Армадель.
Книга третья.
IV. Ход событий.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Армадель. Книга третья. IV. Ход событий. (старая орфография)

IV. Ход событий.

Лицо Мидвинтера все более и более принимало мрачное выражение, по мере того как экипаж терялся из виду.

-- Я сделал все что мог, говорил он сам себе, возвращаясь в грустном раздумьи в комнаты: - еслибы тетер Брок был здесь, то и он не мог бы сделать больше.

Он посмотрел на связку ключей, которую вручил ему Аллан, и его мнительною натурой овладело внезапное желание приняться за пересмотр книг управляющого. Пробравшись в комнату, в которую временно перенесена была вся движимость управляющого, после того как он очистил свою квартиру в коттедже, он уселся у письменного стола и стал размышлять о том как он приступит, без посторонней помощи, к трудному делу поверки счетов по Торп-Амброзскому имению. Результатом этих размышлений было убеждение в полном своем невежестве по этой части. Кассовая книга смущала его, арендные контракты, планы, самая корреспонденция, словно писаны были на совершенно непонятном для него языке. Оставляя эту комнату, он с горечью вспомнил о двух годах, потраченных им в одиночестве на самообучение в шрусберийской книжной лавке. "Почему я лучше не занялся каким-нибудь практическим делом? думал он. - Почему я тогда не понял, что общество поэтов и философов слишком высокое общество для такого скитальца как я?" Он уселся в одинокой большой зале; тишина, господствовавшая в ней, легла тяжелым бременем на его и без того невеселые думы; её великолепие вывело его из терпения, как оскорбление заносчивого миллионера. "Будь проклято это место", сказал он, схватив шляпу и палку; "пустынный холм, на котором когда либо отдыхал я, мне лучше нравится чем этот дом!"

Он нетерпеливо сошел с лестницы и остановился у подъезда, в нерешимости, в какую сторону направиться, чтоб, оставив за собою парк, выйдти в поле. Если пойдти по тому направлению, по которому уехала коляска, то-есть в город, то он там может наткнуться случайно на Аллана. Выйдти чрез задния ворота? Но он знал очень хорошо, что в таком случае ему не удержаться, чтобы не завернуть в комнату Сна. Оставалась еще одна дорога, - та, которую он избрал было поутру и воротился. Теперь нечего было опасаться помешать там Аллану и дочери майора. Мидвинтер решился, и отправился чрез сад в открытое поле, лежащее по эту сторону господского дома.

Выбитый из своего равновесия происшествиями этого дня, ум его был исполнен того горького и дикого протеста против неизбежных самозаявлений богатства, - протеста, который так любезно оплакивается благоденствующим и богатым, и который так тяжко и так близко знаком несчастному и бедняку.

"Вереск ничего не стоит!" сказал он мысленно, оглядываясь презрительно на богатую и роскошную растительность парка; "а одуванчики и маргаритки ничуть не хуже любой из вас!" Он шел мимо искусно разбитых овалов и квадратов италиянского сада, совершенно равнодушный к симметрии и изяществу его рисунка. "По скольку обошелся каждый квадратный фут?" сказал он, бросая последний презрительный взгляд на растения и выходя из парка

Он углубился в темную аллею, куда утром пошел Аллан; прошел чрез огород, а потом, по мостику, находившемуся позади его, приблизился к коттеджу майора. Со свойственною ему проницательностью, он при одном взгляде на коттедж делал уже свои заключения. Он смотрел на милое маленькое жилище, которое никогда бы не опросталось и не было бы отдано в наймы, еслибы не странная решимость Аллана навязать своему другу должность управляющого,

Летний вечер был тепел и тих. Окна в верхнем и нижнем этажах коттеджа были все растворены. Из одного из них, наверху, резко разносился по вечерней тишине звук голосов и долетал до Мидвинтера, когда он проходил мимо садового забора. Сильнее всех раздавался женский голос, громкий, резкий и сварливый, потерявший всю свою свежесть и мелодичность и сохранивший одну только редкую звучность. К нему от времена до времени примешивался более густой и спокойный голос мущины, очевидно старавшагося успокоить свою собеседницу. Хотя разстояние, на котором находился Мидвинтер, было так велико, что он, не мог различат слов, однако он тотчас почувствовал, что ему не следует здесь оставаться долее, и продолжал свою прогулку. В ту же минуту в окне показалось лицо молодой девушки, в которой, после описания, сделанного Алланом, нетрудно было узнать мисс Мильрой. Мидвинтер невольно остановился, чтобы посмотреть на нее. Выражение молодого лица, которое еще недавно так мило улыбалось Аллану, было усталое и грустное. Посмотрев разсеянно в парк, она вдруг обратилась снова лицом внутрь комнаты, куда внимание её очевидно было привлечено чем-то сказанным там.

-- О, мама, мама, воскликнула она с негодованием, в голосе, - как можете вы говорить это?

Слова эти произнесены были у самого окошка и долетели до Мидвинтера; он поспешно стал удаляться, чтобы не услыхать еще больше. Но невольное проникновение в домашния тайны майора Мильрой для Мидвинтера этим еще не прекратилось. Обогнув угол садовой ограды, он увидел лавочного мальчишку, который через калитку передавал горничной какой-то узелок.

-- А что, спросил мальчишка, с свойственным его классу нахальством, - как чувствует себя барыня?

Служанка протянула руку, чтобы схватить мальчишку за уши.

-- Как чувствует себя барыня? повторила она, гневно качая головой вслед убегавшему мальчишке. - Еслибы Богу угодно было принять к себе барыню, то это было бы благословением для всех в доме.

В светлом очерке домашняго быта обитателей коттеджа, который Аллан с восторгом начертал своему другу, не было ничего похожого на этот зловещий намек. Ново было, что от домохозяина были скрыты семейные секреты жильцов. Чрез пять минут Мидвинтер уже был снова у ворот парка. "Неужели судьба предназначила мне не услышать сегодня ничего такого что могло бы ободрить меня и придать надежду на будущее?" думал он про себя, прихлопнув за собою с гневом калитку. "Даже жильцы, которым Аллан отдал в наймы коттедж, имеют какую-то беду, которая отравляет их семейную жизнь, а я должен был узнать о существовании этой беды!"

Он направился по первой попавшейся ему дороге, не обращая внимания на окружающие предметы, и будучи погружен в свои думы. Прошло больше часу, прежде чем он подумал о необходимости возвратиться. Вспомнив об этом, он посмотрел на часы и решился поспешить обратно к дому, чтобы встретить Аллана при его возвращении. Чрез десять минуть ходьбы, он очутился на перекрестке, куда сходились три дороги; он тотчас же убедился, что он совершенно не приметил прежде, по какой из этих дорог он пришел. Никакого указательного столба здесь не было; со всех сторон разстилались плоския поля, там и сям пересекаемые широкими канавами. Местами пасся скот, и ветряная мельница высилась вдали над вспаханными полями, обрамлявшими низкий горизонт. Но не видать было ни одного дома, и ни одно человеческое существо не показывалось вдоль по этим дорогам, на сколько оне были видны. Мидинатер оглянулся назад, в ту сторону, откуда он шел. Тут явилась ему подмога; он увидел фигуру мущины, который быстро приближался к нему, и которого он мог разспросить о дороге.

Фигура приближалась, одетая с головы до ног в черное, словно подвижное пятно на ярко-белой поверхности дороги, освещенной почти горизонтальными лучами заходящого солнца. Это был худенький, щедушный, бедно одетый старичок. На нем надет был старый, истасканный черный плащ и бурый парик, который не имел даже претензии прослыть за его собственные волосы. Коротенькие, черные панталоны пристали, как верные, старые слуги, к его худеньким ногам, а порыжелые сапоги скрывали как могли его неуклюжия ступни. Старая поярковая шляпа смотрела еще старее и невзрачнее от обвивавшого ее черного крепа; на шею его надет был широкий галстук, из черной волосяной материи, доходивший до самых его скул. Единственною цветною вещью на нем был находившийся в руках его адвокатский портфель, из голубой саржи, столь же щедушный как и он сам. Единственною привлекательною чертою на его гладко-выбритом старою лице был ряд белых зубов, которые так же откровенно, как его парик, говорили, казалось, каждому внимательному наблюдателю: "Мы проводим ночь на его туалетном столе, а день у него во рту."

Все немногое количество крови в теле этого человека окрасило его худые щеки, когда Мидвинтер пошел к нему на встречу и спросил его о дороге в Торп-Амброз. Это тусклые, слезливые глаза забегали во все стороны, в странном смущении. Еслиб ему встретился лев, вместо человека, и еслибы немногия слова, сказанные ему, выражали угрозу, вместо вопроса, лицо его едва ли могло бы выражать большее смущение и испуг чем теперь. В первый раз в своей жизни Мидвинтер видел свое собственное чувство застенчивости и неловкости, испытываемое им в присутствии чужих людей, отраженным с десятикратною силой нервного страдания на лице другого человека, и притом человека, который, по летам, мог бы быть его отцом.

Он говорил с робостью в голосе, с заискивающею улыбкой и униженными жестами, которые показываю, что он привык получать грубые ответы на свои вежливые выражения от тех, с которыми он говорил.

-- Я не знал, что город и поместье известны здесь под одним и тем же именем, оказал Мидвинтер; - я спросил о поместье. Он инстинктивно подавил в себе свою собственную застенчивость при произнесении этих слов, и говорил с таким радушием, какое он редко выказывал в разговорах с незнакомыми людьми.

Убогий незнакомец, очевидно, принял с благодарностью оказанную ему взаимность за его вежливость; он просветлел и несколько приободрился.

-- Ступайте вот по этой дороге, сэр, оказал он, протягивая свой тощий палец, - а когда вы дойдете до нового перекрестка, где встречаются опять две дороги, извольте идти по той, которая влево. Я жалею, что у меня есть дело в другом месте, именно в городе, а не то я счел бы за счастье проводить вас и показать вам дорогу. Прекрасная летняя погода, сэр, для прогулки. Вы не можете заблудиться, если будете держаться все влево. О, не безпокойтесь, не стоит благодарности. Боюсь что задержал вас, сэр. Желаю вам приятной прогулки обратно и доброго утра!

Окончив свою речь (причем он, очевидно, уверен был, что чем больше будет говорить тем более выкажет учтивости), он впал в прежнюю свою робость. Он стал поспешно удаляться, как будто попытки Мидвинтера благодарить его заключали в себе целый ряд испытаний, которым у него не хватало духу подвергнуться. Еще через две минуты, черная фигура его вдали уменьшалась до того, что снова стала казаться подвижною черною точкой на дороге, облитою лучами заходящого солнца.

Мысли Мидвинтера, на обратном пути его домой, странным образом не могли оторваться от недавней встречи. Он не понимал, почему у него не выходит из головы незнакомец. Он не догадывался, что замеченные им ясные следы прошедших несчастий и настоящих страданий на лице бедняка невольно напомнили ему о его собственных страданиях. Он стал досадовать на свое участие к этому незнакомцу, как досадовал на все приключавшееся с ним в этот день. "Неужели я и здесь сделал новое несчастное открытие?" спросил он себя с нетерпением. "Встречу ли я снова этого человека? И кто бы это такой мог быть?"

Время должно было дать ответ на оба эти вопроса, прежде чем несколько дней миновали над головой вопрошавшого.

Когда Мидвинтер пришел домой, Аллан еще не возвращался. В доме ничего не случилось в его отсутствие; только из коттеджа пришел посланный, которому велено было засвидетельствовать мистеру Армаделю почтение от майора Мильрой и просить извинения, что болезнь мистрис Мильрой не позволит ему принять мистера Армаделя в этот день. Ясно было, что припадки болезни (иди досады) мистрис Мильрой только временно не нарушали домашняго спокойствия в семействе майора. Сделав такое естественное заключение, после того что он сам слышал у коттеджа за три часа, Мидвинтер удалился в библиотеку, чтобы посреди книг спокойно поджидать возвращения своего друга.

Около шести часов послышался в зале знакомый приветливый голос. Аллан ворвался в библиотеку, крайне взволнованный, и прежде чем Мидвинтер успел произнести одно слово, толкнул его безцеремонно обратно в кресло, с которого тот поднялся было ему на встречу.

-- Вот вам загадка, любезный друг! кричал Аллан: - скажите, похож я на управителя Авгиева скотного двора (тридцать лет не чищенного), перед тем как Геркулес был призван в один день вымести из него весь помет? И это потому только, что я должен был поддержат свое положение и вместе с ним навязал себе и сам наделал чертовскую неурядицу! Что же вы не смеетесь? Клянусь святым Георгием, он не понимает в чем тут штука. Ну, еще раз опрашиваю вас, похож я на....?

-- Ради Бога, Аллан, оставьте на минуту ваши шутки, перебил Мидвинтер: - вы не знаете как горю я нетерпением узнать, удалось ли вам возстановит о себе доброе мнение ваших соседей.

-- В этом-то и состоит загадка, которую я вам хотеть задать, отвечал Аллан. - Короче сказать вам, я полагаю, что вы напрасно потревожили меня под тем деревом, в парке. Я все это разчитал до мелочей, и теперь докладываю вам, что я упал ровно на три градуса ниже в мнении соседняго джентри, с тех пор как я имел удовольствие видеть вас в последний раз.

-- Вы хотите нашутиться вволю! сказал с горечью Мидвинтер. - Так и быть: хоть у меня нет охоты смеяться, но я могу ждать.

-- Мой милый друг, я не шучу; я говорю то что думаю. Я разкажу вам все как было; я подробно опишу вам мой первый визит, и будьте уверены, что этим я дам вам ясное понятие обо всех остальных. Вопервых, примите то во внимание, что я потерпел неудачу, несмотря на то что я одушевлен был самыми лучшими намерениями. Когда я выехал из дому, то, признаюсь, во мне кипела досада на этого старого подъячого, и я действительно имел в виду отделаться как-нибудь от предстоящей тяжкой обязанности. Но дорогой все это прошло, и в первый дом, к которому я подъехал, я вступил, как уже докладывал вам, с самыми лучшими намерениями. Что же мне сказать вам, мой милый? Везде мне приходилось дожидаться в одной и той же, с иголочки отделанной приемной зале, к которой прилегала одна и таже чистенькая оранжерея. Везде для меня приготовлен был один и тот же выбор книг для разсматривания: религиозная книга, книга о герцоге Веллингтоне, книга об охоте, книга без всякого определенного содержания, но с прекрасными картинками. Наконец, ко мне сходил папа, убеленный прекрасными сединами, и мама, в чистеньком кружевном чепце; сходил ко мне молодой мистер, с регулярным лицом и бакенбардами соломенного цвета, и молодая мисс, с полными щеками и широкими юпками. Не думайте, чтобы с моей стороны выказана была хоть малейшая неприветливость; напротив, я всегда начинал одним и тем же, то-есть спешил пожать руку каждому особенно. Это уже как-то удивило их. Когда я затем приступал ко второй печальной обязанности, к объяснениям о причине моей неявки на публичный обед, то, даю вам честное слово, я употреблял все усилия чтоб оправдать себя. Это не производило ни малейшого впечатления; слова выслушивались совершенно разсеянно, и затем они ожидали что скажу я еще. Другой на моем месте почувствовал бы неохоту продолжать неблагодарное дело. Я же избрал другой путь: я обращался к хозяину дома и говорил ему следующее в шутливом тоне: "Дело в том", доказывал я, "что мне хотелось избавиться от неизбежных спичей! знаете, от этой церемонии: я встаю и говорю вам в лицо что вы лучший из людей, и прошу позволения выпить за ваше здоровье; потом вы встаете и говорите мне в лицо что я лучший из людей, и просите позволения выразить мне вашу благодарность, и так дальше, один после другого, пока мы все кругом стола друг друга не расхвалили бы и друг другу не надоели бы." Так говорил я в легком, шутливом тоне, стараясь оправдать причину моей неявки. Чтожь, вы думаете, ответил ли мне хоть один из них в том же дружеском тоне? Ни единый! Я думаю вот что: все они тогда приготовили свои спичи, которыми имели меня приветствовать, и вот они теперь втайне негодуют на меня, за то что я посадил их с открытыми ртами, когда они готовились блеснуть своим ораторским искусством. Как бы то ни было, но лишь только заходил разговор о спичах (они ли его начинали, или я сам поднимал этот вопрос), я понижался в их глазах на первый из трех градусов, о которых я сказал вам прежде. Не думайте чтоб я не принимал никаких усилий снова подняться в их мнении! Я делал отчаянные усилия. Им всем необходимо было знать, какую жизнь я вел до того времени когда мне досталось Торп-Амброзское имение, и я всячески старался удовлетворить их любопытству. И как вы думаете, что из этого вышло? Повесьте меня, если я на этот раз не разочаровывал их еще больше. Когда они узнали, что я действительно никогда не был ни в Итоне или Гарроу, ни в Оксфорде или Кембридже, oru просто были ошеломлены. Я полагаю, что они сочли меня чуть ли не за бежавшого каторжника. По крайней мере, они все мигом снова замерзали, и я падал еще на один градус в их мнении. Но нужды нет; я все еще не признавал себя разбитым. Я дал вам слово употребить все свои старания, и я употребил их. Я переходил затем к веселым разпросам о нашем соседстве. Тут дамы хранили полное молчание; мущины же, к крайнему моему удивлению, все принимались сожалеть обо мне. На двадцать миль в окружности от моего дома, говорили они, я не встречу ни одной охотничьей своры, и они считали печальною обязанностью своею предупредить меня насчет крайней небрежности, с которою обходились в Торп-Амброзском имении с выводками лисиц и других зверей. Я выслушивал все это терпеливо и затем снова принимался доказывать. "О, не принимайте этого близко к сердцу", говорил я, "я не придаю никакой цены ни ружейной, ни псовой охоте. Когда мне на прогулке попадается какая-нибудь птица, то я вовсе не горю нетерпением лишить ее жизни; мне гораздо приятнее видеть как она летает и наслаждается жизнью." Нужно было вам видеть выражение их лиц, когда я говорил им это! Прежде они считали меня каторжником, а теперь они, очевидно, убеждались что я помешанный. Они все погружались в мертвое молчание, и я падал еще на один градус в общественном мнении. Все это повторялось неизменно в каждом из домов, которые я посетил. Дьявол, кажется, потешался всеми нами. Так или иначе, а везде я принужден был объяснять, что я неспособен произносить спичи, что я не получал университетского воспитания, и что я могу насладиться верховою ездой, не гоняясь бешено за какою-нибудь несчастною, вонючею лисицей, или за бедным маленьким зайцем. Повидимому, эти три мои недостатка не извинительны в сельском джентльмене, особенно, когда он начал с того что не явился на публичный обед, устроенный в честь его. С дамами, кажется, дела мои шли несколько лучше. Рано ли, поздно ли, между мною и дамами непременно заходил разговор о мистрис Бланшард и её племяннице. Мы непременно приходили к тому заключению, что оне хорошо сделали уехав во Флоренцию, и единственным основанием, почему мы так думали, было наше убеждение, что после горестной утраты, понесенной ими, оне найдут утешение в созерцании великих произведений италиянского искусства. Решительно, каждая дама, во всех домах, которые я посетил, сводила разговор на мистрис и мисс Бланшард, на их утрату, и затем на великия произведения италиянского искусства. Что бы делали мы, еслибы не приходила к нам на выручку эта светлая идея, я право не знаю. Самый приятный момент во всех моих визитах был тот, когда мы все покачивали головой и объявляли, что великия произведения утешат их. Об остальном мне нечего разказывать. Довольно того, что я вынес убеждение, что не гожусь в это общество. На будущее время позвольте мне его не знать и жить в стороне от него, с моими немногими друзьями. Требуйте от меня всего чего хотите, но ради Бога не настаивайте, чтоб я еще раз пустился с визитами по моим соседям.

Этою оригинальною просьбой Аллан окончил отчет о своем путешествии к соседним помещикам. Мидвинтер несколько времени хранил молчание. Он дал Аллану досказать все, не прервав его ни одним словом. Бедственный результат визитов, в добавок ко всему что случилось в этот день, угрожавший изолировать Аллана от всякого сочувствия местных жителей, при самом начале его поселения в этой местности, в конец лишил Мидвинтера возможности внутренно противиться своей собственной суеверной боязни, закрадывавшейся к нему в душу. Он сделал над собой усилие, чтобы посмотреть на Аллана и отвечать ему что-нибудь.

Голова его опустилась на грудь, и та фантастическая покорность судьбе, которая раз уже успокоила его на падубе разбитого корабля, теперь опять успокоительно подействовала на его душу. "Чему быть, того не миновать!" подумал он про себя. "Что нам за дело до того что ожидает нас обоих в будущем?"

-- Будьте веселее, сказал Аллан: - ваши дела во всяком случае идут успешно. Я сделал один приятный визит в городе, о котором я до сих пор еще не говорил вам. Я видел Педгифта и его сына, который помогает ему по адвокатуре. Это два самые великие юриста, с которыми я когда-либо был знаком, и что еще лучше, они вам могут доставить такого человека, который научит вас всему что нужно для управления имением.

Мидвинтер быстро поднял голову. На лице его уже выражалась недоверчивость к открытию Аллана; но он ничего не сказал.

-- Я подумал о вас, продолжал Аллан, тотчас же как только мы выпили по первому стакану вина, в честь нашего знакомства. Прекраснейший херес, какой мне когда-либо случалось пить; я заказал и для себя некоторое количество этого самого сорта.... но не в этом теперь дело. Я в двух словах объяснил этим двум достойным джентльменам ваше затруднение, и старик Педгифт мигом смекнул в чем дело. "Я приобрел для своей конторы именно такого человека," сказал он; "придет день для поверки счетов, и я с великим удовольствием отдам его в распоряжение вашего друга."

Тут недоверчивость Мидвиптера выразилась и на словах. Он стал допрашивать Аллана. Имя этого человека было, кажется, Башвуд. Он уже некоторое время (как долго именно, Аллан не мог припомнить) состоял на службе у Педгифта. До того времени он управлял имением одного Норфокского джентльмена (имени не помнит), где-то в западной части страны. Он потерял это место вследствие какого-то семейного события, в котором замешан был его сын; в чем именно состояло это событие, Аллан не мог оказать с достоверностью. Педгифт ручается за него, и пошлет его в Торп-Амброз за два или за три дня до упомянутого ежегодного обеда, по поводу заключения разчетов с фермерами. До этого времени, он не может отпустить его, так как он ему самому нужен в конторе. Безпокоиться обо всем этом особенно нет надобности. Педгифт смеется над опасениями о каких-либо затруднениях с фермерами. Двух или трех дней знакомства с книгами прежнего управляющого, при помощи человека, практически знакомого с этим делом, достаточно будет для Мидвинтера, чтоб овладеть этою отраслью управления и быть совершенно приготовленным ко дню разчетов с фермерами; а остальное можно отложит на после.

-- А видели вы сами этого Башвуда, Аллан? спросил Мидвинтер, все еще недоверчивый.

к застенчивости в присутствии незнакомых людей, но хорошо знакомый с делом, и на него можно совершенно положиться: это собственные слова Педгифта.

Мидвинтер помолчал и несколько призадумался; последния слова Аллана особенно возбудили его любопытство. Странный человек, описание которого он только-что выолушал, и странный человек, которого он разспрашивал о дороге, замечательно походили один на другого. Не новое ли это звено в быстро удлинняющейся цепи событий? При одной этой мысли Мидвинтер удвоил свою решимость быть осторожным.

-- Когда мистер Башвуд явится, сказал он, - вы позволите мне, надеюсь, увидеть его и поговорить с ним, прежде нежели мы решимся на что-нибудь?

-- Конечно, позволю, ответил Аллан. Он остановился и посмотрел на часы. - А между тем вот что я сделаю для вас, мой милый, прибавил он: я познакомлю вас с прекраснейшею девушкой в целом Норфоке! У нас осталось до обеда как раз столько времени, чтобы сбегать в коттедж. Пойдемте, и я вас представлю мисс Мильрой.

-- Сегодня вы не можете представать меня масс Мильрой, отвечал Мидвинтер, а он повторил ему извинения, присланные майором за несколько часов. Аллан был удивлен и раздосадован, но его не легко было поколебать в его решимости войдти в милость к обитателям коттеджа. После некоторого раздумья, он напал на средство употребить в свою пользу неблагоприятное обстоятельство.

Так окончился первый день пребывания в новом доме.

Единственным заметным событием следующого дня было новое доказательство раздражительности характера мистрис Мильрой. Спустя полчаса после того как корзинка земляники от Аллана была передана в коттедж, она была возвращена ему нетронутою, через сиделку больной леди, причем она передала от имени своей госпожи несколько кратких, но выразительных слов, которые гласили так: "Поклон от мистрис Мильрой и благодарность. Земляники она терпеть не может." Если этот оригинальный способ отблагодарить за знак внимания разчитан был на то чтобы разсердить Аллана, то он совершенно не достиг своей цели. Вместо того чтобы разсердиться на мать, он почувствовал только сострадание к дочери. "Бедное маленькое дитя! ей должно быть невесело живется с подобною матерью!" Вот все что он сказал при этом

Несколько позднее он сам отправился в коттедж, но мисс Мильрой не видал: она занята была на верху. Мпйорь принял посетителя в рабочем фартуке своем, еще глубже погруженный в свои удивительные часы и еще менее доступный влияниям извне, чем при первом свидании с Алланом. Он был столь же любезен в своем обращении как и прежде; но ни одного слова нельзя было добиться от него насчет его жены, кроме того что "мистрис Мильрой и сегодня не лучше."

Следующие два дня прошли спокойно и без всяких приключений. Аллан настойчиво продолжал осведомляться в коттедже; но ему только один раз удалось мельком увидеть дочь майора у окна, в спальне. От мистера Педгифта не пришло никаких новых известий, а мистер Башвуд еще не являлся. Мидвинтер не хотел ничего предпринят, до тех пор пока не получит ответа от мистера Брока на свое письмо, которое он написал ему в первый вечер своего приезда в Торп-Амброз. Он был необыкновенно молчалив и спокоен, и большую часть дня проводил в библиотеке, между своими книгами. Время медленно протекало. Соседнее джентри ответило на визиты Аллана формальным вручением своих карточек. После этого никто уже не являлся близь дома. Погода стояла монотонно-прекрасная. Аллан почувствовал некоторое безпокойство и досаду. Болезнь мистрис Мильрой начала раздражать его; он стал с сожалением вспоминать о своей покинутой яхте.

Брока также пришло письмо, в ответ Мидвинтеру.

Письмо было от 18-го, и известия, заключавшияся в нем, же только развеселили Аллана, но и приободрили Мидвинтера. Мистер Брок писал, что он в этот же самый день собирается уехать в Лондон, куда он вызван был по делам, касающимся одного своего больного родственника, которого он был душеприкащиком. Как только окончит это дело, он постарается найдти одного из своих друзей-священников, который взял бы на себя исполнение его обязанностей по приходу, и в таком случае он надеется через неделю прибыть из Лондона в Торп-Амброз. Вот почему он откладывает разговор о большей части предметов, о которых писал Мидвинтер, до личного свидания. Но так как дело об управлении Торп-Амброзскимь имением, может-быть, не терпит отлагательства, то он уже теперь заявляет, что он не видит почему бы Мидвинтеру не посвятить себя изучению этого дела и тем, может-быть, оказать неоцененную услугу своему другу.

Оставив Мидвинтера читать и перечитывать любезное письмо ректора, как будто он желал каждое выражение запомнить наизусть, Аллан вышел из дому несколько ранее обыкновенного, чтобы, по обычаю, осведомиться о здоровье обитателей коттеджа, или, говоря проще, чтобы сделать свою четвертую попытку ближе познакомиться с мисс Мильрой. День начался благоприятно и, по видимому, должен был продолжаться таким же образом. Когда Аллан обогнул темную аллею, и подошел к тому месту где он в первый раз встретился с дочерью майора, он нашел там мисс Мильрой; она прохаживалась взад и вперед по траве, очевидно, кого-то поджидая.

Она чуть-чуть вздрогнула, когда увидела Аллана, но, не колеблясь долго, пошла ему на встречу. На этот раз наружный вид её был не совсем в её пользу. Румянец её побледнел, под влиянием продолжительного пребывания в стенах дома, и миловидное лицо её ясно выражало какое-то смущение.

-- Вам, может-быть, покажется странным мое признание, мистер Армадель, начала она поспешно, прежде чем Аллану удалось произнести хоть одно слово, - но я скажу вам прямо, что я вышла сюда нынче утром, в надежде встретиться с вами. Я была крайне опечалена, - я только теперь случайно узнала, - как мама приняла подарок фруктов, который вы так любезно прислали ей; прошу вас, если можете, извините ее. Она вот уже несколько лет сильно хворает и не всегда владеет собою. После того как вы были так любезны со мною (и с папа), я не могла не уйдти сюда потихоньку, в надежде увидеть вас и сказать вам как глубоко я огорчена. Еще раз, мистер Армадель, простите и забудьте, прошу вас!

Аллан сам немного смутился. Сериозность, с которою она все это говорила, удивила его, и её очевидное убеждение, что он почувствовал себя оскорбленным, решительно огорчило его. Не зная что делать, он безсознательно последовал своему влечению, и начал с того что овладел её рукой.

-- Любезная мисс Мильрой, если вы скажете еще хоть одно слово, вы меня просто приведете в отчаяние, сказал он, и в смущении, сам того не замечая, все крепче а крепче пожимал её руку. - Я ничуть не обиделся. Даю вам честное слово, что я все это отнес насчет болезни бедной мистрис Мильрой. Обиделся! вскричал Аллан, начиная по-прежнему осыпать ее комплиментами: - я желал бы, чтобы мне каждый день возвращали мою корзинку с фруктами, еслиб только я знал что это заставит вас каждый раз поспешить в парк.

Румянец начал снова появляться на бледных щеках мисс Мильрой.

-- О, мистер Армадель, сказала она, - вашей доброте просто нет конца; вы не знаете как ваши слова успокоивают меня!

-- Как вы думаете, спросила она важно, - не пора ли вам отпустить мою руку?

Глава их встретились. Аллан еще раз уступил своему влечению. Вместо того чтоб отпустить её руку, он поднес ее к губам своим и поцеловал. Краска мигом покрыла лицо мисс Мильрой. Она выдернула свою руку, как будто Аллан обжег ее.

-- Вот это нехорошо, мистер Армадель, право! сказала она, и быстро отвернула свою голову, чтобы скрыть от него свою невольную улыбку.

-- Я этим хотел только извиниться за... за то что я так долго держал вашу руку, пробормотал Аллан. - Что же может быть дурного в желании извиниться?

в его справедливости. Если это было только извинение (так разсуждала она), то это совсем другое дело.

-- Надеюсь, однако, сказала маленькая кокетка, поглядывая на него изподлобья, - вы меня не обманываете? Впрочем, это теперь не так важно, прибавила она, покачивая грустно головой. - Если мы с вами, мистер Армадель, и в самом деле нехорошо поступили, то мы, по всей вероятности, не будем уже иметь случай поступать впредь таким образом.

-- Надеюсь, вы не уезжаете? воскликнул с испугом Аллан.

-- Хуже чем уезжаю, мистер Армадель. - Моя новая гувернантка ко мне едет.

-- Едет? повторил Аллан, - уже едет?

письма, и оба остановили свое внимание на одном из них. Мне понравилось оно, потому что оно так мило написано, а папа, потому что оно так благоразумно. Он с нынешнею почтой напишет бабушке, в Лондон, чтоб она навела справки, и если все окажется удовлетворительным, то гувернантка будет нанята. Вы не можете себе представить, как это уже теперь волнует меня. Незнакомая гувернантка - это такая страшная перспектива. Но все-таки это лучше чем отправиться в школу, и я много надеюсь на эту незнакомую госпожу, потому что она пишет так мило! Я ужь сказала папа, что это почти примиряет меня с её ужасным, неромантическим именем.

-- А как ее зовут? спросил Аллан: - Броун, Гробб, Скраггс, что-нибудь в этом роде?

-- Нет, нет, не такое уже страшное имя. Ее зовут Гвильт. Ужасно непоэтически, не правда ли? Впрочем, она должно-быт весьма почтенная особа, потому что она живет в той же части Лондона где и бабушка.... Постойте, мистер Армадель! мы не туда идем. Нет, я сегодня не могу любоваться вашими цветами, и (покорно благодарю вас) руки вашей также не могу принять. Я ужь и так слишком замешкалась. Папа ждет своего завтрака, и мне нужно спешить поскорее домой. Благодарю вас, за то что вы извиняете мама, еще и еще раз благодарю вас, - прощайте!

Она подала ему свою руку.

Глаза их снова встретились, и снова Аллан поднес её пухленькую ручку к губам своим.

-- На этот раз это не извинение, поспешил оправдаться Аллан. - Это... это в знак моего уважения.

Она отскочила на несколько шагов и расхохоталась.

-- Больше вы меня не увидите на вашей земле, мистер Армадель, сказала она весело, - пока не приедет мистрис Гвильт, которая защитит меня! С этими прощальными словами, она приподняла свое платье и бегом пустилась от парка.

сделался владельцем Торп-Амброза, он сериозно призадумался об условиях своего нового положения в жизни. "Спрашивается, не лучше ли сойдусь я с своими соседями, когда сделаюсь женатым человеком?" так раздумывал он. "Я об этом буду размышлять нынче целый день, и если не изменю своего мнения, то завтра утром посоветуюсь об этом с Мидвинтером."

Когда наступило следующее утро, и Аллан сошел вниз к завтраку, в решимости посоветоваться с своим другом насчет своих обязанностей к соседям вообще и к мисс Мильрой в особенности, Мидвинтера в столовой не оказалось. Ему сказали, что он был недавно в зале, и нашедши на столе письмо, привезенное с утреннею почтой, немедленно удалился в свою комнату. Аллан тотчас же поспешил обратно на верх и постучался у дверей своего друга.

-- Можно войдти? спросил он.

-- Теперь нельзя, получил он в ответ.

-- Вы получили письмо, мне сказали, настаивал Аллан. - Дурные вести какие-нибудь? Что-нибудь не ладно?

Больше ничего не было сказано ни с той, ни с другой стороны. Аллан возвратился в столовую, несколько разочарованный. Он решился было немедленно приступить к совещанию с Мидвинтером, а теперь это совещание отложено было на неопределенное время. "Уж этот мне Мидвинтер!" подумал Аллан. "И что он там такое делает, запершись один у себя в комнате?"

Он ничего не делал. Он сидел у окошка, держа в руках открытое письмо, которое он получил в это утро. Письмо было от мистера Брока, который писал следующее:

"Любезный Мидвинтер! У меня осталось ровно две минуты чтобы сказать вам, что я только-что встретил в Кенсингтонских садах женщину, которая до сих пор известна нам обоим только под названием женщины в красной шали. С нею была другая женщина, старая леди, почтенной наружности; я явственно услыхал имя Аллана произнесенное между ними, и пошел за ними издали до их жилища. Вы можете положиться на меня, что я не потеряю этой женщины из виду, пока не уверюсь, что она не замышляет ничего дурного против Торп-Амброза. Ждите от меня новых известий, как только я узнаю чем должно окончиться это странное открытие.

"Преданный вам,

Перечитав еще раз письмо, Мидвинтер задумчиво сложил его и положил в записную книжку, рядом с рукописью, в которой разказан был сон Аллана.

-- Развязка эта не от вас зависит, мистер Брок, сказал он про себя: - делайте что хотите с этою женщиной, а в свое время она все-таки будет здесь.

Он на минуту остановился пред зеркалом, и убедившись что лицо его достаточно успокоилось, чтоб Аллан не мог ничего на нем заметить, сошел вниз и занял свое место за завтраком.