Наулака.
Глава XVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наулака. Глава XVII. (старая орфография)

XVII.

Летом ночи в пустынях бывают жарче, чем дни, так как после заката солнца, камни и мрамор возвращают поглощенную теплоту, а низкия облака, только обещающия дождь, но никогда не дающия его, не позволяют этой теплоте улетучиться.

Тарвин лежал на веранде в гостиннице, курил сигару и раздумывал, улучшил ли он положение магараджи Кенвара тем, что обратился к магарадже. Никто не мешал ему предаваться размышлениям; последние из коммерческих агентов уехали в Калькутту и Бомбей, продолжая негодовать до самой последней минуты отъезда, и он остался полным господином гостинницы. Окидывая взглядом свои владения и затягиваясь сигарой, он думал о том, что дела его находятся в отчаянном и, повидимому, совершенно безнадежном положении. Обстоятельства дошли до той точки, когда ему было приятно бороться с ними. Когда дела принимали подобный оборот, один только Николай Тарвин мог уладить их и повернуть в свою пользу. Кэт упрямится, Наулака, чорт знает, где спрятана, магараджа готов изгнать его из своих владений, Ситабхаи слышала, как он обвинял ее. Очень возможно, что ему предстоит в близком будущем быстро и таинственно покончить жизнь, при чем он не будет иметь даже и того утешения, что Тендер и другие молодцы отомстят за него; а если он и останется жив, ему, но всем видимостям, придется жить без Кэт, жить, не давши новой жизни Топазу, иначе сказать так, как вовсе и не стоит трудиться жить.

Лунный свет, освещавший город по ту сторону песков, бросал фантастическия тени на шпицы храмов и на сторожевые башни стен. Собака, отыскивавшая себе пищу, жалобно повизжала около кресла Тарвина, затем отошла от него и принялась выть. Это был необычайно меланхоличный вой. Тарвин курил, пока луна не погрузилась в густую тьму индийской ночи. Как только она зашла, он заметил нечто, что было чернее ночи и стояло между ним и горизонтом.

-- Это вы, сагиб Тарвин? - спросил голос по-английски, но с местным акцентом.

Прежде чем отвечать, Тарвин вскочил на ноги. Он начинал бояться всякого вновь входящого. Рука его опустилась в боковой карман. Ему казалось, что в этой стране, где все делается точно на представлении фокусника, из темноты может вдруг выскочить что-нибудь ужасное.

-- Нет, не бойтесь, - сказал голос, - это я, Юггут Синг.

Тарвин задумчиво докуривал сигару.

-- В стране много Сингов, - сказал он, - вы который же из них?

-- Я Юггут Синг; я служу при дворе магараджи.

-- Гм! Король прислал вас за мною?

Фигура подошла еще на один шаг ближе.

-- Нет, сагиб, королева.

-- Которая? - спросил Тарвин.

Фигура стояла на веранде рядом с ним и шептала ему почти на ухо:

Тарвин весело и беззвучно щелкнул пальцами и с торжеством прищелкнул языком.

-- Приятные, приятные часы у этой леди, - сказал он.

-- Здесь не место вести разговоры, сагиб. Я должен был сказать вам: "Пойдем, если вы не боитесь темноты".

-- Ах, вот что! Ну хорошо, Юггут. Я очень рад повидаться с вашим другом, Ситабхаи. Где же вы ее держите? Куда мне идти?

-- Я должен был сказать: "Пойдем со мною". Вы боитесь?

Этот вопрос посланный предложил уже сам от себя.

-- Нет, не в том дело, - проговорить Тарвин, окружая себя целым облаком дыма.

-- Со мной есть лошади, очень смирные лошади. Так приказала королева. Пойдем со мною.

Тарвин продолжал курить, не торопясь, и точно также не спешно поднялся с кресла. Он вынул револьвер из кармана, медленно осмотрел все заряды под бдительным взглядом Юггута Синга и снова положил его в карман, подмигнув при этом своему собеседнику.

-- Ну, идем, Юггут, - сказал он.

Они обошли гостинницу и направились к тому месту, где стояли две лошади, головы которых были закрыты плащами, чтобы оне не заржали. Проводник сел на одну из них, Тарвин молча влез на другую, удостоверившись предварительно, что на этот раз седло крепко привязано. Они свернули с дороги, которая вела в город, и поехали шагом по проселочной дорожке, к горам.

-- Теперь, - сказал Юггут Синг после того, как они проехали таким образом около четверти мили, - мы можем припустить.

Он нагнулся вперед, подтянул стремена и бешено погнал свою лошадь. Ничто, кроме страха смерти, не могло заставить изнеженного дворцового евнуха ехать таким аллюром.

Тарвин посмотрел, как он скакал на седле, немножко посмеялся и последовал за ним.

-- Вы не любите слишком откормленных лошадей, Юггут, - правда, не любите?

-- Едем, - закричал Юггут Синг, - мы должны быть в ущелье! едем!

Сухой песок летел из под копыт лошадей, горячий ветер свистал вокруг них, пока они поднимались по отлогому склону к горам, за три мили от дворца. В прежнее время, до введения телеграфов, промышленники опиумом, жившие в степях, имели обыкновение сообщать о поднятии и понижении цен на опиум с небольших маяков, построенных для этой цели на холмах. Юггут Синг направился к одной из этих заброшенных башен. Лошади пошли тише, когда подъем стал круче, и очертания башни с плоскою крышей начали вырисовываться на фоне неба. Через несколько минут Тарвин услышал, что подковы их лошадей стучат по твердому мрамору, и увидел, что они едут по окраине большого резервуара, до верху наполненного водой.

К востоку несколько мерцающих огоньков указывали на место, где находился Ратор, и напомнили ему ту ночь, когда он бросал прощальный взгляд на Топаз с платформы поезда. Ночные птицы перекликались в траве на дальнем конце пруда, и большая рыба прыгнула из воды на том месте, где отражалась звезда.

-- Сторожевая башня на том конце пруда, - сказал Югутт Синг. - Цыганка там.

Тарвин дернул лошадь и остановил ее, так как почти у самой головы её появилась фигура, с ног до головы обернутая облаком светложелтого газа. Она вышла из-за красного надгробного памятника райпутанского воина, прославившагося в прежния времена, и, по поверью сельских жителей, каждую ночь объезжающого устроенный им водоем, от чего никто не ходил на Дунгар Талао после заката солнца.

-- Сойдите с лошади, сагиб Тарвин, - произнес голос по английски с оттенком насмешки. - Я во всяком случае не серая обезьяна. Юггуть Синг, подожди с лошадьми наверху около сигнальной башни.

-- Да, подождите Юггуть, и не вздумайте заснуть, - сказал Тарвин, - вы нам можете понадобиться. - Он сошел с лошади и стал перед закутанной фигурой Ситабхаи.

-- Пожмем друг другу руку, - сказала она после некоторого молчания, протягивая ручку, которая была меньше даже, чем у Кэт. - Ах, сагиб, я знала, что вы приедете. Я знала, что вы не боитесь.

Она держала его руку в своей и нежно пожимала ее. Tapвин захватил тоненькую ручку в свою объемистую руку, пожав ее с такою силою, что Ситабхаи невольно вскрикнула, и сильно потряс ее.

-- Очень рад познакомиться с вами, - сказал он, между тем как она шептала: "Клянусь Индуром, у него сильная рука!"

-- Я тоже очень рада, что вижу вас, - отвечала она громко. Тарвин заметил, как музыкален её голос, и очень хотел бы знать, каково лице, скрытое под покрывалом. Она спокойно села на маленькую плиту и указала ему место рядом с собой.

-- Все белые люди любят говорить откровенно, - проговорила она, произнося слова медленно и с неправильным английским выговором. - Скажите мне, сагиб Тарвин, что именно вы знаете.

При этих словах она отдернула покрывало и повернула к нему свое лицо. Тарвин увидел, что она красива. Представление о её красоте нечувствительно заслонило от него представления о других её свойствах.

-- Вы не ожидаете, что я сам себя выдам, не правда ли, королева?

-- Я не понимаю. Но я знаю, что вы говорите не так, как другие белые люди, - сказала она кротко.

-- Ну, хорошо, так разве вы ожидаете, что я вам скажу правду?

-- Нет, - отвечала она, - иначе, вы бы мне сказали, зачем вы здесь. Зачем вы мне причиняете столько безпокойств?

-- Я вам причиняю безпокойства?

Ситабхаи засмеялась, откинув назад голову и сложив руки на затылке. Тарвин с любопытством наблюдал ее при свете звезд. Все чувства его были в возбужденном состоянии он был на стороже и от времени до времени бросал испытующие взгляды вокруг и назад. Но он ничего не мог видеть, кроме тусклого блеска воды, у подножия мраморных ступеней, ничего не мог слышать, кроме крика ночных сов.

-- О, сагиб Тарвин, - сказала она. - Знаете! Мне было так жаль после первого раза!

-- Какой же это был раз? - спросил Торвин, не вполне понимая ее.

-- Да тогда, когда седло перевернулось. И потом, когда балка упала с арки, я думала, что. по крайней мере, ваша лошадь искалечена. Зашибло ее?

-- Нет, - отвечал Тарвин, удивленный её вызывающею откровенностью.

Он покачал головой.

-- Нет, Ситабхаи, моя милая, - сказал он медленно и многозначительно. - Я не подумал о вас, и это будет моим вечным позором. Но я начинаю смекать. Вы, должно быть, устроили и маленькия приключения на плотине, и с мостом, и с телегами. А я-то думал, что это все их дьявольская небрежность! Ну, я буду... - Он засвистал какую-то мелодию и в ответ ему раздался хриплый крик журавля в камыше.

Королева вскочила на ноги и схватилась рукою за грудь. - "Сигнал!" Затем она снова опустилась за могильную плиту.

-- Нет, вы никого не привели с собой. Я знаю, вы не побоялись приехать один.

-- О, я вовсе не стараюсь погубить вас, молодая леди, - отвечал он. - Напротив, я любуюсь вашими красивыми и систематичными адскими выдумками. Оказывается, что вы главная виновница всех моих бед? Штука с сыпучим песком была очень мила. Часто устраиваете вы ее?

-- О, на плотине! - вскричала королева, слегка махнув рукой. - Я просто велела им устроить что-нибудь, что они могут. Но это все очень глупый народ, простые кули. Они рассказали мне, что сделали, и я разсердилась на них.

-- Убили кого-нибудь?

-- Нет, с какой стати?

-- Но, если на то пошло, с какой стати хотите вы меня убить? - сурово спросил Тарвин.

-- Я не люблю, когда сюда приезжаюг жить белые люди, а я знала, что вы приехали жить. Кроме того, - продолжала она, - магараджа полюбил вас, а я никогда прежде не убивала белого человека. И потом вы мне понравились!

-- О! - вскричал Тарвин многозначительно.

-- Клянусь Маланг-Шахом, а вы этого и не замечали! - Она клялась богом своего клана, богом цыган.

-- Перестаньте, это не идет к делу, - сказал Тарвин.

-- А вы убили мою любимую обезьянку, - продолжала она. - Она всякое утро кланялась мне совсем, как Лухман Рао, первый министр. Сагиб Тарвин, я знавала многих англичан. Я танцовала на натянутом канате перед палатками офицеров, шедших в поход, и протягивала свою чашечку за подаянием самому высокому бородатому полковнику, когда была ему всего по колена. - Она показала рукой на фут от земли. - А когда я стала старше, - продолжала она, - я думала, что знаю сердца людей. Но, клянусь Маланг Шахом, сагиб Тарвин, я никогда не видала такого человека, как вы! Нет, - продолжала она почти умоляюще, - не говорите, что вы не знали. На моем языке есть любовная песня: "я не спала от луны до луны из за тебя"; и ко мне эта песня совсем подходит. Иногда мне кажется, что я вовсе не хотела бы видеть вас мертвым. А все-таки, было бы лучше, если бы вы умерли. Я, я одна распоряжаюсь этим государством. А теперь, после того, что вы сказали королю...

-- Да? Вы, значит, слышали?

Она кивнула.

-- После этого я не вижу никакого другого средства, - разве если вы уедете.

-- Я не уеду, - сказал Тарвин.

это я сделала, что магараджа вышел к вам, а вы сыграли со мной такую злую штуку.

-- Моя милая молодая леди, - серьезно сказал Тарвин, - если вы согласитесь спрятать свои маленькие злые когти, никто не сделает вам никакого вреда. Но я не позволю вам отбить у меня магараджу Кенвара. Пока я здесь, я буду следить за тем, чтобы молодой человек оставался с нами. Держитесь подальше, это будет лучше для вас.

-- Опять-таки я ничего не понимаю, - сказала королева с недоумением. - Что за дело до жизни какого-то маленького ребенка, вам, иностранцу?

-- Что мне за дело? Странный вопрос! Да ведь это жизнь ребенка, чего же вам еще? Неужели для вас нет ничего святого?

-- У меня тоже есть сын, - возразила королева, - и он не болезненный ребенок. Право, сагиб Тарвин, тот мальчик был больной от рождения. Как же он может управлять людьми? Мой сын будет настоящий райпутан, и впоследствии... но это не касается белых людей. Не мешайте этому мальчику возвратиться к богам!

-- Ни в каком случае! - решительно отвечал Тарвин.

-- Иначе, - продолжала королева, - он доживет до 90 лет больным и несчастным человеком. Я знаю тот род Кулу, от которого он происходит. Да, я пела у ворот дворца его матери, когда и она, и я мы были еще девочками, я стояла в пыли, ее несли в носилках на свадьбу. Теперь пришла её очередь стоять передо мною в пыли. Сагиб Тарвин, - её голос смягчился до мольбы. - У меня никогда не будет второго сына, но я хочу, по крайней мере, управлять государством из за занавесей, как это делали многия королевы. Я выросла не во дворце. Те - она презрительно указала на огни Ратора - никогда не видали, как склоняются колосья, не слыхали, как воет ветер, не сидели на седле, не разговаривали с глазу на глаз с мужчинами на улице. Оне называют меня цыганкой и прячутся за свои покрывала, как толстые улитки в раковины, когда мне вздумается протянуть руку к бороде магараджи. Их певцы поют об их предках, живших 12 сотен лет тому назад. Оне благородные, конечно! Но, клянусь Индуром и Аллахом, да и Богом ваших миссионеров, их дети и британское правительство будут помнить обо мне дважды 12 сотен лет! Ах, сагиб Тарвин, вы не знаете, какой мой сын умный мальчик. Я не позволяю ему ходить к миссионерам. Всему, что ему надобно будет узнать впоследствии - а, конечно, это не безделица, управлять государством, - он научится у меня; потому что я видала свет, и я знаю. И пока вы не приехали, все шло так тихо, так мирно к цели. Мальчик умер бы, и никому не было бы никаких неприятностей. И никогда никто во дворце, ни мужчина, ни женщина, не шепнули бы королю ни одного слова о том, о чем вы кричали громко во дворе при солнечном свете. Теперь подозрение навсегда запало в душу короля, и я не знаю, я не знаю... - Она наклонилась к нему и сказала серьезно: - Сагиб Тарвин, если во всем, что я говорила сегодня ночью, есть хоть слово правды, скажите мне, что именно вам известно.

Тарвин продолжал хранить молчание. Она положила руку на его колено с умоляющим видом.

-- И никто бы ничего не подозревал. Когда леди вице-короля приезжала в прошлом году, я из своих собственных денег пожертвовала 26 тысяч рупи на детскую больницу, и сагиб леди поцеловала меня в обе щеки, и я говорила по-английски, и показывала им, как я занимаюсь вязаньем, а я в это время вязала и развязывала сердца людей.

Теперь Тарвин больше не свистал; он только улыбнулся я пробормотал что-то в знак сочувствия. Длинный ряд её ловко подстроенных преступлений и то равнодушие, с каким она о них говорила, придавали ей известную оригинальность. Маль того, он уважал ее за ту черту её характера, которая особенно симпатична людям запада - она провела его. Правда, её замыслы не удались; но она приводила их в исполнение так, что он, её жертва, этого не заметил. Он почти преклонялся перед ней за это.

-- Теперь вы начинаете понимать, - сказала Ситабхаи, - это дело не очень простое. Вы все еще намерены, сагиб, идти к полковнику Нолану с вашими рассказами обо мне?

-- Непременно, если вы не оставите в покое магараджу Кенвара, - сказал Тарвин, не допускавший, чтобы его чувства мешали делу.

-- Это очень глупо, - сказала королева, - потому что полковник Нолан наделает неприятностей королю, а король перевернет вверх дном весь дворец, и все мои служанки, за исключением немногих, будут показывать против меня, и, пожалуй, дело дойдет до того, что меня все станут подозревать. Тогда вы подумаете, что помешали мне, сагиб Тарвин. Но вы ведь не можете же всегда жить здесь. Вы не можете жить здесь до моей смерти. А как только вы уедете... - она щелкнула пальцами.

-- Не надейтесь, - невозмутимо проговорил Тарвин, - я все устрою прочно. Разве вы меня не знаете?

Королева укусила себе палец с видимым смущением. Никак нельзя было предвидеть, что способен сделать этот человек, о которого разбивались все её уловки. Если бы ей пришлось вести дело с кем-нибудь из её племени, шансы были бы равны. Но вполне спокойная и невозмутимая фигура, сидевшая рядом с ней и наблюдавшая за каждым её движением, подперев подбородок рукой, эта ловкая, подвижная, безстрашная фигура представляла неизвестную величину, разстраивавшую все её разсчеты и приводившую ее в безпокойство.

Послышался сдержанный кашель и к ним приблизился Юггуть Синг. Он смиренно поклонился и прошептал что-то королеве. Она презрительно засмеялась и знаком приказала ему вернуться на его место.

-- Он напомнил мне, что ночь близится к концу, - пояснила она, - и что смерть грозит ему и мне за то, что мы выехали из дворца.

-- Позвольте мне не задерживать вас, - сказал Тарвин, вставая. - Мне кажется, мы понимаем друг друга. - Он пристально посмотрел ей в глаза. - Руки прочь!

-- Значит, я не могу делать все, что хочу? - сказала она, - и вы пойдете завтра к полковнику Нолану?

-- Весьма возможно, - сказал Тарвин, сжимая губы. Он засунул руки в карманы и стоял, глядя на нее сверху вниз.

если я буду держать серых обезьян на крепкой привязи...

-- И высушите сыпучие пески на Амете, - продолжал Тарвин сердито. - Понимаю. Нет, милая, маленькая неприятельница, вы можете делать все, что хотите. Я не желаю мешать вашим забавам.

-- Я была виновата. Я должна была знать, что вас ничем нельзя запугать, - сказала она задумчиво, искоса поглядывая за него: - я то же никого не боюсь, кроме вас, сагиб Тарвин. Если бы вы были королем, а я королевой, мы держали бы в руках весь Индостан.

Она зажала кулак при этих словах, и Тарвин, вспомнив то быстрое движение, с каким она схватилась за грудь при его свистке, положил свою руку на её руки и держал их крепко.

-- Неужели нет ничего, ради чего вы могли бы оставить меня в покое, сагиб Тарвин? Что вам нужно? Вы же не затем приехали сюда, чтобы охранять жизнь магараджи Кенвира?

-- Почем вы знаете, что не затем?

-- Вы очень умны, - сказала она с легким смехом, - но не надобно воображать себя слишком умным. Сказать вам, за чем вы приехали?

-- Ну, за чем же, скажите!

-- Вы приехали сюда за тем же, за чем вы ходили в храм Исвара, и чего вы никогда не найдете, если, - она нагнулась к нему, - я не помогу вам. Что, очень было холодно в Коровьей Пасти, сагиб Тарвин?

Тарвин отшатнулся, нахмурив брови, но ничем больше не выдал себя.

-- Я боялась, что змеи съедят вас там.

-- Неужели боялись?

-- Да, - мягко сказала она. - И я также боялась, что вы не сойдете во-время с вертящагося камня в храме.

Тарвив взглянул на нее.

-- В самом деле?

-- Да. Ах, я знала, что у вас было на душе даже раньше, чем вы заговорили с королем в тот день, когда конвой чуть не убил вас.

-- Скажите, пожалуйста, молодая особа, вы содержите собственную тайную полицию?

Она засмеялась.

-- О вашей храбрости уже поют песню во дворце. Но самым храбрым подвигом с вашей стороны было заговорить с королем о Наулаке. Он рассказал мне все, что вы говорили. Но он, даже он не воображал себе, что какой-нибудь иностранец может пожелать приобрести его. А я была так добра, что не сказала ему этого. Но я знаю, - люди, подобные вам, созданы не для мелких дел. Сагиб Тарвин, - проговорила она, приближаясь к нему, освободив свою руку и нежно положив ее ему на плечо, - вы и я мы родственные души! Потому что гораздо легче управлять этим государством и, управляя им, легче отвоевать весь Индостан от этих белых собак-англичан, чем сделать то, о чем вы мечтали. А между тем, для твердого сердца нет ничего трудвого. Вы хотели добыть Наулаку для себя, сагиб Тарвин, или для кого-нибудь другого, как я хочу заполучить Гакраль Ситарун для моего сына? Мы не мелкие людишки. Верно для кого-нибудь другого, не правда ли?

-- Послушайте, - с изумлением проговорил Тарвин, снимая её руку с своего плеча и опять сжимая ее в своей, - много таких, как вы, в Индии?

Голова её опустилась на его плечо, и она смотрела на него пазами, такими же темными, как вода у их ног. Красные губки и раздувающияся ноздри её были так близки от его лица, что её горячее дыхание обжигало его щеку.

-- Хотите вы править государством, как я, сагиб Тарвян? Нет! вы наверно работаете для женщины. Ведь ваше правительство для вас свято, и вы делаете все, что оно вам приказывает. А у нас: правительство велело вырыть канал, а я отвела его к своему апельсинному саду, и я точно также заставлю короля повиноваться моей воле, и точно также убью мальчика, и точно также буду управлять Гакраль Ситаруном через посредство своего сына. А вы, сагиб Тарвин, вам ничего не нужно, кроме женщины? Не правда ли? Но ведь она слишком мала, чтобы носить "Счастье государства". Она бледнеет с каждым днем все больше и больше.

Она почувствовала, как он вздрогнул, но он не сказал ни слова.

Из кучи хвороста и валежника на дальнем конце пруда раздался сиплый, лающий кашель и, казалось, звук его переполнил скорбью эту местность, точно последняя. капля в сосуде, до верху налитом водою.

Тарвин вскочил.

В первый раз пришлось ему слышать сердитый и жалобный рев тигра, возвращающагося в свое логовище после неудачной ночной охоты.

-- Это ничего, - сказала королева, не трогаясь с места. - Это просто тигр из Дунгар Талао. Когда я была цыганкой, я много раз слышала его рев, и даже если он придет сюда, ведь вы же застрелите его, как застрелили обезьяну?

Она прижалась к нему, и он снова упал на камень рядом с ней, машинально обняв ее одною рукою.

Тень зверя скользнула по открытому месту на берегу пруда так же безшумно, как пушинки растений пролетают по воздуху в летние дни, и рука Тарвина крепче обхватила стан женщины; не смотря на густые складки кисеи, он почувствовал под ладонью холодный кушак, с выпуклыми возвышениями.

-- Она такая маленькая и слабенькая, где же ей носить его? - повторила королева.

Она слегка повернулась в его объятиях, и рука его ощупала другой край пояса, так же как первый, усеянный неправильными возвышениями, а локоть его натолкнулся на большой квадратный камень.

Он вздрогнул и продолжал обнимать ее с побелевшими губами.

-- А мы вдвоем, - продолжала королева тихим голосом, бросая на него мечтательный взгляд, - могли бы взбудоражить все королевство; у нас все стали бы биться точно буйволы весной. Хотите быть моим первым министром, сагиб Тарвин, и давать мне тайком советы?

-- Не знаю, могу ли я доверять вам, - резко ответил Тарвин.

-- Я не знаю, могу ли я и сама себе доверять, - возразила королева; - очень возможно, что через несколько времени я, которая всегда была королевой, сделаюсь рабой. Я была близка к тому, чтобы бросить свое сердце под копыта вашей лошади, да и не один раз, а много раз.

Она закинула руки за его шею и сложила их там, глядя ему прямо в глаза и наклоняя к себе его голову.

-- Разве это безделица, - ворковала она, - если я прошу вас сделаться моим королем? В прежния времена, до английского завоевания, англичане низкого происхождения покоряли сердца властителей и начальствовали над их армиями. Они только по имени не были королями. Мы не знаем, когда вернутся прежния времена, и мы можем вместе предводительствовать армиями.

-- Очень хорошо. Приберегите для меня это местечко. Я, может быть, когда-нибудь вернусь и попрошу его у вас, после того как обделаю дома два-три дельца.

-- Так вы уезжаете? И вы хотите скоро уехать от нас?

Она закусила губу.

-- Я должна была это знать, - кротко сказала она. - Я и сама никогда не отступаю от того, чего раз захочу. Ну, чего же вы хотите?

Уголки губ её слегка опустились, а голова снова упала на плечо его. Взглянув вниз, он увидел украшенную рубинами ручку небольшого ножа на её груди.

Он быстрым движением освободился от её объятий и поднялся на ноги. Она была очаровательна, когда с умоляющим видом протягивала ему руки в полусвете. Но у него было другое на уме.

Тарвин посмотрел ей прямо в лицо, и она опустила глаза.

-- Если позволите, я возьму то, что у вас надето на талье.

-- Я должна была знать, что белые ни о чем не думают, кроме денег! - вскричала она с презрением.

Она отстегнула серебряный пояс, который был надет на ней, и с шумом бросила его на мраморную плиту.

Тарвин даже не взглянул на него.

-- Вы меня слишком хорошо знаете для этого, - нетерпеливо сказал он. - Полноте, возьмите прочь руки, ваша игра проиграна.

-- Я не понимаю, - сказала она. - Я должна вам дать несколько рупий, что ли? - спросила она презрительно. - Говорите скорей, Юггут Синг ведет лошадей.

-- О, я скажу скоро. Дайте мне Наулаку.

-- Наулаку?

-- Да, именно. Мне надоели непрочные мосты, дурно оседланные лошади, обваливающияся арки и вязкие пески. Мне нужно ожерелье.

-- А вы мне отдадите мальчика?

-- Нет, не дам ни мальчика, ни ожерелья.

-- А вы поедете утром к полковнику Нолану?

-- Да утро уже настало, вы бы лучше поторопились.

-- Поедете вы к полковнику Нолану? - повторила она, вставая и глядя на него.

-- А если отдам?

-- Тогда не поеду. Это сделка? - Такой же вопрос он предложил и миссис Метри.

Королева с отчаянием посмотрела на утреннюю звезду, которая начинала бледнеть на востоке. Все её влияние на короля не спасло бы её от смерти, если бы разсвет застал ее вне стен дворца.

Этот человек говорил так, как будто держал всю её жизнь у себя в кулаке, и она понимала, что он был прав. Если у него есть доказательства, он не задумается представить их магарадже; а если магараджа поверит - Ситабхаи чувствовала уже лезвее меча у себя на шее. Она не будет основательницей новой династии, она безследно исчезнет из дворца. К счастью, сегодня на дворе король был в таком состоянии, что не мог понять обвинения, которое Тарвин взводит на нее. Но теперь она была беззащитна против всего, что этот безпокойный и решительный чужеземец вздумает сделать с ней. В лучшем случае он может возбудить против нея неопределенное подозрение индийского двора - что будет гибелью для её планов, - и, с помощью полковника Нолана, устроить так, что магараджа Кенвар будет удален от её влияния, в худшем... но она не решилась продолжить эту мысль до конца.

слишком долго позволила себе увлечься наслаждением чувствовать, как над ней властвует воля более сильная, чем её воля, но время еще не потеряно.,

-- А если я вам не отдам Наулаку? - спросила она.

-- Я уверен, что вы поступите более разумно.

Она окинула взглядом окружающую местность и увидела, что блеск звезд померк; черная вода пруда стала серою и дикия птицы просыпались в камышах.

Разсвет был так же безжалостен к ней, как и этот человек. Юггуть Синг подводил лошадей, и вся фигура его выражала ужас и нетерпение. Небо было против нея, и на земле не от кого было ей ждать помощи.

Не удостоив взглядом ни его, ни ожерелье, она направилась к лошадям. Тарвин быстро шагнул вперед и овладел сокровищем. Юггуть Синг подвел его лошадь. Тарвин взялся за повод, засунув ожерелье в карман на своей груди.

Он нагнулся, чтобы удостовериться, натянута ли подпруга. Королева, стоя сзади своей лошади, медлила садиться на нее.

-- Прощайте, сагиб Тарвин, и помните цыганку, - сказала она, перекинув руку за шею лошади. - Гей!

Огненная искра пронеслась перед его глазами. Нож с нефритовой рукояткой, принадлежавший королеве, вонзился в подседельник лошади на полдюйма от его правого плеча. Лошадь застонала от боли и скакнула вперед к жеребцу королевы.

Тарвин схватил её маленький кулачек в свою сильную руку. "Потише, голубушка! Потише! Успокойтесь!" Она поглядела на него растерянным взглядом.

-- Позвольте мне подсадить вас!

Он обхватил ее руками и поднял на седло.

-- Ну, теперь поцелуемся, - сказал он, видя, что она продолжает смотреть на него.

-- Нет? вы не хотите? Дайте-ка мне ваши руки.

Он захватил обе её руки в свои и поцеловал ее прямо в губы. Затем он хлопнул её лошадь, и она понеслась вниз по ущелью и дальше по равнине.

Он следил несколько минут глазами, как королева и Юггут Синг исчезли в облаке пыли и летящих камней, затем с глубоким вздохом облегчения вернулся к пруду. Он вынул Наулаку из кармана, разложил ее на своих руках и с любовью глядел на него.

Камни заблестели при свете утренней зари и затмили пестрые цвета холмов. Сравнительно с сиянием блестящей нитки красный свет неба, мелькавший из за камышей, казался тусклым, как казались тусклыми факелы в ночь свадьбы принца. Нежная зелень камышей, темная синева озера, пестрые перья зимородок и заблестевшия на солнце капли воды, которые стая водяных птиц стряхала с своих перьев - все казалось бледным сравнительно с ожерельем. Один только черный алмаз не заразился радостным блеском утра и лежал среди своих светящихся товарищей мрачный и суровый, как та тревожная ночь, в которую он его добыл.

и каждый камень свободно возвышался над легкой золотой оболочкой, к которой был прикреплен, и за каждый камень можно было выкупить короля из плена, купить доброе имя королевы.

Это были счастливые минуты для Тарвина. Цель его жизни была достигнута. Топаз был спасен!

Дикия утки плавали взад и вперед по пруду, журавли перекликались, гордо выступая среди камышей, которые доходили им почти до головы. Из какого-то храма, скрытого среди холмов, раздалось звучное пение одинокого священника, приносившого утреннюю жертву своему богу, и из города разнесся по равнине грохот сторожевого барабана, извещавшого, что ворота открываются, и день начинается.

Тарвин отвел глаза от ожерелья, нож с нефритовой ручкой лежал у его ног.

Он поднял хрупкое оружие и бросил его в воду.