Лунный камень.
Период первый. Потеря алмаза.
Глава XXIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Период первый. Потеря алмаза. Глава XXIX (старая орфография)

XXIX

Я велел приготовить кабриолет, на случай еслибы мистер Франклин захотел, во что бы то ни стало, уехать от нас с вечерним поездом. Появление на лестнице багажа, за которым следовал и сам мистер Франклин, убедило меня, что на этот раз решение его осталось непоколебимым.

- Да вы и вправду уезжаете, сэр? сказал я, встретясь с ним в сенях. - Что бы вам подождать еще денек-другой и дать мисс Рахили время одуматься?

Куда девался весь заграничный лоск мистера Франклина, когда наступила минута прощанья! Вместо ответа, он сунул мне в руку письмо, полученное им от миледи. Большая часть его заключала в себе повторение того, что было уже сообщено в письме, адресованном на мое имя. Но в конце его было прибавлено несколько строк, относящихся до мисс Рахили, которые если и не могли служить объяснением чему-либо другому, то по крайней мере делали понятным непоколебимость решения мистера Франклина.

"Вы верно удивитесь, узнав, как терпеливо переношу я скрытность моей дочери по поводу всего происшедшого (писала миледи). В доме пропал алмаз, стоящий 20.000 фунтов стерлингов, и все заставляет меня предполагать, что пропажа его, составляющая для нас тайну, во всех подробностях известна Рахили, хотя некоторые неизвестные мне лица, в виду непонятной для меня цели, наложили на нее странное обязательство хранить молчание. Вам, может-быть, странно, что я позволяю своей дочери издеваться надо мной? А между тем это весьма просто. Вникните только хорошенько в положение Рахили. Нервы её до такой степени разстроены, что жалко смотреть на нее. Я не решусь поднимать разговор о Лунном камне до тех пор, пока время не принесет ей должного успокоения. С этою целью я даже не задумалась удалит полисмена. Смущающая нас тайна и его самого приводит в замешательство; как человек посторонний, он не в силах помочь нам, а только увеличивает мои мучения и одним своим именем доводит Рахиль до бешенства.

"Я по возможности хорошо устроила свои планы на будущее. В настоящее время я намерена увезти Рахиль в Лондон, отчасти для того, чтобы разсеять её мысли переменой обстановки, а с другой стороны для того, чтобы посоветоваться о ней с лучшими медиками. Как мне звать вас к себе в Лондон? Берите с меня пример терпения, мой дорогой Франклин, и подождите вместе со мной более счастливого времени. При том ужасном настроении духа, в котором находится теперь Рахиль, она никак не может простить вам вашего полезного содействия к розыску алмаза и не перестает видеть в этом личную для себя обиду. Действуя ощупью в этом деле, вы, тем не менее, грозили ей раскрыть её тайну и тем увеличивали и без того уже терзавшее ее безпокойство. Я не в состоянии извинить то упорство, с которым она старается сделать вас ответственным в последствиях, которых ни вы, ни я не могли не только предвидеть, но и вообразит себе. Вразумит ее нет возможности, о ней можно только сожалеть. С величайшим прискорбием должна предупредить вас, что вам лучше пока вовсе не встречаться с Рахилию. Предоставьте все времени - вот единственный совет, который я могу предложить вам."

Я возвратил письмо мистеру Франклину, сердечно сокрушаясь за него, потому что мне известно было как искренно любил он мою молодую госпожу и как сильно должны были уколоть его слова миледи.

- Знаете ли, сэр, пословицу, решился я только сказать ему. - Когда обстоятельства достигли наихудшого состояния, то нужно скоро ожидать перемены их к лучшему. А сами посудите, мистер Франклин, что же может быт хуже настоящого положения дел?

Мистер Франклин сложил письмо своей тетки и, казалось, мало успокоился замечанием, которое я решился ему сделать.

- Уверен, сказал он, - что в пору моего прибытия сюда с этим проклятым алмазом из Лондона, в целой Англии не было семейства более счастливого чем это. Взгляните же на него теперь! Какое разъединение в его среде и какая подозрительная таинственность во всей окружающей атмосфере! Припоминаете ли вы, Бетередж, то утро, когда мы разговаривали с вами на зыбучих песках о дяде моем Гернкасле и о подарке его ко дню рождении Рахили. Сам полковник не подозревал в чьих руках Лунный камень сделается орудием его мщения!

С этими словами он пожал мою руку и направился к кабриолету.

Я последовал за ним по лестнице. Мне было очень грустно видеть, при какой обстановке покидает он старое гнездышко, где протекли самые счастливые годы его жизни. Певелопа (крайне встревоженная всем происшедшим в доме), обливаясь слезами, пришла проститься с ним. Мистер Франклин поцеловал ее, на что я махнул рукой, как бы желая этим сказать: "На здоровье, сэр, на здоровье." Кое-кто из остальной женской прислуги очутился тут же, выглядывая на него из-за угла. Он принадлежал к числу тех мущин, которые нравятся всем женщинам. В последнюю минуту прощанья я подошел к кабриолету и как милости просил у мистера Франклина, чтобы он дал нам о себе весточку. Но он не обратил внимания на мои слова, а перенося свой взгляд от одного предмета на другой, как будто прощался со старым домом и со всею усадьбой.

- Смею ли опросить, сэр, куда вы едете? сказал я, продолжая держаться за кабриолет и пытаясь проникнуть в его будущие планы. Мистер Франклин внезапно надвинул себе на глаза шляпу.

- Куда я еду? повторил он за мной: - К чорту!

Вместе с этим словом пока рванулся с места, как бы испуганный таким нечестивым ответом.

- Да благословит вас Бог на всех путях ваших, сэр! успел я промолвить, прежде нежели он скрылся от ваших глаз.

Нечего сказать, приятный и милый джентльмен был мистер Франклин! Несмотря на свои недостатки и дурачества, это был весьма приятный и милый джентльмен! По отъезде его из дома миледи, везде чувствовалась ужасная пустота.

Печален и скучен был наступивший затем субботний вечер. Для поддержания крепости своего духа я усердно принялся за свою трубочку и Женщины (исключая Пенелопу) проводили время в толках о самоубийстве Розанны. Оне все упорно держались того мнения будто бедняжка украла Лунный камень и лишила себя жизни из боязни быть уличенною в воровстве. Дочь моя, конечно, твердо держалась первоначально высказанного ею мнения. Странно, что ни мнение Пенелопы о причине побудившей Розанну к самоубийству, ни показания моей молодой госпожи насчет её неприкосновенности к делу, ничуть не объясняли поведения несчастной девушки. И тайная отлучка её в Фризингалл, и все похождения ей с кофточкой оставались попрежнему загадочными. Конечно, безполезно было обращать на это обстоятельство внимание Пенелопы: всякое раздражение действовало на нее также мало, как проливной дождь на непромокаемую одежду. По правде оказать, дочь моя наследовала от меня стойкость взгляда и мысли и в этом отношении даже за пояс заткнула своего отца,

На следующий день (в воскресенье) карета, остававшаяся до сих пор в доме мистера Абльвайта, возвратилась к нам пустая. Кучер привез мне письмо и некоторые приказания для горничной миледи и для Пенелопы.

Письмо уведомляло меня, что моя госпожа решилась в понедельник увезти мисс Рахиль в свой дом, находящийся в Лондоне. В письменном же распоряжении обеим горничным отдавались некоторые приказания насчет необходимого туалета, и назначалось время, когда оне должны были встретить свою госпожу в городе. С ними же приказано было отправиться и большей части слуг. Уступая желанию мисс Рахили не возвращаться более домой, после всего происшедшого в нем, миледи решилась отправиться в Лондон прямо из Фризингалла. Я же, впредь до новых распоряжений, должен был остаться в деревне для присмотра над домашним и полевым хозяйством. Слугам, оставшимся со мной, назначалось полное содержание.

Вспомнив по этому поводу все, что говорил мистер Франклин о разъединении, водворившемся в нашей среде, я естественно напал на мысль и о самом мистере Франклине. Чем более я думал о нем, тем более и безпокоился об его будущем, и наконец решился с воскресною почтой написать слуге его батюшки, мистеру Джефко (которого я знавал в былое время), прося его уведомить меня, что предпримет мистер Франклин по прибытии своем в Лондон.

Воскресный вечер был, кажется, еще печальнее субботняго. Мы кончили праздничный день так, как большая часть жителей нашего острова кончают его аккуратно один раз в неделю, то-есть, предупредив время отхода ко сну, мы все задремали на своих стульях.

Не знаю, что принес с собой понедельник для остальных наших домашних; я же в этот день испытал сильное потрясение. Именно в понедельник и сбылось первое предсказание пристава Коффа, насчет Иолландов.

Отправив Пенелопу и горничную миледи со всем багажем по железной дороге в Лондон, я бродил по усадьбе, присматривая за хозяйством, как вдруг слышу, что кто-то зовет меня. Я оглянулся назад и очутился лицом к лицу с дочерью рыбака, хромою Люси. За исключением хромой ноги девушки и её чрезмерной худобы (что в моих глазах составляет страшный недостаток в женщине), в ней можно было бы отыскать и некоторые приятные для каждого мущины качества. Смуглое, выразительное, умное лицо её; звучный, приятный голос и прекрасные, густые, темнорусые волосы были в числе её достоинств. Костыль был грустным придатком к другим её бедствиям; а бешеный нрав довершал собою её недостатки.

- А, это вы, моя милая, оказал я, - что вам нужно?

- Где тот человек, которого вы зовете Франклином Блеком? спросила девушка, опершись на костыль и бросив мне свирепый взгляд.

- Так неучтиво выражаться о джентльмене, сказал я. - Если вы желаете осведомиться о племяннике миледи, то должны называть его мистером Франклиномь Блеком.

Она, прихрамывая, сделала шаг вперед и так дико взглянула на меня, точно заживо хотела меня съесть.

- Мистер Франклин Блек! повторила она. - Убийца Франклин Блекь было бы для него более приличное название.

вам, то переменитесь с ней ролями и постарайтесь сами вывести её из терпения. Женщины всегда заранее предвидят всякий маневр, который вы предпримете в свою защиту, кроме этого, и одно олово в подобном случае стоит целой сотни. Вот почему и теперь достаточно было одного слова, чтобы разбесить хромую Люси. Насмешливо глядя ей в лицо, я проговорил:

- Тьфу ты пропасть!

Девушка мгновенно вспыхнула. Став на здоровую ногу, она схватила свой костыль и неистово ударила им три раза по земле.

Она проговорила эти слова таким громким голосом, что стоявшие неподалеку человека два работников оглянулись на нас; но увидав хромую Люси, и зная чего можно от нея ожидать, они опят отвернулась.

- Он был виновником смерти Розанны Сперман? повторил я. - Что же заставляет вас предполагать это, Люси?

- А вам что за дело? Да и есть ли кому-нибудь надобность до этого? сказала она. - О! еслиб она смотрела на мущин так, как я смотрю на них, то наверное она была бы еще в живых!

- Она, бедняжка, всегда была хорошого мнения обо мне, нею.

Я произнес эти слова самым успокоительным тоном. Дело в том, что у меня духу не достало снова раздражить ее каким-нибудь колкам ответом. Сперва я имел в виду только её бешеный нрав; теперь же я вспомнил об её горе, которое, как известно, часто доводит бедняков до дерзости! Ответ мой смягчил хромую Люси. Она склонила голову и оперлась ею на костыль.

- Я любила ее, нежно сказала девушка. - Она была несчастлива в жизни; мистер Бетередж, низкие люди дурно обходились с ней, веди ее к злу; но это не ожесточило её кроткого нрава. Она была ангел. Она могла бы быть счастлива со мной. Мы вместе строили планы, чтоб уехать в Лондон и жить там, как сестры, трудами рук наших. Но этот человек явился здесь и разрушил мой план. Он околдовал ее. Не говорите мне, будто он не желал сделать это и даже не знал ничего об её любви к нему. Он должен был знать это и должен был пожалеть ее. "Жить без него не могу, Люси, а он никогда даже и не взглянет на меня", часто говаривала она. Ужасно, ужасно, ужасно! "Ни один мужчина, отвечала я, не стоит, чтоб об нем так сокрушались." - "Есть мущины, за которых можно жизнь свою отдать, Люси, и он один из числа их!" возражала она. Я сделала небольшие денежные сбережения, порешила дело с батюшкой и матушкой и намерена была увезти ее от унижения, которому она здесь подвергалась. Мы наняли бы маленькую квартирку в Лондоне и жили бы вместе как сестры. Вам известно, сэр, что она была хорошо воспитана, имела прекрасный почерк и работа у нея кипела в руках. Я тоже получила воспитание и хорошо пишу, хотя и не так скоро работаю, как она; но все же я поспевала бы с своим делом, и мы зажили бы припеваючи. Но что же вдруг случилось сегодня утром? что случилось? Получаю от нея письмо и узнаю, что она порешила с своею жизнию. Получаю её письмо, в котором она прощается со мной навеки.... Где он? воскликнула девушка, приподнимая голову с костыля, между тем как глаза её, сквозь слезы, снова заблистали гневом... Где этот джентльмен, о котором я не должна иначе говорить, как с уважением? А недалек тот день, мистер Бетередж, когда бедные возстанут против богатых. Молю Бога, чтоб они начали с него, Молю Бога об этом!

сильно сказано) едва ли бы в состоянии был вразумит девушку в настоящем её положении. Я же решился только не давать ей удаляться от главного предмета, в надежде, что услышу нечто заслуживающее внимания.

- Что вам нужно от мистера Франклина Блека? спросил я.

- Мне нужно его видеть.

- По какому-нибудь особенному делу?

- Я- имею к нему письмо.

- Да.

- Оно было прислано к вам в вашем письме? спросил я.

- Да.

Неужели мрак должен был разсеяться? Неужели те открытия, которых я так жаждал, сами собой напрашивались на мое внимание. Необходимо было, однако, подождать с минутку. пристав Кофф заразил нашу атмосферу и, судя по некоторым симптомам, я догадался, что следственная горячка начинает снова овладевать мною.

- Вы не можете видеться с мистером Франклиномь, сказал я.

- Я должна и хочу его видеть, был её ответ.

Хромая Люси пристально посмотрела мне в лицо, и убедившась, что я не обманул её, не говоря на слова, немедленно повернула назад в Коббс-Голль.

- Стойте! сказал я. - К завтрашнему дню я ожидаю известий от мистера Франклина Блека. Дайте мне ваше письмо, и я перешлю его к нему по почте.

Хромая Люси приостановилась и посмотрела на меня через плечо.

- Я должна передать ему это письмо из рук в руки, сказала она, - а иначе не отдам его.

- Напишите ему, что я ненавижу его, и вы скажете ему правду.

- Хорошо, хорошо. Но как же насчет письма?

- Если ему понадобится письмо, то пусть он вернется сюда и получит его от меня.

Сказав это, она заковыляла по дороге в Коббс-Голл. Достоинство мое, под влиянием жара следственной горячки, мгновенно испарилось. Я последовал за ней и попытался было заставить ее говорить; но все было напрасно. К несчастью, я был мущина, а хромая Люси пользовалась случаем помучить меня. В тот же день, только немного попозже, я решился попытать счастья у её матери, но добрая мистрис Иолланд в состоянии была только плакать, да подчивать меня усладительною влагой голландского джина. На берегу я застал рыбака. "Сквервое дело", сказал он в ответ на мои разспросы и снова принялся чинить свою сеть. Ни отец Люси, ни её мать не могли сообщить мне более того что я уже знал. Оставалось испробовать последнее средство: завтра утром написать к мистеру Франклину Блеку.

мисс Рахиль благополучно водворились в Лондоне. Второе, от мистера Джефко, уведомляло меня, что сын его господина уже уехал из Англии.

Прибыв в столицу, мистер Франклин, кажется, прямо отправился на квартиру своего батюшки. Он приехал невпопад. Мистер Блек старший, по горло занятый делами палаты общин, забавлялся в этот день любимою парламентскою игрушкой, называемою ими "проектировкой билля". Сам мистер Джефко провел мистера Франклина в кабинет его отца.

- Как ты изумляешь меня своим неожиданным появлением, милый Франклин? Иди что-нибудь случилось?

- Рахиль нездорова, и это меня ужасно безпокоит.

- Весьма сожалею о ней, но слушать теперь не могу.

можно будет это сделать?

- Мой дорогой сын! не хочу тебя обманывать. Я весь к твоим услугам по окончании сессии, но никак не ранее. Прощай.

- Благодарю вас, сэр. Прощайте.

- Справьтесь, Джефко, когда отходит завтра первый поезд, отправляющийся в Дувр?

- Без двадцати минут в шесть, мистер Франклин.

- Так разбудите же меня в пять.

- Вы уезжаете в чужие края, сэр?

- Прикажете доложить об этом батюшке?

- Да; доложите ему об этом по окончании сессии.

На следующее утро мистер Франклин уехал за границу. Куда именно ехал он, этого никто не знал (в том числе и он сам). Мы могли ожидать от него писем из Европы, Азии, Африки или Америки. Все четыре части света, по мнению мистера Джефко, имели одинакии права на мистера Франклина. Такое неблагоприятное известие, разрушив всякую надежду устроить свидание между мистером Франклином и хромою Люои, сразу положило конец моим дальнейшим открытиям. Убеждение Пенелопы, будто её подруга лишила себя жизни вследствие безнадежной любви своей к мистеру Франклину Блеку, подтвердилось словами Люси; но затем мы ничего более не узнали.

Трудно было положительно сказать, заключало ли в себе предсмертное письмо Розанны то открытие, которое, по мнению мистера Франклина, она пыталась сделать ему еще при жизни; или это было не более как её последнее прощальное слово и призвание в неудавшейся любви к человеку, который по своему общественному положению стоял так неизмеримо выше её. А может-быть, письмо заключало в себе только объяснение тех странных поступков её, за которыми следил пристав Кофф, с той самой минуты, как пропал Лунный камень, и до того времени, когда она решилась искать смерти в зыбучих песках. Запечатанное письмо отдано было хромой Люси и таким же неприкосновенным осталось оно как для меня, так и для всех окружающих ее, не исключая даже мистера и мистрис Иолланд. Мы все подозревали, что ей известна была тайна Розанны, и делали попытки разузнать от нея хоть что-нибудь, - но все было напрасно. Все слуги, убежденные, что Розанна украла и спрятала алмаз, по очередно осмотрели и обшарили утесы, к которым вели следы оставленные ею на песке, но и кто оказались безуспешным. Прилив сменялся отливом; прошло лето, наступила осень, а зыбучие пески, сокрывшие в себе тело Розанны, схоронили вместе с ней и её тайну.

Среда окончилась, не принеся с собой ничего; в четверг же пришел новый запас новостей от Пенелопы.

Дочь моя писала мне, что один знаменитый лондонский доктор был приглашен к нашей молодой госпоже, получил гинею и объявил, что развлечения будут лучшим для нея лекарством. Цветочные выставки, оперы, балы, словом, целый ряд увеселении представлялся в перспективе, и мисс Рахиль, к удивлению своей матери, совершенно отдалась этой шумной жизни. Мистер Годфрей навещал их и, как видно, попрежнему ухаживал за своею кузиной, не взирая на прием, которые он встретил с её стороны, пробуя свое счастье в день её рождении. К величайшему сожалению Пенелопы, он был очень радушно принят и тут же записал мисс Рахиль членом своего благотворительного комитета. Госпожа моя, как говорят, была не в духе и два раза имела долгия совещания с своим адвокатом. Затем начинались в письме некоторые разсуждения касательно одной бедной родственницы миледи, мисс Клак, которую, в моем отчете о нашем праздничном обеде, я отметил именем соседки мистера Годфрея и большой охотницы до шампанского. Пенелопа удивлялась, что мисс Клак не сделала до сих пор визита своей тетушке, но впрочем не сомневалась, что она не замедлит привязаться к миледи и т. д., и т. д., тут сыпались насмешки, которыми женщины обыкновенно так щедро награждают друг друга в письмах и на словах. Обо всем этом, пожалуй, и не стоило бы упоминать, еслибы не одно обстоятельство. Кажется, что распростившись со мной, читатель, вы перейдете в руки мисс Клак. В таком случае сделайте мне одолжение: не верьте ни единому слову из того, что она будет разказывать вам про вашего покорнейшого слугу.

В пятницу не произошло ничего особенного, за исключением того только, что у одной из собак сделались за ушами болячки. Я дал ей прием настоя поддорожника, и впредь до новых распоряжений посадил ее на диету, состоящую из помоев и растительной пищи. Прошу извинить меня, читатель, за то, что я упомянул об этом обстоятельстве, но сам не знаю как оно вкралось в мой разказ. Пропустите его, если угодно. Я уже прихожу к концу и скоро перестану оскорблять ваш облагороженный современный вкус. Но собака была славное животное и заслуживала хорошого ухода, право так.

Суббота, последний день недели, есть вместе с тем и последний день моего повествования.

Утренняя почта привезла мне сюрприз в форме лондонской газеты. Пораженный почерком адреса, выставленным на конверте, я сравнил его с написанным в моей карманной книжке именем и адресом лондонского закладчика, и сразу узнал в нем руку пристава Коффа.

вежливое внимание пристава Коффа, приславшого мне газету.

"Ламбеть. Незадолго до закрытия суда, мистер Септимий Локер, известный продавец старинных драгоценностей, скульптурных и резных вещей и пр. и пр., обратился к заседавшему судье за советом. Проситель заявил, что в продолжение дня ему неоднократно докучали какие-то бродячие Индеийы, которыми в настоящее время переполнены наши улицы. Их было трое. Несмотря на то что полиция велела им удалиться, она снова и снова возвращались, и даже делали попытки войдти в дом, под тем будто бы предлогом, чтобы попросить милостыни. Хотя их и прогнали от главной двери, но они снова очутились у задняго входа. Жалуясь на безпокойство, доставляемое ими, мистер Локер изъявил и некоторое опасение насчет того, не злоумышляют ли они против его собственности. В коллекции его находилось множество единственных, в своем роде, неоцененных драгоценностей классического и восточного мира. Накануне еще он вынужден был разчитать одного искусного рещика (как кажется, уроженца Индии), которого подозревал в покушении на воровство; и мистер Локер предполагал, будто человек этот и уличные фокусники, на которых он жаловался, действуют теперь заодно. Цель их, может быть, состоит именно в том, чтобы собрать толпу, произвести тревогу на улице, и пользуясь общею суматохой, забраться в дом. Отвечая на вопросы судьи, проситель заявил, что не имеет очевидных доказательств против замышляемой попытки на воровство, и может только положительно жаловаться на докучливость и безпокойство, доставляемое ему Индейцами. Судья предупредил просителя, что если и впредь Индейцы не перестанут безпокоить его, то он в праве будет призвать их к суду, где с ними немедленно поступлено будет по закону. Что же касается до драгоценностей, находящихся во владении мистера Локера, то он советовал ему принять всевозможные меры для надежнейшого охранения их, прибавив, что, пожалуй, не лишнее будет объявить об этом полиции и последовать её указаниям, основанным на опытности её в подобных делах. Затем проситель поблагодарил судью и удалился."

Разказывают, что один из древних философов (не помню по какому случаю) советовал своим близким "всегда иметь в виду конец дела". Размышляя несколько дней тому назад о том, какой будет конец этих страниц и как удастся мне сладить с ним, я нашел, что простое изложение заключительных фактов выйдет само собой как нельзя более складно. Описывая историю Лунного камня, мы не выходили из области чудесного и кончаем ее теперь самым удивительным чудом, а именно: разказом о трех предсказаниях пристава Коффа, которые все сбылась в продолжение одной недели.

Получив известие об Иолландах в понедельник, я вслед затем узнал об Индейцах и о закладчике из присланных мне лондонских газет, так как в то время, если помните, читатель, сама мисс Рахиль была уже в Лондоне. Сами видите, что я представляю вещи в наихудшем свете, не взирая на то что это противоречат моему собственному взгляду. Если же, руководствуясь очевидностию, вы заключите, что мисс Рахиль заложила мистеру Локеру Лунный камень, и покинув меня, примкнете к стороне пристава, то я, признаться сказать, не в состоянии буду слишком порицать вас за сделанное вами заключение. Во мраке добрели мы с вами до этого места разказа и во мраке же я вынужден буду покинуть нас, почтеннейший читатель.

"Почему же так?" спросят меня, пожалуй. Почему я отказываюсь ввести читателя, который так долго странствовал вместе по мной, в область высшого знания, в которой я сам нахожусь теперь?

В оправдание свое я могу ответить только одно, что действую не произвольно, а по приказанию других, а что такия распоряжения сделаны были в интересах истины. Мне воспрещено разказывать здесь более того, что было мне известно в то время; проще сказать, придерживаясь только указании собственного опыта, я не должен говорить того, что узнал в последствии от другах лиц, по той достаточной причине, что вы услышите все это из первых рук от самих очевидцев. Главная же цель разказа о Лунном камне заключается не в простом сгруппировании фактов, а в свидетельстве очевидцев. Мое воображение рисует мне почтенного члена семейства, занятого 50 лет спустя чтением этих страниц. Боже! как будет он считать себя польщенным, когда его попросят ничего не принимать на веру и отнесутся к нему как к судье, от которого ждут приговора!

Итак, после долгого путешествия, совершенного вместе, мы теперь разстаемся с вами, читатель, унося с собой, надеюсь, чувство взаимного уважения друг к другу.

Чертовская пляска индейского алмаза довела его до Лондона, куда и вы, читатель, должны будете последовать за ним, оставив меня в деревенском доме. Прошу извинения за недостатки этого сочинения, за мои бесконечные толки о самом себе и за то, что я быть, может-быть, черезчур фамилиарен с вами. Но право я не имел дурного умысла и на прощанье почтительно выпиваю за ваше здоровье и благоденствие (я только что пообедал) кружку эля из погреба миледи. Желаю, чтобы вы вынесли из моего повествования то, что Робинзон Крузо вынес из жизни своей за необитаемом острове, а именно то утешительное сознание, что между дурным и хорошим, встречаемым как в жизни, так и в этом разказе, перенес все-таки остается на стороне последняго.