Лунный камень.
Период первый. Потеря алмаза.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Период первый. Потеря алмаза. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Здесь я нахожу нужным приостановиться.

Вызывая собственные воспоминания, и в помощь им справляясь с дневником Пенелопы, я считаю возможным окинуть лишь беглым взглядом промежуток времени между приездом мистера Франклина Блека и днем рождения мисс Рахили. Большею частию дни проходили без всяких событий, о которых стоило бы упомянут. Итак, с вашего позволения и при помощи Пенелопы, я отмечу здесь только некоторые числа, предоставляя себе возобновить разказ изо дня в день, лишь только дойдем до той поры, когда Лунный камень стал главнейшею заботой всех домашних.

Оговорясь таким образом, можно продолжать, начав, разумеется, со сткляночки приятно-пахучих чернил, найденной мною ночью на дорожке. На следующее утро (26-го числа) я показал мистеру Франклину эту шарлатанскую штуку и передал уже известное вам. Он заключил, что Индейцы не только бродят около дома ради алмаза, но и в самом деле имеют глупость верить в свое колдовство: он разумел под этим знаки на голове мальчика, наливанье чернил в его горсть и надежду, что он увидит лица и вещи, недоступные человеческому глазу. Мистер Франклин сказал мне, что и в наших странах, так же как на Востоке, есть люди, которые занимаются этим забавным фокус-покусом (хотя и без чернил) и называют его французским словом, значащим что-то в роде ясного зрения.

- Поверьте, - сказал мистер Франклин, - Индейцы убеждены, что алмаз хранится у нас здесь; вот они и привели этого clairvoyant, чтоб он показал им дорогу, еслиб им удалось вчера пробраться в дом.

- Это будет зависеть от того, что мальчик в состоянии исполнить на самом деле, сказал мистер Франклин. - Если он прозрит алмаз в целости за железными запорами Фризингальского банка, то посещения Индейцев не будут более тревожить вас до известного времени; если же нет, не пройдет нескольких ночей, как нам представится еще случай подстеречь их в кустарниках.

Я с полнейшим доверием стал выжидать этого случая, но, странная вещь, он не повторился. Сами ли фокусники разведали в городе, что мистер Франклин был в банке, и вывели из этого свое заключение, или мальчик действительно видел где ныне хранится алмаз (чему, впрочем, туго верится), или, наконец, было это простою случайностию; но дело в том, что в течение нескольких недель до дня рождения мисс Рахили, ни тени Индейца не появлялось вблизи вашего дома. Фокусники пробавлялись себе по городу и в окрестностях своим ремеслом, а мы с мистером Франклином выжидали дальнейших событий, остерегаясь потревожить мошенников преждевременным заявлением наших подозрений. Этим поведением обеих сторон ограничивается все, что пока следовало сказать об Индейцах.

С двадцать девятого числа мисс Рахиль с мистером Франклином изобрели новый способ убивать время, которое им иначе некуда было сбыть с рук. По некоторым причинам надо обратить особенное внимание на занятие их забавлявшее. Вы увидите, что оно имеет некоторую связь с тем, что еще впереди.

Господам в житейском море постоянно грозит подводный камень, - собственная их праздность. Жизнь их большею частию проходит в поисках за каким-нибудь делом, и любопытно заметить при этом, - в особенности если вкус их направлен на так-называемые умственные наслаждения, - как они слепо бросаются на самые неопрятные занятия. Из десяти раз девять они ужь верно что-нибудь или мучат, или портят, и при этом твердо уверены, что обогащают свой ум, тогда как в сущности просто кутерьму подымают во всем доме. Я видал, как они (леди, к величайшему прискорбию, не хуже джентльменов) слоняются, например, изо дня в день с пустыми коробочками от пилюль, ловят ящериц, тараканов, пауков и лягушек, приносят их домой и прокалывают несчастных булавками или, без всякого зазрения совести, кромсают их на кусочки. Вы застаете молодого господина или молодую госпожу, разсматривающих в увеличительное стекло вывороченного наизнанку паука, или встречаете на лестнице лягушку, которая возвращается восвояси без головы, и когда вы дивитесь, что бы такое могла значить эта жестокая пачкотня, вам отвечают, что молодой господин или молодая госпожа вошли во вкус естественных наук. Или опять, иногда вы видите, как они оба вместе по целым часам портят превосходный цветок остроконечным инструментом, из-за тупого желания знать как он устроен. Что ж, если вы узнаете, цвет что ли будет лучше, или запах приятней станет? Да вот, подите! Бедняжкам надо скоротать время, понимаете, просто время скоротать. В детстве вы себе копались да пачкались в грязи и делали из нея пироги, а выросши, копаетесь да пачкаетесь в науке, разсекаете пауков, портите цветы. В обоих случаях вся штука в том, что пустой головушке нечем заняться, а праздных рученок не к чему приложить. И кончается оно тем, что вы мажетесь красками, а по всему дому вонь стоит; или держите головастиков в стеклянном ящике, полнехоньком грязной воды, отчего у всех домашних нутро воротит, или откалываете, и там, и сям, повсюду, обращики камней и засыпаете всю домашнюю провизию; или пачкаете себе пальцы при фотографических опытах, с безпощадным нелицеприятием снимая всех и каждого в доме. Оно, конечно, зачастую и тяжеленько достается тем, кто действительно должен доставать себе пропитание, кому необходимо зарабатывать себе носильное платье, теплый кров и хлеб насущный. Но сравните же самый тяжкий поденный труд, когда-либо выпадавший вам, с тою праздностию, что портит цветы да сверлит желудки пауков, и благодарите свою счастливую звезду за то, что в голове вашей есть нечто, о чем ей надо надо исполнить.

Что касается мистера Франклина и мисс Рахили, то я с удовольствием должен сказать, что они какого не истязали. Они просто посвятили себя произведению кутерьмы и, надо отдать им справедливость, испортили только одну дверь.

Всеобъемлющий гений мистера Франклина, носившийся всюду, докопался до так-называемой им "декоративной живописи". Он сообщил нам о своем изобретении нового состава для разведения краски. Из чего состав делался, не знаю, но могу сказать в двух словах, что он сам делал: он вонял. Видя, что мисс Рахили неймется, чтобы не набить руку в новом процессе, мистер Франклин послал в Лондон за материалами, смешал их, отчего произошел такой запах, что даже случайно забредшия в комнату собаки чихали; подвязал мисс Рахили фартук с передничком и задал ей декоративную работу в собственной её маленькой гостиной, названной, по бедности английского языка, "будуаром". Начала она со внутренней стороны двери. Мистер Франклин содрал пемзой прекрасную лакировку дочиста и приготовил, по его словам, поверхность производства. Затем мисс Рахиль, по его указаниям и при его помощи, покрыла эту поверхность арабесками и разными изображениями: графов, цветов, птиц, купидонов и тому подобного, снятых с рисунков знаменитого италиянского живописца, имени которого ужь не припомню, - кажется, того самого, что наполнил мир своею Девой Марией стола, или пения, то они уж тут-как-тут, голова с головой, хлопочут словно пчелы, над порчей двери. Какой это поэт сказал, что у сатаны всегда найдется каверза для занятия праздных рук? Еслиб он был на моем месте при этой семье и видел бы мисс Рахиль с помазком, а мистера Франклина с составом, он не написал бы о них ничего правдивее.

Следующее число, стоящее отметки, пришлось в воскресенье 4-го июня. Вечером этого дня мы в первый раз еще обсуждали в людской домашнее дельце, которое, подобно декорации двери, имеет связь с тем что еще впереди. Видя с каким удовольствием мистер Франклин и мисс Рахиль бывали вместе и что это за славная парочка во всех отношениях, мы весьма естественно разчитывали, что они сойдутся в своих воззрениях и на другие предметы, кроме украшений для дверей. Некоторые поговаривали, что лето еще не пройдет, как в доме будет свадьба. Другие (со мной во главе) допускали вероятность замужества мисс Рахили; но мы сомневались (по причинам, которые сейчас будут изложены), чтобы женихом её сделался мистер Франклин Блек. Никто видевший и слышавший мистера Франклина не усомнился бы в том, что он, с своей стороны, положительно влюблен. Труднее было разгадать мисс Рахиль. Позвольте мне иметь честь познакомит вас с нею; затем я предоставлю вам разгадать ее самим, если сумеете.

Двадцать первого июня наступал восемнадцатый день рождения нашей молодой леди. Если вам нравятся брюнетки (которые в большом свете, как я слышу, в последнее время вышли из моды) и если вы не питаете особенных предразсудков в пользу роста, я отвечаю за мисс Рахиль, что она одна из самых хорошеньких девушек, вами виданных. Маленькая, тоненькая, но вполне стройная от головы до ног. Умному человеку довольно бы взглянуть на все, когда она сидит или встает, и в особенности когда идет, для убеждения себя в том, что грация всей её фигуры (если смею так выразиться) в ней самой, а не в туалете. Я не видывал волос чернее как у ней. Глаза им не уступали. Нос, пожалуй, маловат. Рот и подбородок (по словам мистера Франклина) лакомые кусочки богов; а цвет её лица (согласно с тем же неопровержимым авторитетом) словно красное солнышко, только с тем преимуществом, что всегда был в лучшей исправности для желающих полюбоваться. Прибавьте к предыдущему, что голову она держала прямее стрелы, с поразительно-горделивым видом, что голос её был звонкий, с серебристым оттенком, а улыбка так мило зачиналась в глазах, еще не переходя на губы, - и вот вам портрет её, насколько я горазд рисовать, в натуральной величине!

Что же сказать о её наклонностях? Ужели в этом очаровательном лице не было ни одного недостатка? В ней было ровно столько же недостатков, как и в вас самих, сударыня, - на больше, на меньше.

Говоря сериозно, милая, дорогая моя мисс Рахиль, обладая бездною прелестей и очарований, имела один недостаток; строгое безпристрастие заставляет меня в этом сознаться. От большинства своих сверстниц она отличалась тем, что имела собственное мнение и была так своенравна, что пренебрегала даже модами, если оне не соответствовали её вкусам. В мелочах эта независимость была еще туда-сюда, но в делах важных она (по мнению миледи и моему собственному) далеконько заходила. Немногия женщины, даже и вдвое постарше её, отличались таким суждением, как она; она никогда не просила совета, никогда не говорила заранее, что хочет сделать; ни к кому не лезла с тайнами и секретами, начиная с матери. В важных делах и в мелочах, с людьми, которых любила или ненавидела (и то и другое у ней выходило одинаково чистосердечно) мисс Рахиль веда себя по-своему, довольствуясь собой во всех радостях и печалях своей жизни. Не раз и не два слыхивал я, как миледи говорила, что "лучший друг Рахили и злейший враг её - сама Рахиль". Еще одно слово, и я кончу. При всей её замкнутости, при всем своенравии, в ней не было ни тени какой-нибудь фальши. Я не помню, чтоб она когда-нибудь не сдержала слова; не помню, чтоб она когда-нибудь сказала: нет, думая: да. Мне припоминается из её детства множество случаев, при которых добренькое сердечко её принимало на себя выговоры и переносило наказание за какую-нибудь вину любимой подруги. Никто не запомнит, чтоб она созналась в этом, когда дело разъяснялось, а ее снова тянули к ответу; но никто не запомнит и того, чтоб она когда-нибудь лгала. Она глядела вам прямо в лицо, качала упрямою головкой и просто говорила: "не скажу!" если ее опять наказывали за это, она сознавалась, что сожалеет об этих словах; но, несмотря на хлеб и на воду, все-таки не говорила. Своенравна, чертовски своенравна под час, признаюсь в этом; но все-таки прелестнейшее создание, когда-либо встречавшееся мне на жизненном пути в сей юдоли. Быть-может, вы полагаете, что здесь есть противоречие? В таком случае позвольте вам сказать на ушко. В следующие двадцать четыре часа изучите повнимательнее вашу супругу. Если в течение этого времени добрая леди не выкажет чего-нибудь в роде противоречия, Боже упаси вас! Вы женились на чудовище.

12-го июня госпожа моя послала в Лондон одному джентльмену приглашение приехать провести здесь день рождения мисс Рахили. Вот этому-то счастливому смертному, как я полагал, а было отдано её сердце. Подобно мистеру Франклину, он доводился ей двоюродным. Звали его мистер Годфрей Абльвайт.

Вторая сестра миледи (не бойтесь, на этот раз мы не слишком погрузимся в семейные дела), - вторая сестра миледи, говорю я, обманулась в любви, а в последствии, выйдя замуж очертя голову, сделала так-называемый mésalliance. Страшная суматоха поднялась в семье, когда высокородная Каролина стала на своем, чтобы выйдти просто за мистера Абльвайта, фразингальского банкира. Он был очень богат, весьма добродушен и произвел на свет поразительно большое семейство, - все это пока в его пользу. Но он пожелал возвыситься из скромного положения в свете, - и это обратилось против него. Впрочем, время и успехи современного просвещения поправили дело; и к этому mésalliance понемножку присмотрелись. Мы теперь поголовно либеральничаем; и (лишь бы мог я вас царапнуть, когда вы меня царапаете) какое мне дело, в парламенте вы или нет, мусорщик вы или герцог? Вот современная точка зрения, а я придерживаюсь современности. Абльвайты жили в прекрасном доме с большою землей, на некотором разстоянии от Фризингалла. Предостойные люди, весьма уважаемые во всем околотке. Они не слишком обезпокоят вас на этих страницах, за исключением мистера Годфрея, второго сына мистера Абльвайта, который, с вашего позволения, займет здесь надлежащее место ради мисс Рахили. При всем блеске, уме и прочих качествах мистера Франклина, шансы его относительно первенствования над мистером Годфреем во мнении молодой леди, по-моему, были весьма плохи.

Вопервых, мистер Годфрей превосходил его ростом. Он был свыше шеста футов; цвет кожи белый, румяный; гладкое, круглое лицо всегда выбрито, словно ладонь; целая масса чудных, длинных волос льняного цвета небрежно закинутых на затылок. Но зачем я стараюсь описать эту личность? Если вы когда-нибудь подписывались в обществе дамского милосердия в Лондоне, так вы не хуже меня знаете мистера Годфрея Абльвайта. Он был законовед по профессии, дамский угодник по темпераменту, и добрый Самарянин по собственному избранию. Женская благотворительность и женская нищета ничего бы не поделали без него. Материнския общества заключения бедных женщин, Магдалинины общества спасения бедных женщин, хитроумные общества помещения бедных женщин на должности бедных мущин и предоставления последним самим о себе заботиться, - все считали его вице-президентом, экономом, докладчиком. Где только стол с женским комитетом, держащим совет, там и мистер Абльвайт со шляпой в руке сдерживает пыл собрания и ведет бедняжек по терниям деловой тропинки. Мне кажется, что это был совершеннейший из филантропов (с небольшим состоянием), каких когда-либо производила Англия. Из спикеров на митингах милосердия не легко было найдти ему ровню по уменью выжать слезы и деньги. Он был вполне общественный деятель. В последнюю побывку мою в Лондоне, миледи дала мне два билета. Она отпустила меня в театр посмотреть на танцовщицу, производившую фурор, и в Экстер-Галл послушать мистера Годфрея. Артистка исполняла свое с оркестром музыки. Джентльмен исполнял свое с носовым платком и стаканом воды. Давка на представлении ногами. То же самое на представлении языком. И при всем том добродушнейшее существо (я разумею мистера Годфрея), простейший и милейший человек из всех вами виданных. Он всех любил и все его

Четырнадцатого числа от мистера Годфрея получен ответ.

Он принимал приглашение миледи с середы (дня рождения) и до вечера пятницы, когда обязанности по женскому милосердию заставят его вернуться в город. В письме были и стихи на торжество, которое он так изысканно назвал днем "происхождения на свет" своей кузины. Мне передавали, что мисс Рахиль, присоединясь к мистеру Франклину, смеялась над этими стихами за обедом, а Пенелопа, будучи на стороне мистера Франклина, с торжеством задала мне вопрос, что я об этом думаю.

- Мисс Рахиль так провела вас, что ты, душечка, может-быть, а не разберешь чем тут пахнет, ответил я. Но мой

Дочь моя возразила, что мистер Франклин может еще приударить и попытать счастья прежде чем за стихами прибудет сам поэт. В пользу этого воззрения, надо сознаться, говорило то, что не было такого средства, которого бы мистер Франклин не попробовал, чтобы добиться благосклонности мисс Рахили. Будучи одним из самых закоснелых курильщиков, которые мне попадались, он отказался от сигары, потому что она сказала раз, что терпеть не может её запаха, которым продушено его платье. После такой самоотверженной попытки он так дурно спал, за лишением привычного, успокоительного действия табаку, и каждой утро являлся таким растерянно-измученным, что мисс Рахиль сама просила его приняться за сигары. Так нет! Он ужь не примется более за то, что доставляет ей хоть минутное неудовольствие; он решился побороть привычку и рано или поздно возвратить себе сон одной силою терпеливого выжиданья. Подобная преданность, скажете вы (как внизу некоторые и говорила), не могла не произвесть надлежащого действия на мисс Рахиль, преданность, подогреваемая к тому же ежедневными декоративными работами над дверью. Все так, но у нея в спальне был фотографический портрет мистера Годфрея, представленного говорящим речь на публичном митинге, причем вся фигура его являлась погашенною дыханием собственного красноречия, а глаза самым восхитительным образом так и выколдовывала деньги из вашего кармана. Что вы на это скажете? Каждое утро, как говорила мне Пенелопа, нарисованный мущина, столь заметный для прекрасного пола, смотрел как Рахиль чесала свои волосы. Мое мнение таково, что он гораздо лучше пожелал бы смотреть на это не картиной, а живым человеком.

В это утро приехал какой-то джентльмен, иностранец, говорящий по-английски с чуждым акцентом, и желал видеть мистера Франклина Блека по делу. Дело это никоим образом не могло касаться алмаза, по тем двум причинам, что, вопервых, мистер Франклин мне ничего не сказал, а вовторых, он (по отъезде чужестранца) сообщил что-то миледи. Она, вероятно, кое-что намекнула об этом дочери. Как бы то ни было, разказывали, что мисс Рахиль в тот вечер, сидя за фортепиано, строго выговаривала мистеру Франклину насчет людей, среди которых жил, и принципов, усвоенных им в чужих краях. На другой день, в первый раз еще, декорация двери ни на шаг не подвинулась. Я подозреваю, что какая-нибудь неосторожность мистера Франклина на континенте, - касательно женщины или долгов, - преследовала его и в Англии. Но все это лишь догадки. В этом случае не только мистер Франклин, но, к удивлению моему, и миледи оставила меня в неведении.

Семнадцатого числа тучи, повидимому, снова разсеялись. Мистер Франклин и мисс Рахиль вернулись к декоративным работам и казались попрежнему друзьями. Если верить Пенелопе, то мистер Франклин воспользовался примирением, чтобы сделать мисс Рахили предложение, а не получал на согласия, на отказа. Дочь моя была убеждена (по некоторым признакам, которые передавать нахожу излишним), что молодая госпожа отклоняла предложение мистера Франклина, отказываясь верить сериозности этого предложения, а потом сама втайне сожалела, что обошлась с нам таким образом. Хотя Пенелопа пользовалась большею фамилиарностию у своей молодой госпожи нежели горничные вообще, так как обе с детства почти вместе воспитывались, - все же я слишком хорошо знал сдержанный характер мисс Рахили, чтобы поверить, будто она выказала кому-нибудь свой образ мыслей. Сказанное мне дочерью в настоящем случае было, сдается мне, скорее тем, чего ей желалось, нежели действительно известным ей фактом.

Розанне Сперман.

это дочь моя, по моему приказу, держала в строжайшей тайне), казалось мне попрежнему нелепым. Но должно сознаться, что кое-что, замеченное мной и дочерью в поведении второй горничной, становилось по крайней мере загадочным. Например, эта девушка постоянно искала встречи с мистером Франклином, тихо и спокойно, но тем не менее постоянно. Он не более обращал на нее внимания, чем на кошку: казалось, он не затратил ни одного взгляда на простодушное лицо Розанны. А у бедняжки все-таки пропал аппетит, а по утрам в глазах её выступали явные признаки безсонницы и слез. Раз Пенелопа сделала пренеловкое открытие, которое мы тут же и замяли. Она застала Розанну у туалетного стола мистера Франклина в то время, как та украдкой вынимала розу, подаренную ему мисс Рахилью для ношения в петличке, и заменяла ее другою, совершенно схожею, но сорванною собственноручно. После того она раза два отвечала дерзостями на мой благонамеренный и весьма общий намек, чтоб она была заботливее относительно своего поведения; а что еще хуже, она была не слишком почтительна и в тех редких случаях, когда с ней заговаривала сама мисс Рахиль. Миледи заметила эту перемену и спросила меня, что я об этом думаю. Я старался покрыть бедняжку, ответив, что она, по моему мнению, просто нездорова; кончилось тем, что девятнадцатого, как я уже сказал, послали за доктором. Он сказал, что это нервы и сомневался в её годности к службе. Миледи предложила ей попробовать перемену воздуха на одной из наших дальних ферм. Та со слезами на глазах упрашивала, чтоб ей позволили остаться, а я, в недобрый час, посоветовал миледи испытать ее еще несколько времени. Как показали дальнейшия происшествия, и как вы сами скоро увидите, это был худший из всех возможных советов. Еслиб я мог хоть крошечку заглянуть в будущее, я тут же собственноручно вывел бы Розанну Сперман из дому.

Двадцатого получена записка от мистера Годфрея. Он располагал сегодня ночевать в Фризангалле, имея надобность посоветоваться с отцом об одном деле. А завтра после полудня он с двумя старшими сестрами приедет верхом к обеду. При записке был изящный фарфоровый ларчик, презентованный мисс Рахили от любящого кузена с пожеланием всего лучшого. Мистер Франклин подарил ей просто браслет, не стоивший и половины того, что стоил ларчик. А Пенелопа тем не менее, - таково женское упрямство, - все пророчила ему успех.

Слава Богу, наконец-то мы дошли до кануна дня рождения! Надеюсь, вы признаете, что я на этот раз не слишком уклонялся от прямого пути. Радуйтесь! Я облегчу вас в следующей главе, и, что еще важнее, глава эта введет вас в самую глубь истории.