Наулака.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наулака. Глава X. (старая орфография)

X.

"Дорогой друг! Вы поступили нехорошо, вы меня огорчили. Я знаю, что сама была слаба. Мальчик совсем разстроил меня. Но я должна делать то, зачем сюда приехала и, я надеюсь, вы будете поддерживать меня, Ник, а не мешать мне. Пожалуйста, не приходите несколько дней. Я должна собрать все свои силы для того дела, которое мне предстоит. Мне кажется, я, действительно, могу привести здесь некоторую пользу. Пожалуйста, оставьте меня. Кэт".

Тарвин пятьдесят раз перечел это письмо, полученное им утром на другой день после поцелуя на веранде, и каждый раз иначе толковал себе его смысл. Наконец, одно стало ему ясно: не смотря на минутную слабость, Кэт решила продолжать свое дело. Он до сих пор не мог победить её кроткого упорства и, может быть, лучше будет не возобновлять попыток. Конечно, приятно было вести с нею разговоры на веранде и незаметно следить за ней, когда она ходила во дворец, чтобы, в случае надобности, явиться её защитником, но ведь он приехал в Ратор не для того только, чтобы доказывать ей свою любовь. Топаз, будущность которого занимала вторую половину его сердца, хорошо знал это и Топаз ждал прибытия трех компаний также нетерпеливо, как Ник ждал прихода Еэт. Девушка чувствовала себя несчастной, утомленной, розочарованной, но он, слава Богу, был здесь и всегда мог отвратить от нея слишком тяжелый удар судьбы, а пока миссис Эстес поддержат ее своею дружбой и участием.

Она, очевидно, уже стала приобретать влияние в строго охраняемой женской половине дворца, если мать магараджи Кенвара поручила её охране жизнь своего единственного сына; впрочем, кто мог не полюбить Кэт, не почувствовать к ней доверия? А сам он, что сделал он за это время для Топаза? Ничего,--разве только, - он посмотрел в сторону города, - что он играл с магараджей в пакизи.

Солнце только-что взошло и здание гостинницы отбрасывало длинную тень прямо веред ним. Приказчики торговых фирм выходили один за другим из комнат, смотрели на стены Ратора и проклинали его. Тарвин сел на лошадь и направился к городу, чтобы засвидетельствовать свое почтение магарадже. Если он может через кого-нибудь добыть Наулаку, то только через него; он тщательно наблюдал его, соображал все обстоятельства и составил план, который должен был тесно сблизить его с магараджей, помочь ему добыть Наулаку и во всяком случае дать ему возможность пожить подольше в Раторе. По некоторым намекам полковника Нолана в последние дни, Тарвин заключил, что этой возможности грозит опасность, и он решил, что непременно должен иметь и открыто заявить какой-нибудь практический предлог для своего пребывания в Раторе. Чтобы жить в этом городе, он должен предпринять что-нибудь особенное. И он придумал нечто совсем особенное, что можно было начать теперь же. В случае удачи он приобретет Наулаку, а затем - если он действительно такой человек, каким себя считает, - и Кэт.

Подъезжая к воротам, он увидел Кэт на лошади, одетую в темное платье и выезжавшую вместе с м-с Эстес из сада миссии.

-- Не бойтесь, дорогая, я не стану надоедать вам, - проговорил он про себя, с улыбкой глядя на облако пыли, поднявшейся сзади нея. - Но я хотел бы звать, что заставило ее выехать так рано.

Задача, поставленная себе Кэт, не могла ограничиться облегчением только тех страданий за стенами дворца, от которых она, вся в слезах, бежала к миссис Эстес. Если под сенью трона там много несчастных, что же должен был терпеть остальной народ? Кэт ехала в это утро осмотреть больницу.

-- В больнице только один врач из туземцев, - говорила ей миссис Эстес дорогой, - он туземец - это значит лентяй.

-- Как может кто-нибудь лениться здесь? - вскричала её спутница. Оне выезжали в городские ворота и на них пахнула жаркая струя удушливого воздуха.

-- В Раторе все очень скоро облениваются, - отвечала миссис Эстес с легким вздохом; она вспомнила светлые надежды и широкие планы своего Люсьена, давно уступившие место тихой апатии.

Кэт ехала на лошади с уверенностью западной девушки, умеющей и ездить верхом, и ходить пешком. Её стройная маленькая фигура выигрывала на лошади. Выражение решимости придавало духовную красоту неправильным чертам её лица; щеки её горели от сознания, что она, наконец, достигла цели, о которой мечтала, ради которой работала два года. Когда оне повернули на главную улицу города, глазам их представилась толпа народа, которая ждала у подножия лестницы из красного песчаника; эта лестница вела к подъезду белого трех-этажного дома, на котором красовалась вывеска: "Государственная больница". Буквы склонялись одна на другую и спускались с каждой стороны двери.

Кэт показалось, что она видит сон, Когда перед ней замелькала вся эта толпа женщин в красных, синих, желтых, голубых, розовых и бирюзовых шелковых платьях. Почти у каждой женщины на руках был ребенок и, подъехав ближе, Кэт услышала гул жалобных голосов. Женщины хватали ее за стремена, за ногу и протягивали к ней своих детей. Она взяла одного ребенка и прижала его к груди; он весь горел в лихорадке.

-- Будьте осторожнее, - заметила г-жа Эстес, - в деревнях по ту сторону гор ходит оспа, а здешний народ не имеет понятия ни о каких мерах предосторожности.

Кэт ничего не отвечала, она слышала только жалобы женщин. Высокий туземец с белой бородой, в одежде из верблюжьей шерсти и в кожаных сапогах, вышел из больницы, расталкивая женщин направо и налево, и низко поклонился.

-- Вы, леди, новый врач? - спросил он. - Пожалуйте, больница готова. - Отойдите от мисс саиби! - закричал он на местном наречии, пока Кэт сходила с лошади и толпа окружала ее. Миссис Эстес осталась на лошади, наблюдая эту сцену.

Одна женщина, жительница пустыни, очень высокая, с золотистым цветом кожи и пурпурными губами откинула свое покрывало, схватила Кэт за руку и потащила ее за собой, громко крича что-то. Глаза её смотрели дико. Кэт последовала за ней без сопротивления, и когда толпа разступилась перед ними, увидела верблюда, опустившагося на колени среди дороги. На нем сидел мужчина худой, как скелет, бормотал что-то и безцельно щипал утыканное гвоздями седло. Женщина выпрямилась во весь рост и затем, не говоря ни слова, упала на землю и обхватила руками ноги Кэт. Кэт старалась поднять ее, её нижняя губа дрожала, а доктор весело кричал с высоты лестницы.

-- О, это ничего. Он сумасшедший, её муж. Она постоянно привозит его сюда.

-- Что же я могу сделать? Она не хочет оставить его здесь лечиться, а то я поставил бы ему мушку.

-- Мушку! - прошептала Кэт в ужасе. Ей удалось, наконец, схватить руки женщины и она крепко держала их. - Скажите ей: я говорю, что его надобно оставить здесь, - произнесла она громко. Доктор исполнил её приказание. Женщина глубоко вздохнула и с полминуты пристально смотрела на Кэт. Затем она взяла её руку и положила на лоб своего мужа, а сама села на землю и закрылась покрывалом.

Кэт, пораженная этими странными выражениями душевных ощущений восточных людей, смотрела на нее несколько секунд с выражением сострадания, не признающого различия рас, затем нагнулась и тихонько поцеловала ее в лоб.

-- Снесите этого человека наверх, - приказала она; его понесли по лестнице в больницу и жена пошла вслед за ним с покорностью собаки. Дойдя до конца лестницы, она повернулась и что-то сказала своим подругам, стоявшим внизу, а оне отвечали ей все за раз, в их словах слышались и слезы, и смех.

Кэт остановилась, чтобы сказать несколько слов миссис Эстес, которая должна была ехать дальше в город по своим делам; затем она вошла на лестницу вместе с доктором, и вот, только в одном пункте доктор был силен; он успешно лечил только одну болезнь, весьма обычную в той стране и значившуюся в дневнике под именем "укусов зверей". Дровосеки и мелкие торговцы, которым приходилось путешествовать по пустынным дорогам государства, часто подвергались нападению тигров, и в этих случаях доктор отбрасывал всю английскую фармакопею, прибегал к домашним средствам, пользовавшимся известностью в соседних деревнях, и творил чудеса. Не смотря на это, ему было заявлено, что отныне в "Государственной Больнице" будет одна начальница, приказаниям которой следует повиноваться безпрекословно, и имя этой начальницы мисс Кэт Шериф.

Доктор, вспомнив, что она лечит придворных женщин, не сделал никакого возражения. Он пережил уже несколько таких периодов реформ и преобразований, он знал, что его инерция и его сладкая речь помогут ему пережить еще много других. Он кланялся и соглашался, упреки Кэт пролетали мимо его головы, не задевая ее, а на все её вопросы и убеждения он заявлял:

-- Эта больница получает всего полтораста рупий в месяц из казенных доходов. Как же можно на эти деньги достать из Калькутты все нужные лекарства?

-- Я плачу по этому счету, - сказала Кэт, написав список необходимых лекарств и аптекарских принадлежностей, - и я буду платить за все, что найду необходимым.

власть этого человека.

-- Да, конечно, - решительно сказала она.

И доктор сообразил стоимость составленного ею списка и почувствовал, что может многое перенести от её руки.

Через три часа Кэт вышла из больницы, изнемогая от усталости, голода и сильной головной боли.