От моря до моря.
Япония.
VII. Токио.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: От моря до моря. Япония. VII. Токио. (старая орфография)

VII.
Токио.

Вот мы и в Токио. Уверяют что японская столица занимает площадь, не менее площади Лондона. Уверяют также, что этот город имеет в длину десять миль, а в ширину - восемь. Мы увидели чайный домик, стоявший высоко на горе, с длинным рядом ведущих к нему ступеней, чуть не на каждой из которых стояло по паре прелестных улыбающихся девушек. Поднялись на эту возвышенность и с нея несколько времени созерцали, насколько хватает глаз тянущуюся в обе стороны, параллельно морю, громаду домов, пронизанную фабричными трубами. Потом мы наняли "рикшу" и проехали несколько миль дальше в прямом направлении, пока не добрались до другой горы с таким же чайным домиком. Отсюда мы снова бросили взгляд на город и увидели его опять растягивающимся до крайняго предела нашего зрения. В конце-концов мы высчитали, что Токио в длину и ширину простирается на тридцать шесть миль {Хотя японская столица, действительно, очень раскинута, но тем не менее, указанные автором размеры её, очевидно, сильно преувеличены. Перев.}.

Город очень оживленный. По главным улицам, протяжением в несколько миль, бегут в два ряда трамвайные вагончики, всегда переполненные пассажирами. Особенно хороши багряно-красные с золотом вагончики главной компании токийских омнибусов. Последняго вида публичных экипажей ходит тоже очень много и они всегда наполнены публикою. Кроме того, по всем направлениям снуют безчисленные "рикши".

до ног во все то, что предписывает парижская или лондонская "диктаторша" - мода. Полюбуйтесь: вот толстый купец с безобразными английскими бакенбардами, в виде бараньих котлет, затянутый в узкий триковый костюм; вот длинноволосый профессор с кроткими глазами в очках; непривычная одежда висит мешком на его тоненькой фигуре; вот член местного атлетического клуба, весь во фланели, обтягивающей его как перчатка и заставляющей удивляться, как он еще может свободно двигаться; вот ремесленник в продырявленной на локтях блузе из европейской машинной ткани; вот трусит адвокат в цилиндре с свернутым в трубочку сафьяным портфелем под мышкою, а рядом с ним выступает совсем парижский пшют, только еще более карикатурный, благодаря особенностям своей восточной природы. Одетые по-европейски смотрят сверху вниз на не решившихся еще переменить свой красивый и удобный национальный костюм на безобразный и стеснительный западный. Смешно и в то же время грустно смотреть на это.

Повсюду пестрят надписи на английском языке, даже названия улиц; но объясняющихся на нем так, чтобы можно было сразу понять, еще очень мало. Между тем с кем ни заговоришь из новоиспеченных "джентльменов", обязательно услышишь горделивое заявление, что Япония теперь усердно цивилизуется. Положим, так говорят крайние радикалы, а умеренные либералы - националисты находят, что не следует слишком увлекаться иноземщиною, "ведущею народы к погибели", как выразился один из них в беседе со мною.

-- Так как же вы, понимая эту старую истину, могли допустить у себя конституцию и подчиниться иноземному влиянию? - спросил я.

-- Да ведь нужно же было нам, наконец, вступить в семью цивилизованных народов, чтобы не быть больше для них предметом насмешек, - совершенно серьезно ответил мне косоглазый "либерал".

-- Да? В таком случае о чем же и толковать. Не все ли равно, сразу вы воспримете весь образ жизни тех народов, насмешек которых боитесь, или станете вводить его у себя постепенно, определенными порциями. Яд - все-равно яд, и вопрос только в том, быстро или медленно будете вы отравлять им свой организм... Сколько у вас партий в парламенте?

-- Ну, и их довольно для того, чтобы заводить в обществе смуту понятий. Эти две партии будут самым безсовестным образом лгать друг другу и стране, будут издавать никому не нужные законы и воевать между собою, а население должно отдуваться за это новомодную забаву.

-- Ну, полноте шутить! - заметил мой собеседник, хитро прищурив глаза, как бы желая сказать, что я напрасно так его "испытываю" в твердости его "цивилизованных" убеждений.

Благодаря новым веяниям в стране Восходящого Солнца сыновья земледельцев, рыбаков, торговцев, ремесленников, фермеров и пр. толпами стали стремиться в высшия учебные заведения, где преподавание идет на европейский образец, и для этого родители должны вытягивать из себя жилы, чтобы дать своим отпрыскам возможность сделаться "настоящими английскими джентльменами". Окончив курс, эти молодые "ученые" заполняют собою все казенные учреждения, чтобы "вести свою родину по пути прогресса". Что из этого должно выйти - покажет будущее.

Сначала здесь набросились было на издание газет и пошли заливать страну самыми "прогрессивными" разсуждениями. Но когда один из самых "цивилизованных" издателей был приговорен судом к трехлетней тюремной высидке за карикатуру на микадо, этот пыл быстро остыл. Теперь газет поменьше, зато все оне посолиднее, т.-е. посдержаннее, благодаря строгости законов о печати... Но, конечно, понемногу эта строгость будет смягчена.

торговцев всевозможной безобразной дрянью, начиная с штампованных оловянных табакерок и кончая линючими и в первой же стирке разваливающимися мануфактурными изделиями.

-- Зато здесь теперь трамваи, омнибусы, телеграфы, железные дороги и прочия удобства, вплоть до электрического освещения в гостиницах, - полушутливо, полусерьезно отозвался профессор. - Разве это, по-вашему, плохо? Неужели вы такой ярый враг цивилизации?

-- Такой, которая идет народу как корове седло, - ярый враг. Я признаю только ту цивилизацию, которая вырабатывается каждым народом в согласии с его лучшими свойствами и способностями, а не идет в явный разрез с его собственным созидательным, творческим духом. Ведь вы видите, что вся Япония теперь превращается в карикатуру, пожертвовав своей прекрасной самобытностью сомнительной чести называться подражательницею Европы... Взгляните вот, как изуродовала себя эта женщина, разодевшись по последней парижской модной картинке! - с жаром негодования и жалости продолжал я, указывая на шедшую мимо нас японку, которая была бы очень миловидна и грациозна в своем самодельном шелковом кимоно с креповым поясом, а теперь, затянутая в корсет и узкий лиф, в широчайшую юбку, подолом которой подметала улицу, в чудовищной шляпе и в узких ботинках, Бог знает на что походила. - И разве вы, профессор, не чувствуете, что должно последовать за этим обезьяничаньем? Не пройдет и нескольких лет, как Япония, запутавшись в неоплатных долгах из-за каких-то призрачных "благ", без которых до сих пор отлично обходилась, будет вынуждена обратиться за финансовою помощью к Англии, а она, как известно, дорого заставляет расплачиваться за эту помощь. И когда постепенно дойдет до того, что обеднеют не только низшие классы, но и высшие, ради куска хлеба, начнут продавать свои фамильные драгоценности, накопленные у них веками, - продавать за безценок безсовестным европейским скупщикам; когда весь народ сверху донизу будет наряжен в изделия лондонских и иных торговцев готовым платьем, разсчитанным на рыночный сбыт; когда американцы унижут здесь весь морской берег своими безобразными мыловарнями и увенчают вершину величавого Фуджи-Ямы уродливым казарменным зданием с меблированными клетушками для постоянных жильцов, которыми окажутся обнищавшие нынешние мелкие собственники, - тогда веселый смех, оглашавший до сих пор японские острова, сменится отчаянным плачем, а радостные песни - горькими сетованиями на тех, кто здесь впервые так легкомысленно увлекся мишурным блеском чуждой этим странам цивилизации и влез в её тяжелое ярмо, давая этим пагубный пример другим. Предсказываю все это, не будучи пророком, а просто в силу неизбежности, и буду очень удивлен, если вы скажете, что не разделяете моего взгляда.

-- Разделяю, вполне разделяю, но не нахожу нужным разстраиваться из-за чужих ошибок, - поспешил ответить профессор.

Я замолчал. Мы ехали к знаменитой могиле сорока семи национальных героев, погибших жертвами какого-то безсмысленного возстания, судя по словам проводника. Дорогою то и дело попадались великолепные лакированные, раззолоченные пагоды с их кружевною отделкою и другими чудесами японского искусства, трудолюбия и терпения. Могила этих героев находилась в самой пагоде и вся покрыта чудною лакированною фанерою, выложенною золотом, и по этому золоту везде, где только оставалось место, были нацарапаны имена туристов, вовсе не интересные для потомства.

-- Гм! - пробурчал профессор, - скоро тут ничего и не останется, кроме этих надписей.

-- Увы, да! - подтвердил я, стараясь остаться хладнокровным при виде этой профанации чужих святынь.

Когда мы вернулись в гостиницу, нам рассказали, что один из местных граждан совершил над собою "хара-кири", т.-е. распорол себе живот. Этот, на наш взгляд чудовищно-жестокий обычай до такой степени въелся в японский народный обиход, что ни на кого не производит особенного впечатления. Случаи его применения отмечаются в газетах среди разных объявлений всего несколькими словами, в роде следующих:

"Доктор такой-то сегодняшней ночью, в своей квартире, там-то, совершил хара-кири. Причиною, как говорят, семейные недоразумения".

Вот и все. Дело вполне обыденное, когда один из этих маленьких живчиков в цилиндре и с дамским ридикюлем в руке, осчастливленный "настоящею" европейскою цивилизацией, в минуту невзгоды, преспокойно распарывает себе живот. Так делалось раньше, так делается и теперь, и никто этому не удивляется.

Несмотря на веселый, общительный, приветливый, даже нежный характер, проявляемый японцем в его отношениях к семье и к другим, в его загадочной душе все-таки таится жестокость и кровожадность. Поэтому его не смущают ни частые случаи самоубийства - иногда даже из-за пустяков - ни казни. Еще сравнительно недавно, в шестидесятых годах, здесь происходили распятия за известного рода преступления. И посмотрите, с каким злым юмором туземные артисты изображали такого рода казни. В настоящее время эта природная кровожадность по возможности маскируется, но, тем не менее, во многом проскальзывает, если поближе приглядеться к этим вечно улыбающимся фигуркам, - улыбающимся, вероятно, и при виде самых жестоких казней. Это одно из странных, необъяснимых и наводящих жуть противоречий японского характера...

в этой двойственной, полуазиатской, полуевропейской столице страны Восходящого Солнца, и мы решили перенестись в Америку, чтобы посмотреть, не найдется ли там чего-нибудь такого, что освежило бы наши впечатления. Запаслись билетами на первый отходящий в Сан-Франциско пароход "Город Пекин", и в назначенный час были у него на борту, распростившись с прелестною, загадочною Япониею.