Армадель.
Книга вторая.
III. День и ночь.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Армадель. Книга вторая. III. День и ночь. (старая орфография)

III. День и ночь.

Прошло утро, прошел полдень, и мистер Брок отправился в путь.

Проводив ректора до Дугласа, молодые люди вернулись в Кассльтоун, и у дверей гостиницы разстались; Аллан направился к гавани, чтобы взглянуть на свою яхту, а Мидвинтер вошел в гостиницу, чтоб отдохнуть после безсонной ночи. Он спустил сторы, закрыл глаза, но сон не являлся. В этот первый день отсутствия ректора, его впечатлительная натура слишком преувеличивала ответственность, возложенную на него мистером Броком. Нервная боязнь оставить Аллана одного, хотя бы то было на несколько часов, навела на него такую тоску и безсонницу, что для успокоения своего он решился встать и пойдти взглянуть на своего друга.

Починка маленького судна уже приближалась к концу. Был прохладный, ясный день; земля блистала; море синело; кудрявые волны весело подпрыгивали в сиянии солнца, а работники распевали, занимаясь своим делом. Спустившись в каюту, Мидвинтер увидал своего друга, деятельно хлопотавшого о приведении комнаты в надлежащий порядок. Будучи от природы наименее систематическим из смертных, Аллан повременам проникался сознанием преимуществ порядка, и в таких случаях опрятность его доходила до сумасбродства. В настоящую минуту он стоял на коленах, весь погруженный в свое дело, и с неистовою энергией разрушал маленький уютный мир каюты, чтобы привести его в первобытное хаотическое состояние.

-- Вот так каша! произнес Аллан, спокойно поднимаясь на горизонте им же самим созданного безпорядка. - Знаете ли, мой милый, я начинаю думать, что лучше бы мне оставить все это в покое.

Мидвинтер улыбнулся, и поспешил на помощь к своему другу, с проворною ловкостью, свойственною морякам.

Первый предмет, подвернувшийся ему под руку, был туалетный ящик Аллана, опрокинутый вверх дном; часть принадлежностей его валялась на полу, рядом с половыми щетками и каминною метлой. Осторожно укладывая в ящик все его принадлежности, Мидвинтер неожиданно увидал миниатюрный портрет старинной овальной формы, вставленный в оправу из мелких бриллиантов.

-- Вы, кажется, не очень дорожите этою вещью, сказал он. - Что это такое?

Аллан, наклонившись над его плечом, взглянул на миниатюру.

-- Эта вещь принадлежала моей матери, отвечал он, - и я чрезвычайно дорожу ею. Это портрет моего отца.

Резко всунув миниатюру в руки Аллана, Мидвинтер удалился на противоположный конец каюты.

-- Вам лучше самому уложить ваш туалетный ящик, сказал он, оборачиваясь спиною к Аллану. - Я стану убирать каюту с этого конца, а вы убирайте с того.

И он начал приводить в порядок вещи, валявшияся на столе и на полу. Но судьба повидимому решила во что бы то ни стало наталкивать его в это утро на предметы, составлявшие личную собственность Аллана. Прежде всего ему попалась табачная банка, заткнутая вместо пробки письмом, которое, судя по объему, заключало в себе несколько других писем.

-- Известно ли вам, что вы сюда положили? спросил он. - Важное письмо это или нет?

Аллан сейчас же узнал его. Это было первое письмо из корреспонденции, полученной им на острове Мане, и по поводу которого он сказал однажды мимоходом: "Опять пристают эти несносные стряпчие!" позабыв вслед затем с своею обычною безпечностью и свое замечание, и самое письмо.

-- Вот что значит быть особенно заботливым! сказал Аллан: - вот вам пример моей необыкновенной предусмотрительности. Вы, может-быть, не поверите этому, но я нарочно положил сюда это письмо. "Всякий раз, думаю себе, как пойду в банку, я увижу письмо, а как увижу письмо, то и вспомню, что на него нужно ответить." Нечего смеяться; это было весьма благоразумное распоряжение. Только я не мог припомнить, куда я поставил банку. Ужь не завязать ли мне на этот раз узелок в носовом платке? Как вы думаете? У вас удивительная память, мой милый. Напомните мне об этом письме как-нибудь в продолжение дня, в случае если и узел мне не поможет.

С отъезда мистера Брока, Мидвинтер в первый раз нашел возможность с пользою заменить для Аллана место его наставника.

-- Вот вам чернильница, сказал он: - почему бы не отвечать вам на это письмо сейчас же? Откладывая это дело до другого раза, вы рискуете снова позабыть о нем.

-- Совершенно справедливо, отвечал Аллан. - Но хуже всего то, что я не знаю что мне писать. Мне нужен совет. Сядьте-ка сюда, и я разкажу вам в чем дело.

С громким юношеским смехом, на который отозвался и Мидвинтер, заразившийся веселостью своего друга, Аллан сбросил с дивана груду разных вещей, наваленных на него в безпорядке, и опорожнил место для себя и для Мидвинтера. В полном разгаре юношеской веселости они сели толковать о письме, заткнутом в табачную банку. Это была достопамятная минута для обоих, как ни легко смотрели они на нее в ту пору. Не покидая своего места, они сделали первый безвозвратный шаг по темному и извилистому пути их будущей жизни.

Вот в кратких словах изложение вопроса, по поводу которого Аллан вугкдался в совете своего друга:

к Аллану, предлагая ему свои услуги. Хотя он был весьма дельный и вполни надежный человек, он, однако, не попал в милость к новому владельцу Действуя как всегда под влиянием первого побуждения, и решившись во что бы то ни стало навсегда поселить Мидвинтера в Торп-Амброзе, Аллан уверил себя, что место управляющого как нельзя более годится для его друга, по той простой причине, что оно обязало бы Мидвинтера жить с ним в поместье. В силу этого решения молодой Армадель отказался от предлагаемых ему услуг, не посоветовавшись с мистером Броком, неодобрения которого он весьма справедливо опасался, и ничего не сказав Мидвинтеру, который, будучи предоставлен своему собственному выбору, вероятно, отказался бы принять должность, совершенно не соответствующую его прежним занятиям. За этим решением началась переписка, породившая два новые затруднения, повидимому, довольно сериозные, но которые Аллан, с помощью своих стряпчих, сумел легко разрешить. Первое из них, касавшееся проверки счетов уволенного управляющого, улажено было отправкою в Торп-Амброз опытного бухгалтера; вторую же заботу, об извлечении какой-либо выгоды из дома, очищенного управляющим (Аллан разчитывал жить под одною кровлей с Мидвинтером), взялся устранить фамильный агент торп-амброзских владельцев, живший в соседнем городе. Ему поручено было найдти для этой мызы жильцов. При отъезде Аллана из Лондона, дело оставалось в этом положении, и он совершенно выбросил его из головы, как вдруг стряпчие переслали ему на остров Ман два одновременно полученные ими предложения, прося его уведомить их в наискорейшем времени, которого из двух жильцов желает он принять.

Отложив на несколько дней всякое попечение об этом предмете, но вынужденный теперь окончательно решить дело, Аллан показал своему другу оба письма, и вкратце изложив ему все обстоятельства, просил удостоить его дружеским советом. Вместо того чтобы заняться разсмотрением писем, Мидвинтер пребезцеремонно отодвинул их в сторону, и предложил Аллану два естественные, но весьма неловкие вопроса о том, кого он готовит в новые управляющие, и зачем он хочет поместить этого управляющого у себя в доме?

-- Я все вам разкажу, как мы приедем в Торп-Амброз, сказал Аллан. - А покамест довольствуйтесь тем, что этот управляющий называется X. Y. Z., и что он будет жить со мною, так как я чертовски проницателен и намерен держать его у себя на глазах. Чему вы удивляетесь? Я знаю его очень хорошо; с ним нужна большая деликатность. Еслиб я предложил ему это место заранее, то его скромность заставила бы его сказать нет. Но так как я навяжу ему эту должность невзначай, и под рукою у него не найдется человека, которому можно было бы ее передать, то он по неволе должен будет блюсти мои интересы и сказать да! X. Y. Z., скажу вам, далеко не дурной малый. Вы увидите его, когда мы приедем в Торп-Амброз, и мне сдается, что вы с ним коротко сойдетесь.

Аллан так плутовски подмигивал глазами, в голове его было столько добродушного лукавства, что человек более самоуверенный и более избалованный судьбою, сейчас разгадал бы его тайну. Что же касается до Мидвинтера, он так же далек был от истины, как те плотники, которые в это время работали над его головою на палубе яхты.

-- Разве нет теперь в имении управляющого? спросил он, причем на лице его ясно отражалось, что он недоволен ответом Аллана. - Неужели никто не занимался все это время делами?

-- Ничуть не бывало! возразил Аллан. - Дела идут, как говорится, на всех парусах. Право, я не шучу; я только выражаюсь метафорически. Счетными книгами заведует опытный бухгалтер, а раз в неделю в контору является клерк моего стряпчого. Чтожь, разве можно это называть запущением? Оставьте покамест нового управляющого в покое, и скажите-ка мне лучше, которого из двух жильцов предпочли бы вы на моем месте.

Мидвинтер взял письма и стал внимательно их просматривать.

Первое предложение было от фамильного адвоката торп-амброзских владельцев, того самого, который первый известил Аллана о доставшемся ему наследстве. Он писал собственноручно, говоря что давно восхищается мызой, которая действительно отличалась прелестным местоположением. Этот джентльмен был старый холостяк, весь погруженный в дела, и желавший проводить в сельском уединении часы свободные от занятий. В конце письма он брал на себя смелость уверить мистера Армаделя, что в лице его последний приобретет для себя смирного соседа, а для своей мызы благонадежного и заботливого жильца. Второе предложение, адресованное на имя упомянутого торп-амброзского агента, шло от совершенно посторонняго человека. Это был отставной армейский офицер, некто майор Мильрой. Семейство его состояло из больной жены и единственной дочери - молодой девушки. Представленные им удостоверения были вполне удовлетворительны, и он не менее адвоката желал удержать за собою мызу, уединенное положение которой как нельзя более соответствовало слабому здоровью мистрис Мильрой.

-- Ну, так как же? Какой профессии должен я отдать предпочтение? спросил Аллан: - армии, или адвокатуре?

-- Мне кажется, тут не может быть ни малейшого сомнения, сказал Мидвинтер: - адвокат уже давно с вами в переписке, и следовательно, его права законнее.

-- Ужь я знал, что вы это скажете! Сколько раз мне ни приходилось просить у людей совета, всегда они противоречили моему собственному взгляду. Вот хоть бы этот вопрос о найме мызы. Я совершенно на стороне другого жильца, и стою за майора.

-- Но почему?

Молодой Армадель указал пальцем на ту часть письма агента, где говорилось о семействе майора Мильроя, и где стояли слова: "молодая девушка".

-- Степенный холостяк, прогуливающийся по моим владениям, будет для меня далеко не интересным зрелищем, сказал Аллан, между тем как молодая девушка совсем другое дело. Я убежден, что мисс Мильрой очаровательна. Слушайте, Осия Мидвинтер, рыцарь печального образа! Вообразите себе как она будет порхать между моими деревьями в своем хорошеньком кисейном платьице и производить безпорядки в моих владениях! Вообразите себе, как она будет пробираться своими очаровательными маленькими ножками в мой фруктовый сад, прижимать свои прелестные, свежии губки к моим персикам, обрывать своими пухленькими ручками мои первые фиялки, и прятать свой беленький носик в букетах свежих роз! Что же предлагает мне степенный холостяк взамен всех этих прелестей? Вид желтого, ревматического существа в штиблетах и парике! Нет! нет! судьи хорошие люди, но мисс Мильрой лучше.

-- Можете ли вы о чем-ни будь в мире говорить сериозно, Аллан?

-- Пожалуй, попробую, если хотите. Я очень хорошо знаю, что мне следовало бы предпочесть адвоката; но что же мне делать, если майорская дочка вертится у меня в голове?

Мидвинтер стал энергически развивать свой справедливый, благоразумный взгляд на это дело, и из всех сил старался убедить своего друга. Выслушав его с примерным терпением, Аллан очистил место на столе каюты, и вынул из своего жилетного кармана полукрону.

-- Мне пришла в голову преоригинальная мысль, сказал он. - Пусть решит это дело сама судьба.

Подобное предложение со стороны самого хозяина дома было так увлекательно нелепо, что Мидвинтер не мог далее оставаться сериозным.

-- Я буду вертеть монету, продолжал Аллан, а вы закричите когда мне остановиться. Конечно, мы отдадим предпочтение армии. "Лицо" будет означать майора, а "изнанка" адвоката. Я начинаю. Смотрите же! И он пустил монету по столу.

Монета упала на стол лицом вверх.

-- Надеюсь, что вы шутите, сказал Мидвинтер, видя, что Аллан раскрывает свой портфель и готовится обмакнуть перо в чернильницу.

-- Шучу? Нисколько! возразил Аллан. - Судьба стоит за меня и за мисс Мильрой, а вы и ваш адвокат остались с носом! Да ужь нечего спорить! Майор выпал наверх, за ним и должна остаться мыза. Не намерен я сдавать ее этим адвокатам да стряпчим, чтоб они только надоедали мне своими письмами:

Не более как через две минуты оба ответа были уже готовы. Первый, к торп-амброзскому агенту, заключался в следующих словах: "Милостивый государь мой, я согласен на предложение майора Мильроя; он может переезжать когда ему угодно. Весь ваш, Аллан Армадель." Второй, к адвокату, был такого содержания: "Милостивый государь мой, весьма сожалею, что обстоятельства лишают меня возможности принять ваше предложение. Весь ваш, и проч. и проч."

-- Не понимаю, отчего это люди так затрудняются перепиской, заметил Аллан, окончив свои письма. По мне это чрезвычайно легко.

Он выставил адресы, и насвистывая веселый мотив, запечатал письма для отправки их на почту. Занятый своим делом, он позабыл о своем друге. Но когда все было готово, его поразило внезапное молчание, воцарившееся в каюте. Подняв глаза, он с удивлением увидал, что Мидвинтер сосредоточил все свое внимание на полукроне, лежавшей на столе лицом вверх. Аллан перестал свистать.

-- Что вы тут делаете? спросил он.

-- Размышляю, отвечал Мидвинтер.

-- О чем это? настаивал Аллан.

-- О том, отвечал Мидвинтер, подавая ему полу-крону, - есть ли на свете судьба?

Через полчаса оба письма были отправлены, и Аллан, который, занимаясь починкой яхты, почти не имел до сих пор свободного времени, предложил своему другу прогулку по городу. Даже лихорадочная заботливость Мидвинтера оправдать доверие мистера Брока ничего не могла найдти непозволительного в этом невинном предложении, и молодые люди отправились вместе осмотреть столицу острова Мана.

Вряд ли найдется в обитаемой части земного шара другой город, который по своему местоположению представлял бы так мало интереса для досужого внимания заезжих иностранцев как Кассльтоун. Со стороны моря находилась, вопервых, внутренняя гавань с подъемным мостом для пропуска судов; вовторых, внешняя гавань, оканчивавшаяся приземистым маяком; затем, глазам зрителя, представлялся плоский берег по правую и плоский берег по левую руку. В уединенном центре города стояло коренастое серое здание, называвшееся замком; не вдалеке от него возвышалась колонна, воздвигнутая в память какого-то губернатора Смельта, с плоскою верхушкой для помещения статуи, но без статуи; были туг также и казармы, вмещавшия в себе до полроты солдат, отряженных для занятия острова, с одним унылым часовым, стоявшим у одинокой двери. Преобладающий цвет в городе был светлосерый. Несколько открытых лавок перемежались на весьма небольшом разстоянии другими запертыми лавками, хозяева которых с отчаяния бросили торговлю. Вялое ротозейничеетво лодочников, без цели тоскавшихся на берегу, казалось здесь втрое сонливее и вялее чем где-нибудь; окружная молодежь, приютившись под сенью глухой стены, курила трубки в молчаливом унынии; оборванные ребятишки машинально Говорили: "подайте пенни", и прежде чем милосердая рука прохожого успевала опуститься в карман, удалялись в мизантропическом сомнении относительно человеколюбия лица, к которому обращались с своею просьбой.

Могильная тишина, наполнявшая кладбище, разливалась по всему этому жалкому городу. Одно только цветущее здание являло отрадное зрелище посреди безмолвного запустения этих страшных улиц. Посещаемое воспитанниками соседняго коллегиума Короля Вильгельма, это здание естественным образом служило приютом для пирожника и его лавки. Здесь по крайней мере глазам иностранца, заглянувшого в окно, представилось бы нечто интересное: на высоких скамьях, с длинными болтавшимися ногами и медленно жевавшими челюстями, сидели школьники, которые, присмирев под влиянием страшной тишины Кассльтоуна, важно глотали свои пирожки в ужасающем молчании.

-- Хоть убейте меня, я не могу долее смотреть на этих мальчишек с их пирогами! сказал Аллан, таща своего друга от лавки пирожника. - Посмотрим, не найдем ли мы в следующей улице чего-нибудь позабавнее.

Первый забавный предмет, попавшийся им в соседней улице, была лавка рещика-золотильщика, тихо угасавшая в последнем градусе коммерческого упадка. Внутри за прилавком виднелась только наклоненная голова мальчика, безмятежно спавшого посреди ненарушимого молчания. В окне выставлены были на-показ проходящим три маленькия, жалкия, засиженные мухами рамки, небольшое, от времени запылившееся, объявление об отдаче в наем какой-то земли и раскрашенная гравюра - воплощение начал самой ярой трезвости, представлявшая в назидание проходящим все ужасы пьянства. Эта картина, на которой изображены были опорожненная бутылка джину, необыкновенных размеров чердак, перпендикулярно стоявший церковный чтец и в горизонтальном положении умиравшая семья, - рекомендовала себя благосклонному вниманию публики, под многозначительным и приличным сюжету названием, Рука Смерти. Решимость Аллана во что бы то ни стало извлечь для себя удовольствие из прогулки по Кассльтоуну, до сих пор его не покидавшая, начала, наконец, изменять ему. Он предложил отправиться в какое-либо другое место, и так как Мидвинтер охотно согласился на это предложение, то они вернулись в гостиницу, чтобы разузнать, куда им лучше ехать. Благодаря необыкновенной сообщительности и фамильярности Аллана, а также его неумению предлагать свои вопросы, молодых людей забросали сведениями, относившимися ко всему кроме того предмета, за которым они пришли в гостиницу. Они сделали много интересных открытий о законах и конституции острова Мана, равно как и о нравах и обычах его обитателей. К величайшей потехе Аллана, туземцы говорили об Англии как об известном им соседнем острове, находящемся в некотором разстоянии от центральной империи острова Мана. Затем, оба Англичанина узнали, что эта счастливая маленькая нация управлялась своими собственными законами, публично провозглашаемыми губернатором и двумя главными судьями, которые нарочно сходились для этого однажды в год наверху старинного вала, в фантастических костюмах, приноровленных к этому случаю. Кроме этого завидного учреждения, остров пользовался еще одним неоцененным благом - местным парламентом, называемым Палатою Ключей: это собрание, по словам туземцев, далеко опередило парламент соседняго острова Англии, в том отношении, что члены его, без участия народа, торжественно избирали друг друга. С помощию этих подробностей, собранных от людей всех званий и сословий, Аллан убил час времени по обыкновению самым безпорядочным образом; наконец, болтовня истощилась сама собою, и Мидвинтер (говоривший все время в стороне с хозяином) спокойно напомнил своему другу о цели их прихода в гостиницу. По словам хозяина, чтобы полюбоваться красивою местностью, нужно было ехать на западный и юго-западный берег острова, где находился рыбачий город, порт св. Марии, имевший гостиницу для приезжающих. Мидвинтер заметил Аллану, что если впечатление, вынесенное им из прогулки по Кассльтоуну, еще не отбило у него охоты от экскурсий в какое-либо другое место, то ему стоит только сказать слово, и экипаж немедленно явится к его услугам. Аллан подпрыгнул от удовольствия, и минут через десять оба друга уже ехали в глухую, дикую местность, на западной стороне острова.

Таким образом день отъезда мистера Брока ознаменовался до сих пор только самыми ничтожными событиями, в которых даже нервная подозрительность Мидвинтера не могла найдти ничего предосудительного. Так суждено было ему и продолжаться вплоть до наступления ночи, которая, по крайней мере для одного из двух спутников, на всю жизнь должна была остаться памятною.

за другим экипажем в Кассльтоун, или дойдти пешком до порта Св. Марии.

Решившись на последнее, Мидвинтер и Аллан продолжали свой путь; но скоро их нагнал какой-то джентльмен, ехавший один в открытом кабриолете. Он вежливо отрекомендовался им под именем доктора, живущого около самого порта св. Марии, и предложил им место в своем экипаже. Всегда податливый на новые знакомства, Аллан тотчас же принял это предложение, и не прошло пяти минут как он и доктор (имя которого было Гаубери) уже разговаривали между собою весьма дружески и фамильярно; между тем как Мидвинтер, по обыкновению, сдержанный и молчаливый, сидел один на заднем месте. У самого въезда в город они разстались с мистером Гаубери перед дверями его дома. Аллан громко восторгался чистенькими французскими окошками квартиры доктора, его красивым цветником и газоном, и на прощаньи так крепко стиснул ему руку, как будто они с детства были приятелями. Приехав в порт св. Марии, молодые люди увидали себя в том же Кассльтоуне, только в гораздо меньшем размере. Но за то окружавшая город местность, грандиозная, дикая, открытая и холмистая вполне оправдывала свою репутацию. День незаметно прошел в прогулке, все тот же невинный, праздный день, каким он был с самого начала, и, наконец, сменился вечером. Подождав еще несколько минут, чтобы полюбоваться на заходящее солнце, величественно садившееся над лесистыми холмами и утесами, и потолковав о мистере Броке и его длинном путешествии, они вошли в гостиницу чтобы заказать свой ранний ужин. Ночь все ближе и ближе подходила к обоим друзьям; все ближе и ближе подходило и то, что ночь должна была принесть с собою; а между тем ничто не предвещало этого, и все случившееся было или забавно или ничтожно. Ужин приготовлен был плохо; служанка оказалась безтолковою до крайности; старомодная сонетка в кофейной оборвалась в руках Аллана, и задев в своем падении размалеванную китайскую пастушку, стоявшую на камине, разбила ее в дребезги. Такими ничтожными событиями завершился этот день, когда, наконец, сумерки уступили место ночи, и в комнату внесен был огонь.

Заметив, что Мидвинтер, вдвойне утомленный безсонною ночью и суетливо проведенным днем, не расположен к разговору, Аллан оставил его отдохнуть на диване, а сам отправился в корридор, в надежде отыскать себе какого-нибудь собеседника. Здесь одно из ничтожных событий этого дня снова натолкнуло его на мистера Гаубери, и содействовало, к счастию или к несчастию, - это мы увидим в последствии, - более близкому знакомству между обоими джентльменами.

Буфет гостиницы помещался в конце корридора, и сама хозяйка, стоявшая за прилавком, приготовляла питье для доктора, который зашел поболтать с нею. Отвечая на просьбу Аллана принять его в их кружок, мистер Гаубери вежливо подал ему стакан, только что наполненный для него хозяйкою. Это было холодное питье из водки с водою. Явная перемена, происшедшая в лице Аллана, в то время как он внезапно отшатнулся от питья и попросил подать ему вместо того стакан виски, не ускользнула от внимания доктора.

-- Еще один пример чисто-нервной антипатии, сказал мистер Гаубери, спокойно принимая из его рук стакан с водкой.

Это замечание заставило Аллана сознаться в непреодолимом отвращении (которого он, впрочем, имел наивность стыдиться) к запаху и вкусу водки. С какою бы жидкостию ни была она смешана, присутствие её, мгновенно ощущаемое органами его вкуса и обоняния, причиняло ему тошноту и головокружение, как только напиток этот касался его губ. От этого личного факта разговор перешел к антипатиям вообще; с своей стороны, доктор сказал, что этот вопрос представляет весьма важный научный интерес, и что у него хранится дома описание многих любопытных случаев в этом роде, с которыми он рад познакомить Аллана, если тот располагает своим вечером и зайдет к нему через час, когда окончатся его медицинския занятия того дня.

С удовольствием приняв приглашение доктора (относившееся также и к Мидвинтеру, еслибы последний пожелал им воспользоваться), Аллан возвратился в кофейную чтобы взглянуть на своего друга. В полусонном, в полубодрствующем состоянии, Мидвинтер все еще лежал на диване с местною газетой в руках, которую он уронил на пол при входе Аллана.

-- Я слышал в корридоре ваш голос, сказал он сонливо. - С кем это вы разговаривали?

-- С доктором, отвечал Аллан. - Я намерен отправиться к нему через час времени, чтобы вместе покурить и потолковать. Не пойдете ли и вы со мною?

Мидвинтер с тяжким вздохом изъявил свое согласие. От природы застенчивый и нерасположенный к новым знакомствам, он чувствовал теперь, вследствие усталости, еще большее отвращение к предстоящему визиту. Впрочем, дела были в таком положении, что ему не оставалось другого выбора как идти к доктору, потому что, благодаря врожденной опрометчивости Аллана, его никуда нельзя было отпустить одного, и в особенности в совершенно незнакомый дом. "Мистер Брок, вероятно, пошел бы сам с своим воспитанником," подумал Мидвинтер, и он был твердо убежден, что заступает теперь для Аллана место его отсутствующого наставника.

-- А чем бы нам заняться покамест? спросил Аллан, глядя вокруг себя. - Нет ли чего-нибудь здесь интересного? прибавил он, поднимая лежавшую на полу газету.

-- Я слишком устал, чтобы просматривать ее. Если вы найдете что-либо интересное, то прочтите вслух, сказал Мидвинтер, надеясь, что чтение не даст ему заснуть.

Значительная часть газеты наполнена была выдержками из книг, только что появившихся в Лондоне. В числе прочих произведений, из которых заимствованы были наибольшие извлечения, одно в особенности способно было заинтересовать Аллана: это было весьма эффектное описание путевых приключений каких-то путешественников, заблудившихся в диких пустынях Австралии. Напав на то место, где описывались их бедствия и грозившая им опасность умереть от жажды, Аллан объявил своему другу, что он нашел такую вещь, от которой у него волос встанет дыбом, и с жаром принялся за чтение. Твердо решившись не спать, Мидвинтер следил за разказом, шаг за шагом, не пропуская ни единого слова. Долго слушал он с напряженным вниманием: как путешественники совещались между собою в виду ужасной смерти, смотревшей им прямо в лицо; как они решились идти вперед до последней возможности; как начался потом сильный ливень, в продолжение которого они тщетно старались уловить губами дождевые капли; как облегчили они на время свою жажду, обсосав свое мокрое платье, и как через несколько часов потом снова возобновились их страдания. И ночной переход, совершенный наиболее сильными, между тем как слабые оставались позади; и стая птиц, за полетом которых несчастные путешественники начали следить., на разсвете; и внезапно открывшийся пруд спасший им жизнь, - все это слышал Мидвинтер; но ему стоило величайших усилий, чтобы сосредоточивать на разказе свое быстро ослабевавшее внимание. С каждою новою строкой, с каждою новою фразой, слух его все смутнее и неявственнее различал голос Аллана. Скоро слова незаметно слились для него в какой-то слабый неясный гул; затем, свет в комнате стал постепенно меркнуть; звуки сменились приятною тишиной, и последния сознательные ощущения усталого Мидвинтера перешли, наконец, в сладкий, тихий сон.

Следующим событием, в котором он мог дать себе отчет, был сильный звонок, раздавшийся у подъезда гостиницы. Мидвинтер вскочил на ноги с проворством человека, привыкшого пробуждаться при малейшем шорохе. Окинув комаату глазами, он увидал, что она пуста, и что часы показывают двенадцать. Шум, произведенный сонным слугой, который отпирал внизу дверь, и раздавшиеся вслед затем быстрые шаги по корридору, наполнили его внезапным предчувствием чего-то недоброго. В ту минуту, как он поспешно собрался выйдти из комнаты, чтобы узнать в чем дело, дверь кофейной отворилась, и перед ним очутился доктор.

-- Весьма сожалею, что безпокою вас, сказал мистер Гаубери. - Но не тревожьтесь; все обстоит благополучно.

-- Где мой друг? спросил Мидвинтер.

-- На пристани, отвечал доктор. - Я до некоторой степени несу на себе ответственность за его настоящий поступок, и мне кажется, что при нем следует быть теперь какому-нибудь осторожному человеку как вы, например.

Этого намека достаточно было для Мидвинтера. Он и доктор немедленно отправились на пристань. Дорогою мистер Гаубери сообщил своему спутнику обстоятельства, побудившия его прийдти в гостиницу.

Верный своему обещанию, Аллан в назначенный час явился к доктору, извиняясь за своего друга, которого он не решился потревожить и оставил крепко спящим на диване кофейной. Вечер, прошел приятно; разговор вертелся на различных предметах, когда на беду мистер Гаубери упомянул о том, что он страстно любит море, и что у него есть в гавани своя собственная шлюпка. Разгоряченный этим открытием и своим любимым разговором, Аллан пристал к доктору, чтобы тот повел его на приставь показать шлюпку. Прелесть ночи и тишина воздуха довершили зло, внушив Аллану непреодолимое желание покататься в лодке при лунном освещении. Так как обязанность медика не позволяла мистеру Гаубери сопровождать своего гостя в этой прогулке, он решился лучше обезпокоить Мидвинтера, нежели допустить Аллана (как ни хорошо знаком он был с морем) отправиться в полночь одному на подобную прогулку.

-- Сюда, сюда, дружище! крикнул Аллан. - Как раз подоспели к ночным проказам при лунном освещении.

Мидвинтер заметил, с своей стороны, что лучше было бы отложить проказы до утра, а теперь отправиться в постель.

старый крот! Взгляните-ка сюда, да потом и думайте о постели, если можете.

И он указал рукой на море. Луна сияла в безоблачном небе; со стороны берега дул легкий, ночной ветерок; тихия воды весело струились посреди торжественной тишины ночи. Мидвинтер обернулся к доктору с выражением благоразумной покорности обстоятельствам: он хорошо понимал, что все слова, все увещания были бы совершенно напрасны.

-- Весла в лодке?

-- Да.

-- Я привык к морю, сказал Мидвинтер, спускаясь с набережной: - вы можете смело доверить мне и моего друга, и вашу лодку.

-- Доброй ночи, доктор! закричал Аллан. - Виски у вас великолепно, ваша яхта - прелесть, а вы сами - милейший человек в мире!

Подгоняемые ветром, молодые люди скоро поравнялись с западным мысом, и уже плыли по Пульвашскому заливу; но тут возник вопрос, выходить ли им в открытое море, или держаться берега. Последнее было благоразумнее, так как ветер мог скоро измениться; поэтому Мидвинтер повернул лодку, и она тихо поплыла около берега в направлении к юго-западу.

Мало-по-малу скалистый берег стал возвышаться, и в диких, зазубренных утесах, причудливо громоздившихся друг над другом, показались со стороны моря черные зияющия разселины. Близь крутого мыса, называемого Испанскою Головой, Мидвинтер многозначительно посмотрел на часы; но Аллан вымолил еще полчаса, чтобы взглянуть на знаменитый Зундский пролив, к которому они теперь быстро приближались, и о котором он слышал столько удивительных разказов от своих рабочих. Новый поворот рулем, сделанный Мидвинтером по просьбе Аллана, поставил лодку прямо против ветра. Тогда с одной стороны глазам их открылся величественный вид южных берегов острова Мана, а с другой - черные обрывы островка, называемого Тельцом, и отделяемого от материка темным и опасным Зундом.

Мидвинтер еще раз посмотрел на часы.

-- Пора вернуться, сказал он. - Натягивай шкот!

Мидвинтер накренил немного лодку, - и посмотрел куда ему указывал друг его.

Между скалистыми берегами Зунда, одинокий, мрачный, как привидение, вставшее из могилы, вздымался на подводной скале разбитый корабль, освещенный бледно-желтоватым сиянием месяца.

-- Я знаю, что это за корабль, сказал Аллан в сильном волнении. Я слышал о нем вчера от моих рабочих. Его занесло сюда в темную, темную ночь, когда зги Божьей не видать было. Это бедное, старое купеческое судно купленное корабельными барышниками на слом. Подъедем к нему поближе, Мидвинтер, мне хочется взглянуть на него.

Мидвинтер колебался. Все прежния наклонности его морской жизни сильно побуждали его исполнить желание Аллана; но ветер начинал свежеть, и он не доверял волнистой поверхности и кипучим водоворотам канала.

-- Пустяки! возразил Аллан. - На небе светло, как днем, и мы сидим на два фута.

Не успел Мидвинтер отвечать ему, как лодка, увлеченная течением, понеслась прямо к разбитому кораблю.

-- Паруса долой, и за весла, сказал Мидвинтер спокойно. Теперь волею, или неволею, а мы прямо бежим на него.

Оба приученные к работе веслами, они скоро направили лодку в наиболее спокойную сторону канала, прилегавшую к островку Телец. На небольшом разстоянии от корабля Мидвинтер передал свое весло Аллану, и улучив удобную минуту, уцепился крюком за переднюю часть разбитого судна. Через минуту лодка уже спокойно стояла, приютившись под сенью этой громады.

а другой сбросил в лодку к Аллану.

-- Прихватите его покрепче, сказал он, - и подождите меня, покамест я осмотрю все-ли здесь безопасно.

С этими словами он изчез за бортом.

-- Ждать? повторил Аллан, озадаченный чрезмерною осторожностию своего друга. - Что он хочет этим сказать? Стану я еще дожидаться его! Куда один идет, туда и другому можно!

Он кое-как замотал брошенный ему фалень за переднюю банку шлюпки, и уцепившись за трапп, быстро взобрался по нем на палубу.

Мидвинтер улыбнулся.

-- Ровно ничего, отвечал он. - Но я не мог быть уверен в нашей безопасности до тех пор, пока не обошел корабля со всех сторон.

Аллан, в свою очередь, прошелся по палубе, и глазом знатока осмотрел разбитое судно с носа до кормы.

-- Развалина! сказал он. - Обыкновенно Французы лучше строят свои корабли. Мидвинтер подошел к Аллану, и с минуту молча смотрел на него.

-- Да.

-- А почему вы знаете?

-- Мои рабочие сказали мне. Они очень хорошо его знают.

Мидвинтер подвинулся еще ближе. Аллан нашел, что смуглое лицо его друга казалось особенно бледным при свете луны.

-- Как же! перевозкой строевого леса.

В эту минуту худая, смуглая рука Мидвинтера впилась в плечо Аллана, а зубы его застучали как в лихорадке.

-- А не назвали ли они его по имени? спросил он голосом, внезапно перешедшим в шопот.

-- Кажется называли. Да я, право, позабыл теперь.... Тише, однако, дружище; вы уж слишком впились в меня своими длинными когтями.

La Grâ?

-- Чорт возьми! Как вы могли угадать это? Действительно, так, La Grâ

В один прыжок Мидвинтер очутился у борта.

-- Лодка!!! крикнул он отчаянным голосом, который звучно раздался среди ночной тишины и заставил Аллана немедленно подойдти к нему.

Нижний конец веревки плескался по воде, а впереди, разсекая серебристую полосу, образуемую лунным светом, плыла какая-то черная точка, быстро скрывавшаяся из виду. Шлюпка отвязалась.