Наулака.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наулака. Глава IV. (старая орфография)

IV.

В Топазе председатель общества "Трех К®" занял комнаты в отеле около железной дороги и остался там на следующий день. Тарвин и Шериф завладели им и показывали ему город с его естественными богатствами. Тарвин доказывал необходимость сделать Топаз соединительным и центральным пунктом новой железной дороги.

В глубине души он чувствовал, что председатель положительно не желал проводить линию на Топаз; но продолжал идти к своей цели. Ему гораздо легче было доказать, что Топаз следует выбрать для соединительного пункта, чем говорить, что в Топазе должна быть устроена главная станция.

Тарвин знал город свой вдоль и поперегь, как таблицу умножения. Он был председателем купеческой управы и не напрасно стоял во главе местной компании с миллионным капиталом. В компании этой находились все более или менее значительные лица города, и она владела всей долиной, до подножия гор, и распланировала ее на улицы, бульвары и общественные парки. Все могли покупать участки городской земли на протяжении двух миль. Тарвин заведывал этим делом и поэтому поневоле должен был изучить каждый клочек земли в окрестностях города и умел говорить о предмете, столь ему знакомом.

Он знал, например, что в Рустлере была не только более богатая руда, чем в Топазе, но что за ним тянулась местность, изобилующая баснословными, еще не разработанными, богатствами; он знал, что и председателю все это известно. Он точно также хорошо знал, что руда около Топаза вовсе не была замечательна по богатству, и что хотя город находился в обширной, хорошо орошенной долине и посреди удобной для скотоводства местности, но что все эти преимущества были очень невелики. Говоря другими словами, естественные богатства Топаза вовсе не были такого рода, чтобы ради них Топаз можно было сделать центральным пунктом новой железной дороги.

Тарвин говорил председателю, что если он сделает что-нибудь для города, то город покажет себя достойным этого; и в сущности ничего другого он и сказать не мог. Вопрос заключался только в выборе между Топазом и Рустлером, и, по мнению Тарвина, тут не могло быть даже и вопроса.

-- Вы сообразите только одно, - говорил Тарвин, - что надо обращать внимание на характер жителей города. В Рустлере все они мертвые и погребенные. Это всем известно: там нет ни торговли, ни промышленности, ни жизни, ни энергии, ни денег! А посмотрите на Топаз.

Председатель мог судить о характере граждан, даже проходя по улицам города. Все это были энергичные, деловые люди. Затем он сообщил ему, что один из чугунно-плавильных заводчиков Денвера намерен устроить завод в Топазе, что у него лежит в кармане договор с ним, который заключен только на непременном условии, чтобы через город прошла железная дорога общества "Трех К®". Такого условия с Рустлером заключено быть не может. У Рустлера ни на что нет энергии.

Тарвин говорил, что Топазу необходимы пути для сбыта своих продуктов в Мексиканский залив, и что это устроится с помощью общества "Три К®". Председатель не стал спрашивать, что это за продукты, и слушал Тарвина молча, соображая, что ему надо.

Когда они повернули лошадей обратно и поехали к городу, Тарвин с любовью смотрел на свой милый Топаз, который обитателю Востока представлялся просто безпорядочной грудой деревянных домов. Всю дорогу Тарвин рассказывал председателю о городе; он [показал ему здание,] где давалась опера, показал почтовую контору, школу, суд, со скромностью матери, показывающей своего первенца. Не смотря на все красноречие, он видел, что успеха не будет, и с горечью подумал, что это вторая неудача. Вернувшись, он виделся с Кэт и понял, что разве чудо может помешать ей уехать через три дня в Индию.

Он забыл о существовании Кэт, пока боролся за Топаз, но лишь только разстался с Метри, - сейчас же вспомнил о ней. Он взял с нее обещание непременно отправиться с ними всеми в этот день к Горячим Ключам; на эту поездку он смотрел, как на последнюю надежду. Он хотел в последний раз объясниться с нею.

Поездка к Горячим Ключам была устроена, чтобы показать м-с Метри, какое Топаз имеет преимущество, как зимнее местопребывание. Председатель согласился поехать с обществом, приглашенным Тарвином. В надежде иметь возможность спокойно поговорить с Кэт, он, кроме Шерифа, пригласил еще троих: Максима, почтмейстера, Геклера, издателя "Топазской Газеты" (его коллеги по купеческой управе) и одного веселого англичанина, Карматан. Он надеялся, что они будут занимать председателя и, не портя дела города, дадут ему возможность хоть с полчасика поговорить с Кэт. Ему казалось, что председателю хотелось еще раз осмотреть город, а лучшого проводника, чем Геклер, трудно было себе и представить.

Карматан приехал в Топаз два года тому назад, чтобы заняться скотоводством. Он протратил все свои деньги, но приобрел познания в местном скотоводстве и занимался теперь этим делом для других, получая маленькое жалованье, но весьма философски относился к своему положению. Дорога, идущая вдоль полотна уже проведенной в Топаз дороги, шла по направлению, которое должно было, как говорил Тарвин, избрать общество "Трех К®" для своей линии.

Тарвин, задержав лошадь, поехал рядом с Кэт.

Она подняла свои выразительные глаза, лишь только он поехал рядом с её лошадью, и безмолвно просила его избавить их обоих от продолжения безполезного разговора; но губы Тарвина были плотно сжаты, и он не послушался бы теперь даже самого ангела.

-- Я утомляю вас, говоря о вашей поездке, Кэт. Я знаю. Но я хочу говорить о ней, хочу спасти вас.

-- Не пытайтесь более, Ник, - кротко отвечала она. - Пожалуйста. Когда я думаю об этом, - мне иногда кажется, что, может быть, и на свет-то я родилась только для этого дела. Мы все родились для того, чтобы сделать, Ник, хотя бы самое маленькое, ничтожное дело. Это мое назначение, Ник. Помогите мне исполнить его.

-- Будь я проклят, если я это сделаю! Я постараюсь, напротив того, помешать вам. Уж я позабочусь об этом. Все исполняют всякое ваше желание. Отец и мать ваши делают все, что вы хотите. Они даже и не подозревают, как вы рискуете своей жизнью. Никто им не заменит вас. Это меня приводит в ужас.

Кэт засмеялась.

-- Это не должно приводить вас в ужас, Ник, хотя безпокойство ваше мне нравится. Если бы вообще я могла остаться для кого-нибудь, так только для вас. Поверьте мне. Верите?

-- Верю, и благодарю. Но от этого я ничего не выиграю. Мне веры не надо, мне нужны вы.

-- Я знаю, Ник, знаю. Но там я нужна более... не столько я, сколько то, что я могу сделать, или то, что женщины, подобные мне, могут сделать. Я слышу оттуда крик: "Придите и помогите нам". Пока я буду слышать этот призыв, я не найду ни в чем успокоения. Я могла бы выйти за вас замуж, Ник. Это не трудно. Но я буду постоянной мученицей.

Она улыбнулась, взглянув на него.

-- Обещаю вам, что никогда не выйду ни за кого другого, если такое обещание может успокоить вас, Ник? - сказала она с внезапной нежностью в голосе.

-- Но ведь и за меня вы тоже не выйдете?

-- Нет, - кротко, но твердо сказала она.

Он с горечью выслушал этот ответ. Они ехали шагом, и он, опустив поводья, сказал:

-- Ну, хорошо. Не будем говорить обо мне. Во мне говорит не один эгоизм, дорогая. Я желаю, чтобы вы были моей, исключительно моей, я хочу, чтобы вы были около меня, я желаю вас... да... Но прошу я вас остаться не только для себя. Я прошу вас остаться, потому что я не могу представить себе, чтобы вы бросились во все опасности этой жизни одна, лишенная всякой защиты. Мысль об этом не дает мне спать. Это ужасно! Это безумно! Вы не должны этого делать.

-- Я не должна думать о себе, - упавшим голосом отвечала она. - Я должна думать о них.

их? Вы всегда будете жить, окруженная стонами страданий миллионов людей, где бы вы ни жили. Все мы окружены ими, и никогда от них не избавимся. Мы платим этой ценой за то, что осмеливаемся быт счастливыми в продолжение какой-нибудь минуты...

-- Знаю, знаю. Я и не хочу бежать от этих стонов, чтобы их не слышать.

-- Нет, но вы стараетесь прекратить их, и стараетесь безполезно. Это равносильно старанию ковшом вычерпать океан. Вам этого не сделать. А свою жизнь вы можете испортить. Ах, Кэт, ведь я не прошу для себя, или, говоря иначе, я прошу все. Подумайте об этом в то время, когда вы будете стараться обнять весь мир вашими маленькими ручками. Боже мой, Кэт, если вы ищете несчастных, чтобы осчастливить их, то далеко вам ходить незачем. Начните с меня...

Она печально покачала головой.

-- Я должна начать с того, на что указывает мне мой долг, Ник. Я не говорю, что мне удастся значительно уменьшить необъятную массу человеческих бедствий, и не заставляю всех делать то, что я хочу сделать, но мне нужно так поступить. Я знаю это, и все мы можем знать это. Одно сознание, что я хоть сколько-нибудь облегчила страдание, должно быть отрадно. Ведь и вы должны это чувствовать, Ник, - сказала она, тихо положив свою руку на его руку.

-- Да, я это чувствую, - в отчаянии проговорил он, - но почувствуйте вы-то, как я вас люблю, почувствуйте настолько, чтобы отдаться мне. Я создам для вас будущее. Доброта ваша может пригодиться многим... Вы думаете, я любил бы вас, не будь вы такая? И начните вы тем, что дайте счастье мне.

-- Не могу! не могу! - в отчаянии вскричала она.

-- Вам придется, наконец, вернуться ко мне. Неужели вы думаете, я мог бы жить, если бы не думал этого? Но я не хочу, чтобы необходимость заставила вас броситься в мои объятия. Я хочу, чтобы вы сами пришли, и пришли бы немедленно.

В ответ на это, она наклонила голову и тихо заплакала. Пальцы Ника судорожно сжали её руку.

Он взял её руку и стал говорить кротко, как с огорченным ребенком. В эту минуту Тарвин отказался - не от Кэт, не от своей любви, не от намерения жениться на ней, но от желания остановить её поездку в Индию. Пусть себе едет, если уж так этого хочется. Но поедет она не одна...

Когда они доехали до Горячих Ключей, он воспользовался первой возможностью и вступил в разговор с м-с Метри. В то время, как Шериф показывал председателю ключи, бившие из под земли, и строил планы, где следует устроить ванны и громадный отель, Тарвин отвел ее в сторону. Кэт, не желая показать своих заплаканных глаз м-с Метри, осталась с отцом.

-- Вы действительно желаете иметь это ожерелье? - вдруг спросил он м-с Метри.

Тарвин тихо прикоснулся к её руке.

-- Вы будете его иметь, - сказал он.

Она перестала смеяться и даже побледнела.

-- Что вы хотите этим сказать? - быстро спросила она.

-- Вернуться в Омаха ползком на руках и на коленях, - совсем серьезно отвечала она. - Доползти до Индии.

-- Хорошо, - решительно сказал Тарвин. - Это хорошо! ну так слушайте. Я хочу, чтобы "Три К®" остановились на Топазе. Согласны вы на это? Можем мы заключить условие?

-- Но ведь вы же не можете...

-- Не в этом дело. Я попытаюсь. А вы исполните?

-- Да, - решительно отвечал он. - Хотите по рукам?

Тарвин, стиснув зубы и крепко сжимая свои руки, стоял перед нею и ждал ответа.

Она наклонила на бок свою хорошенькую головку и вызывающим образом смотрела на него.

-- То, что я скажу Джиму, то и будет сделано, - мечтательно улыбаясь, сказала она.

-- Хорошо, - отвечала она.

-- Давайте руку.

Они подали друг другу руки и пристально смотрели один на другого.

-- Так вы, в самом деле, достанете мне его!

-- Нет.

Он сжал ее руку так, что она вскрикнула.

-- Ох! больно!