От моря до моря.
Япония.
V. Иокогама.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: От моря до моря. Япония. V. Иокогама. (старая орфография)

V.
Иокогама.

Дня через два мы неслись в поезде в Иокогаму.

Лет семьсот тому назад один из местных правителей провел вдоль побережья обширного озера прекрасную дорогу, существующую и до сих пор. Почти рядом с нею проложен английскими инженерами рельсовый путь, только что открытый перед нашим приездом в Киото. Этим путем мы и воспользовались.

Езды было двенадцать часов. Горная область Токаиды, - так в древности называлась большая часть острова Ниппон, на котором мы находились, - отодвинулась перед озером, широким рукавом изливающимся в море. В том месте, где рельсовый путь переброшен по каменной дамбе через пролив, кончалось и царство хвойника; последние его представители в этой области, заползшие сюда с своих гор, стойко боролись с надвигающимися на них песками Тихого океана, буруны которого клокотали, шумели и пенились всего в четверти мили разстояния от железнодорожного полотна. Где эта борьба производилась не самою природою, там действовало практическое чутье японцев, великолепно умеющих ограждать себя от песчаных потоков правильными посадками устойчивых деревьев и прочными фашинными сооружениями.

Перелетев дамбу, поезд мчится на протяжении четырех или пяти миль среди густого леса бамбуковых плантаций, проходит через тоннель и несется мимо ряда живописных рыбачьих поселков, в которых кипит трудовая жизнь, оспаривающая у грозных волн коварной стихии каждую минуту своего существования. Все большое пространство за этими поселками покрыто ожидающими осушки болотами, окаймленными цветущими азалиями. Одна картина сменяется другою, как в панораме. Наконец у меня начинает рябить в глазах от всей этой пестроты японской природы, и я завожу беседу с одним почтенным седым британцем, лет двадцать уже живущим в Японии и знающим ее вдоль и поперек.

-- Здесь удивительно хороший климат, - говорил он, между прочим. - Правда, три месяца, июнь, июль и август, стоит такая жара, что термометр даже ночью показывает иногда до 4 градусов по Реомюру, зато от сентября и до конца апреля, даже начала мая, когда открывается дождевой период, нигде не найти такой чудной погоды. Хотите полечиться, ступайте к горячим ключам возле Иокогамы или в другое тому подобное место; таких мест тут много... А вот и знаменитый Фуджи-Яма! - вдруг круто прервал свою речь британец, указывая на левую сторону линии.

Покрытый на склонах отчасти обработанными полями, отчасти лесною порослью, этот угасший вулкан возносит свою вершину почти на четырнадцать тысяч футов выше уровня моря. Это не ахти как высоко, но в этой ровной местности производит известное впечатление. Изображения этой горы на местных опахалах, ширмочках и шкатулках вполне верны действительности. Даже все мелочи воспроизведены до точности,

-- Сейчас попадем в Гаконския горы, - продолжал мой собеседник. - Это другая здешняя достопримечательность.

По свойственному англичанам обыкновению, почтенный мистер пустился в политико-экономическия разсуждения относительно Японии, которой предсказывал великую будущность за то, что она начала покрываться железнодорожною сетью и стала увлекаться европейскими модами и нравами. Слушая, как говорится, вполуха эти давно уже надоевшия мне британския излияния и жалея, зачем вызвал их, я залюбовался новою, удивительно прелестною картиною, развертывавшеюся теперь перед нами с правой стороны.

Сначала промелькнула зеленая равнина, прорезанная двумя реками, одною побольше, другою поменьше, потом в диком безпорядке зачастили горные вершины с зияющими пропастями, где, как говорят, в незапамятные времена шумели бурные потоки, сразу изсякшие во время одного из вулканических переворотов, которыми так богаты эти острова. Этот полуальпийский ландшафт протянулся вплоть до Иокогамы.

В Иокогаму мы прибыли около восьми часов вечера и, по совету британца, отправились вместе с ним в "Гранд-отель". Что он нашел там хорошого - решительно не понимаю. В этой гостинице действительно все поставлено на широкую ногу, как и указывает её французское название, зато в ней нет никакого порядка, и это портит все. Так, например, повсюду торчат кнопки электрических звонков и эти звонки исправно действуют, но за ними никто не следит, и вы можете нажимать кнопку целых полчаса, прежде чем дождетесь ответа на ваш зов. В столовой разложены художественно разрисованные и многообещающия меню, но попробуйте заказать что-либо, и вы получите совсем не то. И все в таком духе.

Из наших окон довольно красивый вид на гавань, покрытую английскими и американскими пароходами; первых, впрочем, ровно вдвое больше, нежели вторых. Кстати об американцах. Их было несколько человек за столом, и я убедился, что их язык так же похож на английский, как и на патагонский. Рядом со мною сидел бостонец которому я, со свойственной мне иногда откровенностью, и высказал свое мнение насчет их языка.

-- Не скажите этого только вон тем господам, которые из южной области, - ответил он, кивнув головою по направлению к компании его соотечественников, помещавшейся за другим концом стола. - Сказать им, что они не живые копии с англичан, значить, нанести им кровную обиду, за которую они могут тотчас же отомстить вам. Мы же, северяне, вовсе не заботимся о том, признают нас англичане за своих или нет.

Несмотря на эту маленькую словесную стычку, мы с ним разговорились, и он начал рассказывать о Бостоне и его обитателях, которые будто бы все происходили от лиц, прославленных в истории открытия Америки. Это меня так заинтересовало, что я решил при первом же случае лично проверить все сказанное им.

-- Неужели вы поверили тому, что наврал этот "трезвый" американец? - спросил меня профессор, когда мы остались одни, - фантазирует, точно надеется получить за это, так сказать, построчную плату.

-- Вот именно это-то и заинтересовало меня в нем, - отозвался я. - Наслушаешься таких сказок и станешь сравнивать их с действительностью - получается самая ошеломляющая противоположность. Это тоже чего-нибудь да стоит.

Решили утром отправиться к теплым ключам в Миапошиту. Час ехали по железной дороге, в вагоне, битком набитом туристами со всех стран света. Я обращал особенное внимание на американцев, которые разговаривали так громко, что мешали беседе других пассажиров.

-- Нет, у нас, в Америке, все народ практичный, - говорил коренастый торговец быками, точно приспособленный с самого рождения для тесного общения с этими неуклюжими и упрямыми четвероногими, - и терпеть не может пустых мечтателей. Одного проповедника линчевали {Т.-е. убили. Глагол линчевать происходит от существительного линч - народная расправа в Северной Америке. Перев.} за то, что он после своей проповеди не делал обычного сбора пожертвований. Нашли, что он недостоин жить, если не умеет соблюдать интересов ни своей религии ни своих собственных... Да, мы - люди практики, а не пустозвонства, - самодовольно заключил он, с таким видом оглядываясь вокруг, точно готов был вызвать на "бокс" каждого, кто осмелится выразить сомнение в правдивости его слов.

Мы с профессором молча переглянулись; наверное и в голове моего спутника мелькнула та же мысль, как у меня, а именно, что в Америке надо держать ухо востро, чтобы как-нибудь нечаянно не задеть самолюбия тамошняго энергичного населения. Однако мое решение поближе ознакомиться с этой страною нисколько не поколебалось, напротив, даже окрепло в эту минуту.

От одной из станций мы поехали к ключам уже в рикше. Сначала тащились целых семь миль по волнистой местности, а потом стали следовать по прихотливым извилинам кипящого пеною стремительного горного потока, который привел нас в горы. Наверх поднялись уж пешком по крутой тропинке, зигзагами идущей по уступам, покрытым сетью мелких трещин, между хвойником, кленом, ясенью и хлопчатниковыми деревьями. С обсыпающихся вулканических круч льются шумящие водопады. На каждом повороте, где только позволяет место и где особенно хорош вид, ютится маленький чайный домик, полный звонкого смеха, музыки, пения и резвой возни нарядных детей.

Среди угрюмых вершин утесов, на красивой долинке, изрезанной узкими лентами серебристых ручейков и поросшей молодым белым буком, устроена с широкими стеклянными верандами гостиница для туристов. Там же вблизи находится деревушка, где выделывают дешевый стеклянный товар, пеструю стеклянную же мозаику по дереву и т. п. изделия.

Довольно обширный сад гостиницы наполнен австралийцами, англо-индийцами, лондонскими, парижскими и ньюйоркскими франтами, положительно портящими своими безобразно-модными туалетами всю картину. Наскоро закусив и напившись чаю среди этой интернациональной публики, мы отправились далее и вздохнули свободно лишь тогда, когда снова очутились одни. Спустившись в котловину, заросшую густыми джунглями, мы вначале были оглушены шумом целых сотен мелких каскадов, низвергавшихся с противоположного горного кряжа. Все эти потоки, от которых вся окрестность пропитана горячими парами, как в турецких банях, подхвачены широкими бамбуковыми трубами, по которым проведена горячая вода в несколько десятков купален с верандами, наполненными отдыхающими и курящими купальщиками и купальщицами.

вышеупомянутых франтов. Но, должно-быть их нам здесь больше не избежать, чему мы в душевном смирении и покорились.

"горящая" гора, из которой, как думают, и берут начало ключи. Отправились на другой день и туда.

Миновав ряд бамбуковых зарослей, сменявшихся сосновыми рощами и травянистыми, испещренными цветами долинками, перекарабкавшись через несколько небольших возвышенностей и все время оставаясь в виду ревущих водопадов и потоков, обдававших нас клубами седых паров, мы, наконец, очутились в глубокой котловине, среди почти отвесных черных стен покрытых сернистыми осадками скал. Эта котловина смело могла служить образцом недр ада. Она вся была покрыта трещинами и ложбинками, в которых пузырилась кипящая вода. Вокруг них, прямо из-под почвы, выбивались тысячи клубов белого пара. Все бурлило, шипело и клокотало. Обломок скалы, на котором мы стояли, трясся и колебался под нашими ногами, угрожая сбросить нас в глубокую и широкую разселину, где крутился и пускал исполинские пузыри кипяток. От удушливых сернистых испарений захватывало дыхание и кружилась голова.

Проводник называл эту адскую котловину "потухшим" вулканом, и я подумал, что если японцы считают "потухшим" огонь, бурлящий всего в нескольких футах под их ногами, то что же должен представлять вулкан, находящийся в действии? К нему, пожалуй, нельзя приблизиться на разстояние нескольких миль.

-- Смотрите, стоит только копнуть палкою - и сейчас брызжет фонтан кипятку! - изумлялся профессор, тыча своей обитой железом палкою во вздувавшиеся волдыри почвы.

-- Да, но вы обращайтесь поосторожнее с этими фонтанами, профессор! - предупреждал я его. - Можете нечаянно вскрыть такой, что мы в нем сразу сваримся, как раки.

пуще всего не огня, а землетрясения. Только эта боязнь и заставляет его строить свое жилище так, чтобы оно при разрушении не могло его раздавить, а просто развалилось бы, как карточный домик. По этой же причине он не делает и фундамента, и легкия стенки его жилища имеют под собой, в виде устоев, только несколько камней, врытых в землю в углах. На этих камнях укрепляются угловые столбы, которые и воспринимают подземные толчки. Стенки при этом распадаются и крыша разсыпается, но так легко, что серьезных несчастий с людьми почти никогда не бывает.

Мы ехали в отдельных рикшах, потому что в парной было бы неудобно по этой гористой местности. Везли нас из кипящей Мианошиты обратно на железную дорогу с такою быстротою, что могла бы позавидовать любая добросовестная лошадка средней рыси. Пешком мы пробирались по горам четыре часа, а наши возницы всего в полчаса стащили нас в равнину.

Я забыл сказать, какой приятный сюрприз они нам устроили. Когда мы очутились в горной области, то сказали возницам, чтобы они ожидали нас в селении, лежащем у подножия гор. Они улыбнулись и выразили свое удовольствие по поводу отдыха. Но представьте себе наше изумление, когда мы, с трудом добравшись до адской котловины, за одним из выступов утеса увидели их вместе с их рикшами, преспокойно кейфующими на самом краю крутого обрыва. Возницы сидят и покуривают, а их повозочки стоят возле и сверкают, как новенькия, своей лакированною поверхностью и своими прелестными стальными колесиками, на которых не видать даже пятнышка, - все обтерто и вычищено.

И как сердечно смеялись эти карлики в синих кимоно, когда мы на минуту остолбенели от изумления. Уж этого-то мы никак не могли ожидать; нам и в голову не могло прийти, чтобы эти живые куклы были в состоянии карабкаться по горам с повозками, да еще опередить нас после того, как они, судя по их словам, более часу отдыхали внизу. Но в Японии все удивительно; это страна сюрпризов.

Нужно, было, однако, иметь очень крепкие нервы, чтобы не терять присутствия духа и не вопить от ужаса, когда нас мчали по краям пропастей, над кипящею бездною потоков, при чем делали такие крутые повороты, что повозочки почти ложились на бок, и казалось, что вот-вот мы очутимся в кипятке и превратимся в вареное мясо...

обывателей, он возводится в степень города со всеми его правами и обязанностями.

-- А вы бы побывали в западных областях, - сказал нам вечером того же дня в Иокогаме один англичанин, давно живущий в Японии. - Там такая скученность, какой вы себе и представить не можете. Тем не менее там живут очень мирно, да и нужды такой нет, как в других странах с избытком населения. Здешний поселянин, имея хоть небольшое поле, всегда прокормится с семьею, тем более, что кругом много рыбы. Залежных капиталов у японца низшого и даже средняго класса нет: все, что остается от расходов по хозяйству и прокормлению семьи, идет на покупку головных уборов и шарфов для жены и дочерей. Очень часто можно увидеть на голове простой поселянки шпильки стоимостью в семь-восемь иен каждая, а употребляется их в прическе не менее трех. Что же касается шарфов, то их дешевле пятидесяти иен за штуку нельзя купить. Дело в том, что эти очаровательные разноцветные произведения делаются из шелкового газа или прямо из шелка и на шелковой же подкладке, но обязательно другого цвета, длиною от десяти до двенадцати ярдов. Их обматывают несколько раз вокруг пояса, кроме того устраивают из них же огромный бант на спине, как вы, вероятно, уже заметили. Считайте дорогой материал, продолжительность ручной выработки и согласитесь, что пятьдесят иен - самая снисходительная цена.

"Несмотря на страшную скученность населения, западные области самые богатые. Кроме полевого хозяйства, там все занимаются выделкою различных художественных вещичек, что дает им в день от полутора до двух иен побочного заработка. Вы здесь не увидите ни одной женщины, у которой бы не было двух шелковых кимоно; один же обязательно имеется у каждой, даже самой бедной женщины... И заметьте, нет залежных денег, а свои железные дороги японцы строят без всяких займов. Положим, они строят несравненно дешевле и притом лучше европейцев. Я знаю две очень хорошия линии, полное оборудование которых обошлось всего по двадцати тысяч иен за милю, т.-е. в несколько раз дешевле европейских и американских. Впрочем, эти линии строились частной компанией, казенные же обошлись гораздо дороже, почти столько же, как в Европе. Частные строители, разумеется, будут попрактичнее казенных... Дешевизна же железнодорожных работ, в общем, объясняется, между прочим, здешними геологическими условиями: стоит только хорошенько оглянуться, чтобы найти речонку, по которой вы можете сплавить все материалы чуть не до самого места работ. Лес всегда под рукою, камень - тоже.

"Во главе железнодорожного департамента стоит несколько европейских инженеров, а мастера и рабочие - исключительно туземцы, и я убежден, что если завтра же прогонят этих инженеров, дело от этого нисколько не пострадает. А как великолепно японцы умеют извлекать пользу из своих железных дорог. Есть линия, которая до начала постройки выпросила себе восьмипроцентную государственную гарантию. Линия эта работает уже давно, но еще ни разу не обращалась к правительству за поддержкою, потому что сама имеет двенадцать процентов прибыли. Здесь идет постоянное усиленное товарное движение; провинция отправляет теперь все свои продукты и изделия в большие города по рельсам. Да и пассажирское движение также очень оживленное. Благодаря этим новым путям, японцы имеют возможность забираться на свои любимые пикники гораздо дальше от дома, чем раньше, и они широко пользуются этой возможностью.

"В настоящее время Япония жадно втягивает в себя то, что называется европейскою культурою. Но я думаю, что когда у нея пройдет это слепое увлечение и она начнет относиться критически ко всему тому, что пришло к ней извне, то оставить себе лишь полезное, а лишнее, вредное, выбросит вон, как выбрасывается обратно в море все негодное, попавшее вместе с рыбою в сети рыбаков. Слишком уж силен у японцев здравый смысл, чтобы он надолго мог быть задавлен.

-- Что же касается нравов и обычаев японцев, - продолжал наш собеседник, - то я вот уже целых десять лет в них разбираюсь, а все-таки не могу сказать по совести, чтобы вполне понял их. Очень уж сложен характер японца. Так, например, жена для него - святыня, и не было еще здесь примера, чтобы женщина подверглась оскорблению дома или вне дома; даже самый отчаянный головорез, если бы такой нашелся среди здешняго кроткого населения, никогда не осмелится поднять руку на женщину, хотя бы встретил ее одну в пустыне. Но вместе с тем до сих пор сохранился обычай, по которому жена должна есть после мужа, как это водилось в первобытные времена. Таких противоречий здесь найдется но мало.

"Никто, поверхностно знакомый с японцами, не поверит, чтобы они не отличались честностью в торговых делах, а между тем это сущая истина; это также одно из противоречий в их характере. Китаец, в общем, грубее и суровее японца, но в делах безусловно честен; он понимает, что это гораздо выгоднее. Японец же великолепнейшим образом надует вас, если вы доверитесь ему, судя по его одной наружности. И он сделает это не от злой воли, - в его душе нет и признака сознательного зла, а просто так, по своему детскому легкомыслию. Никто, за исключением долго здесь поживших, не верит мне, когда я говорю, что этот чистенький, вечно поющий и улыбающийся народец-художник, живущий среди цветов и бабочек и курящий табак, такой же мягкий, как его улыбка, говор и манеры, - народец, точно сотканный из однех грез, которые умеет так восхитительно воплощать в образы, может быть нечестен, но - увы! - это горькая правда. Впрочем, сказать по правде, что если бы японцы не имели на себе ни одного пятнышка, то их давным-давно стерли бы с лица земли, чтобы они не мозолили другим народам глаз своей полной безупречностью, - заключил рассказчик.

Иокогама слишком шумный город, чтобы в нем можно было сразу разобраться; тут все чисто-местное как бы заслоняется иноземным. Многое множество англичан, американцев, испанцев и других иноземцев, кишмя-кишащих по улицам, в гостиницах, в садах, - словом, везде и повсюду, совершенно сбивает вас с толку. С гордыми испанскими генералами, залитыми золотом и звенящими своими драгоценными шпорами, эполетами и саблями, еще можно помириться: на них смотришь с тем невольным почтением, с каким созерцаешь остатки прошлых блестящих времен. Но эти ужасные коммивояжеры, сующие всем в руки свои прейс-куранты! Попробуйте заговорить с одним из них по-человечески, он сейчас же начнет вам жаловаться на свою жестокую судьбу. Был богат, привык к роскоши и ко всем удовольствиям, доступным человеку с туго набитым бумажником; втянулся в спекуляцию и лишился всего своего состояния; заработал где-то чем-то несколько тысчонок, захотел попытать счастья в карточной игре - и снова остался без гроша. Тут уж решил поступиться своей свободою и сделаться тем, чем теперь предстал перед вами. При этом - плачевно-смущенное лицо и такие жесты, точно он непременно должен добиться от вас прощения за такое превращение, а вы обязаны помочь ему.

чудесами, набранными со всех концов острова Ниппона.

-- Вчера мне удалось приобрести последнюю работу умершого в прошлую пятницу художника, - возбужденно говорил дорогою американец (он жил в другом флигеле гостиницы, и мы познакомились с ним за столом, где часто заводишь себе знакомых на два-три дня). - Говорят, этого художника некем заменить; был чуть не гений. Но, представьте себе, не мог работать иначе, как вдребезги напившись...

-- Позвольте, - перебил я его, - японские артисты никогда не напиваются, они только маленькими графинчиками с "саки" и могут опорожнить их несколько штук сразу. Это я знаю от здешних старожилов.

-- Ну, пусть так. Я сейчас покажу вам эфес для шпаги, на котором он выгравировал свой последний рисунок. Он работал кистью, тушью и пр. Когда будете в Токио, спросите его два альбома, озаглавленные "Пьяные очерки". Там есть такия вещи, набросанные им в "вдохновенном" состоянии, что вы только ахнете. Говорят, один живописец-англичанин многое позаимствовал для своих картин из этих альбомов и выдает за свое. Вообразите себе, этот японский артист, о котором я говорю, ухитрился изобразить, чуть не в два штриха, на капельном клочке бумаги, индийской тушью, ворону, ворующую яйца. Напряженность её взгляда, боязнь быть застигнутой на месте преступления, постановка ног, чуть приподнятые для быстрого полета крылья, вся обстановка курятника, гнездо, яйца - все это выписано до поразительности верно природе... Но вот и эфес, - перебил он сам себя, отыскав в грудах мелких вещей названный предмета и подавая его мне.

На стальной пластинке, совсем уж приготовленной для прикрепления к шпаге, был изображен кули, развешивающий холст, раздуваемый сильным ветром. Волнующияся складки как самого холста, так и одежды кули были как настоящия. Казалось, так и слышишь шелест и хлопанье холста, так и чувствуешь усилия кули закрепить его колышками на протянутой веревке.

была написана, тончайшими красками, молодая девушка в кимоно цвета козули и голубом шарфе, несущая с одной руке узел с разноцветною одеждою, а в другой - деревянное ведерко. Повидимому, она направляется к реке мыть белье. Синее холщевое полотенце слегка перекинуто через правое плечо и левую руку. Вся фигура как живая. Глядит на вас и улыбается. В густых черных волосах сверкают дорогия шпильки. Розовые уши просвечивают молодою кровью. Все выписано с обычною японскою верностью глаза и руки; ни одной неверной линии. Между тем рисовать на шелку труднее всего: нужно строго придерживаться направления тонких ниток ткани, иначе выйдет мазня.

-- Знаете ли, - пояснял мне мой собеседник, - мне говорили, что нет никакой возможности достать что-нибудь из произведений этого артиста: ценятся на вес золота. Но мне все-таки посчастливилось обогатить свою коллекцию этой прелестью. Положим, обошлось, действительно, дорогонько. Показывал одному европейскому эксперту. Он сказал, что это настоящее, и что я даже дешево заплатил за такую редкость.

Я подумал про себя, что здесь, в этом царстве артистов, вероятно, многие напишут не хуже. Вообще я усомнился в подлинности этого произведения, приобретенного "на вес золота". Но дело было не мое, и я промолчал. Зачем огорчать человека, затрачивающого огромные суммы на собирание редкостей? Сам я лично имел вещицы не хуже, созданные современными японскими художниками и стоившия мне всего несколько десятков иен. Но я так и покупал их за современные.