когда он узнал, что Язон жив и защищает брата от всех окружающих; но он надеялся, что Михаил не долго проживет в таких ужасных условиях. Когда настало время ежегодного торжества в долине Тингвеллира, Иоргенсон стал готовиться к нему, как обыкновенно. Наконец, в самый тот день, он собрался в путь, и недалеко от Рейкиавика его нагнали люди, потерявшие след беглецов, и рассказали, что они бежали с кризувикских копей. Иоргенсон, в ужасе, что Михаил снова на свободе и каждую минуту может вернуться в Рейкиавик, повернул обратно в город и сделал там строжайшия распоряжения для ограждения его от "изменника", как он называл бывшого президента. Затем, оставив своих телохранителей в Рейкиавике, он снова направился в долину Тингвеллира.

* * *

Народ давно уже шумел, разбивая палатки и собираясь в кучки, громко толкуя про свои и правительственные дела, весело приветствуя друг друга. Но не во всей толпе, теснившейся у "Горы-Закона", господствовало обычное на этом народном торжестве оживление. Кто-то, бледный, с нескрываемым волнением повел речь о зловещих предзнаменованиях, замеченных на юге острова: о каком-то черном дожде, о подземных толчках и тому подобных ужасах. Его слова подхватили еще двое, трое, видевшие внезапно вырвавшиеся из-под земли столбы дыма. Эти вести мигом облетели толпу, и скоро все заговорили о них, у всех стало грустно на-сердце. Между тем приближался установленный час для открытия торжества, а главы исландского управления еще не было. Тяжелое и какое-то неловкое чувство производило пустое, незанятое кресло, поставленное для губернатора на возвышенном месте. В народе послышался сначала сдержанный, а затем и громкий ропот. Исландцы, в которых, в эту торжественную минуту, вновь проснулся весь их народный пыл, вознегодовали на запоздание генерал-губернатора: в нем они усматривали неуважение к их национальным обычаям и законам, и несомненное желание оскорбить их под прикрытием своей власти. Но, вот, в рядах главных представителей торжественного собрания произошло движение, и толпа умолкла: с появлением "верховного судьи", с мечом правосудия в руках, торжество началось. Нечего даваться в обиду чужому и ради него изменять родным тысячелетним законам!

Одновременно, с двух сторон, появились два шествия: одно из чинов гражданского, другое - духовного судилища. Во главе последняго шел старичок епископ Джон, речь которого, по обыкновению, открыла торжество. Эта речь; или, иначе говоря, молитва, заключилась воззванием о помощи в всемогущему и всемилостивому Творцу вселенной:

- Воззри, Господи, на детей Твоих! - молился старик: - Помоги нам, грешным и недостойным рабам Твоим, в деле суда и совести! Просвети наш разум и души наши сиянием истины и правосудия; дай нам нелицеприятно, незлобиво, безкорыстно творить суд и расправу! И да падет грех виновного на главу его, и да растерзает его, как коршун негодную падаль!

Едва замолкли слова этого странного, древняго воззвания, как вперед выступил верховный судья, чтобы принести присягу; за ним исполнили этот обряд и остальные гражданские представители народной власти, после чего они приступили в обнародованию новых законов и их отдельных статей.

Вдруг по толпе пробежал шопот:

- Губернатор! Губернатор приехал!..

И в самом деле, среди разступившейся толпы, нескорым, но заметно-тревожным шагом проходил Иоргенсон, хмурый, озабоченный, будто вдруг постаревший.

Чтение законов не прерывалось ни на минуту, как ни в чем не бывало, а Иоргенсон, не обращая на это внимания, прямо прошел на свое место, откуда вдруг раздался, вместо приветствия народу, его хриплый от волнения голос:

- Верховный судья! Выслушай меня!

- Теперь не время... - был холодный ответ.

- Когда будет время, тогда уж будет поздно! Слушайте же скорее: изменник и злодей, который некогда захватил в свои руки власть над Исландией... бежал!

- Бежал!.. Свободен!.. - послышались голоса, разростаясь в громкий гул.

- Да, он на свободе! И я обращаюсь к вам, сыны Исландии, чтоб вы помогли схватить, обуздать его!..

- У вас есть своя стража, ей и прикажите: мы вам не слуги! - прокричало несколько смельчаков.

- Мои люди охраняют Рейкиавик, а на вашем острове, хоть год ходи, не найдешь беглеца, если сам на нем не родился!

- И слава Богу!.. - раздалось потише.

- Ваша обязанность мне помочь! Отложите свое торжество и все идите искать след предателя: кто не пойдет, тот не друг Дании!

- Мы не рабы её! Наша Гора-Закона более тысячи лет видит нас у ног своих, и мы не можем... мы не хотим прервать нашего торжества, как торжества всего нашего народа и его духа! - вступился сам судья.

- Берегитесь, не возмущайте народ! - грозил губернатор: - иначе вам всем придется плохо!

- Ну, слушайте: кто хочет получить две тысячи крон? - горячился Иоргенсон: - пусть тот отыщет мне его!

- Это - преступленье: выследить беглого, дерзкого каторжника? Да это долг совести и всякого честного человека! Убит изменника - не грех, и выследить его - заслуга. Я двадцать тысяч крон не пожалею для того, кто приведет его сюда, к моим ногам!..

Голос его пресекся, и он вдруг дрожащей рукой указал вперед, на что-то, очевидно, сильно поразившее его.

без движения, как мертвый или тяжко-больной.

Дойдя до Горы-Закона, рыжий наклонился и, среди мертвой тишины всего собрания, бережно сложил на землю свою ношу.