Армадель.
Книга третья.
VIII. Норфокския Озерки.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Коллинз У. У., год: 1866
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Армадель. Книга третья. VIII. Норфокския Озерки. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

VIII. Норфокския Озерки.

Глядя на маленькое общество, собравшееся в гостиной майора Мильроя, в ожидании экипажей из Торп-Амброза, человек посторонний едва ли предположил бы, что это общество едет на пикник. Судя по заботливым лицам присутствовавших, скорее можно было подумать, что они собрались для подписания свадебного контракта.

Даже сама мисс Мильрой, несмотря на полное свое сознание что была очаровательна в своем светлом кисейном платье и хорошенькой новой шляпке с перьями, смотрела в эту неблагоприятную минуту как будто из-за облака. Напрасно уверял ее Аллан в своей записке самым энергичным образом, что он нашел отличное средство примирить приезд гувернантки с устройством пикника; она все еще сомневалась, чтобы предполагаемый план, при всем его совершенстве, получил одобрение её отца. Словом, мисс Мильрой не верила в предстоявшее удовольствие, до тех пор пока экипаж не умчал ее на пикник. С своей стороны, майор, натянувший по случаю этого торжества узкий синий сюртук, которого он не надевал в продолжение нескольких лет сряду, и угрожаемый продолжительною разлукой на целый день с своим старым другом и товарищим - часами, казался человеком выбитым из колеи. Что же касается до друзей майора, приглашенных на пикник по просьбе Аллана, а именно, вдовствующей леди (иначе мистрис Пенткост) и её больного сына (преподобного Самуила Пенткоста), то, повидимому, трудно было бы отыскать в целой Англии двух людей, менее способных содействовать увеселительной программе дня. Молодой человек, вся роль которого ограничивается лишь тем, что он смотрит в зеленые очки и с болезненною улыбкой прислушивается к разговору соседей, может быть чудом ума и неисчерпаемым источником всевозможных добродетелей, во едва ли годится в товарищи для пикника. Так точно и пожилая, страдающая глухотой леди, все интересы которой сосредоточиваются в её сыне, и которая (в тех, по счастию, редких случаях, когда сын этот раскрывает рот) нетерпеливо спрашивает у каждого: "что сказал мой сын?" - конечно, может возбуждать участие к своим недугам и внушать к себе глубокое уважение своею материнскою любовию, но, во всяком случае, не представляет ни малейшей привлекательности в пикнике. Тем не менее таковы были преподобный Самуил Пенткост и его почтенная мать; только по недостатку других, более занимательных гостей, их пригласили в этот день есть, пить и веселиться на пикнике мистера Армаделя в Норфокских Озерках.

Появление Аллана с его верным спутником Педгифтом Младшим разсеяло несколько уныние, царствовавшее в маленьком кружке на мызе. План приобщить к пикнику и гувернантку, в случае её приезда в этот день, удовлетворил даже заботливое желание майора Мильроя оказать надлежащее внимание особе, которую он ожидал в свой дом. Написав пригласительную записку и адресовав ее на имя новой гувернантки самым тщательным почерком, мисс Мильрой побежала на верх, чтобы проститься с своею матерью. Возвратившись оттуда с улыбающимся лицом, она бросила на отца взгляд, сиявший блаженством, и объявила, что теперь уже ничто более не задерживает их ни на одну минуту. Общество немедленно направилось к садовой калитке, где оно встретилось лицом к лицу с новым и великим затруднением: каким образом должны были разместиться эти шесть человек в двух открытых колясках, ожидавших их у подъезда?

Здесь снова проявилась драгоценная находчивость Педгифта Младшого. Этот крайне развитой юноша обладал в значительной степени одним качеством, более или менее свойственным всем молодым людям нашего времени, уменьем веселиться, не забывая о своих делах. Такой выгодный клиент, как владетель Торп-Амброза, редко попадался его отцу, и потому оказывать в продолжение всего дня особенное, но не навязчивое внимание Аллану, было именно тем самым делом, которого молодой Педгифт, оставаясь душой общества и главным двигателем пикника, в то же время ни на минуту не упускал из виду. Он мигом понял, в каком положении были дела между мисс Мильрой и Алланом, и чтоб угодить своему клиенту, вызвался ехать впереди (в качестве знатока местности), попросив майора Мильроя и викария удостоить его своим обществом.

-- Мы будем проезжать одно весьма итересное место для человека военного, сэр, сказал молодой Педгифт, обращаясь к майору с своею веселою и безобидною развязностью, - а именно, развалины древняго римского лагеря. Кстати, сэр, продолжал этот юный адвокат, обращаясь к викарию, - отец мой, в качестве одного из подпищиков, просил меня узнать ваше мнение о здании нового детского приюта в Литль-Джиль-Беке. Не соблаговолите ли вы сообщить мне об этом дорогой?

С этими словами он отворил дверцы коляски и усадил в нее майора и викария, прежде нежели те успели сделать хотя малейшее возражение. Этот маневр удался как нельзя лучше. Аллан и мисс Мильрой отправились вместе в одном экипаже, в сопровождении глухой и пожилой леди, присутствие которой, нисколько не препятствуя любезности молодого сквайра, сдерживало ее в должных пределах.

Еще никогда не наслаждался Аллан столь продолжительным свиданием с мисс Мильрой, как в настоящую минуту. Добрая старушка, поболтав немного о своем сыне, довершила блаженство своих молодых спутников, сделавшись на этот раз не только глухою, но и слепою. Через четверть часа после отъезда, почтенная леди, удобно поместившись на мягких подушках, и освежаемая прохладным летним ветерком, погрузилась в сладкий сон. Аллан любезничал, а мисс Мильрой ободрительно выслушивала его импровизации, и оба не обращали ни малейшого внимания на торжественный, густой аккомпанимент на двух басовых нотах, который мать викария, сама того не подозревая, испускала из своего носа. Единственною помехой для любезничанья (храпенье, по своей торжественности и непрерывности, никак не могло мешать ему) были оклики, раздававшиеся по временам из передней коляски. Не довольствуясь тем что Педгифт Младший занимал майора разговором о римском лагере, а викария - разпросами о детских приютах, он поднимался иногда во весь рост с своего места, и почтительно окликая задний экипаж, звонким тенором и в самых изысканных выражениях обращал внимание Аллана на любопытные предметы, встречавшиеся по дороге. Чтоб отвязаться от, него, нужно было отвечать, и Аллан неизменно повторял одно и то же: "да, восхитительно," - после чего молодой Педгифт снова опускался на свое место и продолжал оставленный им на минуту разговор о Римлянах и о детских приютах.

А между тем местность, по которой проезжало теперь маленькое общество, заслуживала несравненно большого внимания со стороны Аллана и его друзей.

После непрерывной часовой езды путешественники миновали пределы уединенной прогулки Мидвинтера, и приближались к одному из самых оригинальных и очаровательных видов, какие только можно встретить не только в Норфоке, но и в целой Англии. Мало-по-малу, по мере того как экипажи подъезжали к отдаленному и уединенному округу Озерков, характер местности стал изменяться. Поля, засеянные пшеницей и репой, встречались все реже и реже, а тучные пастбища по обеим сторонам дороги разстилались все дальше и дальше своим гладким, бархатным ковром. Груды сухого тростника, заготовленные для корзинщиков и кровельщиков, стали чаще попадаться по дороге; старые коттеджи, встречавшиеся в начале пути, стали постепенно исчезать, а вместо их выростали хижины с землеными стенами. Кроме древних колоколев, водяных и ветреных мельниц, бывших до сих пор единственными предметами, возвышавшимися над этою низкою и болотистою поверхностью, начинали теперь показываться на далеком горизонте, из-за окраин приземистых прибрежных из, паруса невидимых лодок, медленно скользивших по невидимым водам. Все странные и поразительные аномалии внутренняго земледельческого округа, изолированного от прочих округов затейливою, узорчатою сетью озер и потоков, и производящого свои сообщения не сухим путем, а водой, стали безпрестанно представляться глазам наших путешественников. На заборах хижин развешаны были сети; небольшие плоскодонные лодки, как будто случайно сюда попавшия, покоились в садах между цветами; фермерские работники, проходившие взад и вперед, одеты были в смешанный костюм моряков и поселян, с матросскими шляпами на головах, с рыбачьими сапогами на ногах, в длинных земледельческих рубашках, но несмотря на это низменный водяной лабиринт все еще оставался тайной для глаз. Через несколько минут экипажи внезапно свернули с твердого шоссе на узкую, поросшую тростником дорогу. Колесы мягко покатились по сырой, болотистой почве, и вскоре показалась в уединении стоявшая мыза, увешанная сетями и окруженная опрокинутыми лодками. Еще несколько ярдов далее, и последний кусок твердой земли внезапно оканчивался маленькою бухтой и набережной, а за этою набережной направо и налево разстилалась зеркальная водная равнина, гладкая, блестящая, обширная, столь же безукоризненно голубая и спокойная как и смотревшееся в нее летнее небо. То было первое Норфокское Озеро.

Экипажи остановились; любезностям Аллана наступил конец; почтенная мистрис Пенткост, внезапно очнувшись от дремоты, строго посмотрела на молодого человека как только раскрыла глаза.

-- Я вижу по вашему лицу, мистер Армадель, резко заметила почтенная леди, - что вы воображаете будто я спала.

Сознание виновности различно действует на оба пола. Девять раз из десяти женщина обнаруживает гораздо меньшую совестливость нежели мущина. В данном случае все смущение было на стороне одного мущины. Между тем как Аллан краснел и конфузился, вострушка мисс Мильрой поцеловала почтенную леди с самым невинным смехом.

-- Уверяю вас, дорогая мистрис Пенткост, сказала маленькая плутовка, - что он никак неспособен вообразить себе такую нелепость, будто вы все время спали!

-- Я желала бы только, чтобы мистер Армадель знал, продолжала старая леди, все еще подозревавшая Аллана, - что во время езды у меня делается головокружение, и тогда я принуждена бываю сидеть с закрытыми глазами; но сидеть с закрытыми глазами и спать - две вещи разные, мистер Армадель. А где мой сын?

Преподобный Самуил молча приблизился к дверцам коляски, с своими зелеными очками и болезненною улыбкой, и принялся высаживать свою мать из экипажа.

-- Как понравилась тебе эта прогулка, Самми? спросила, старая леди. - Восхитительная местность, мой милый, не правда ли?

Молодой Педгифт хлопотал и суетился, отдавая различные приказания лодочникам. Майор Мильрой, спокойный и терпеливый, сидел немного поодаль на опрокинутом плоту и украдкой посматривал на часы. Наступил ли полдень? О, он давно уже прошел! В первый раз в продолжение многих лет знаменитая машина пробила свои двенадцать ударов в пустой мастерской. Время подняло и опустило свою удивительную косу, капрал с своею командой сменил часового, но не было хозяйского глаза, чтобы наблюдать за их действиями, не было хозяйской руки, чтобы поощрять их старания. Майор вздохнул, опуская свои часы в карман. "Мне кажется, я слишком устарел для подобных увеселений," подумал добряк, сонливо посматривая кругом. "Я вовсе не наслаждаюсь этою прогулкой, так как предполагал сначала... Но когда же мы сядем в лодку? Где Нелли?"

готов был тут же сделать ей предложение без дальнейших околичностей.

-- Скажите мне правду, сказала мисс Мильрой, скромно потупив глазки, - когда вы в первый раз услыхали мое имя, оно не понравилось вам, да?

-- Мне нравится все что принадлежит вам, с жаром отвечал Аллан. - По моему мнению, Элеонора - очаровательное имя, а между тем, сам не знаю почему, я нахожу, что майор сделал большое улучшение, переменив его на Нелли.

-- Я сейчас объясню вам причину этого, мистер Армадель, с важностию сказала майорская дочка. - Есть на свете такие несчастные люди, имена которых... как бы вам объяснить это?... имена которых можно определить словом Неудача. Мое имя есть также Неудача. Я, конечно, не обвиняю за это моих родителей, потому что не могли же они предвидеть, когда я была еще крошечным ребенком, что из меня выйдет в последствии. Но как бы то ни было, мое имя находится теперь в совершенном разладе с моею наружностью. Когда вам говорят о молодой девушке, называемой Элеонорой, вы сейчас представляете себе высокое, стройное, красивое создание, совершенно противоположное мне? При моей фигуре имя Элеоноры звучит как-то смешно и нескладно; имя же Нелли, вы это заметили, создано как раз для меня... Нет! нет! Не говорите об этом более; мне наскучил этот разговор, а если ужь толковать об именах, то мне пришло в голову другое имя, которое гораздо интереснее моего собственного.

Сказав это, она бросила на своего собеседника взгляд, ясно говоривший: имя это ваше. Аллан подвинулся к ней еще на один шаг и без малейшей необходимости понизил свой голос до таинственного шепота. Мисс Мильрой мгновенно потупилась. Она так упорно смотрела вниз, что случись тут геолог, он, конечно, заподозрил бы ее в ученом исследовании верхняго слоя земли.

-- О каком имени думаете вы? спросил ее Аллан.

Мисс Мильрой дала своему ответу форму замечания, и продолжая глядеть на верхний слой земли, как будто бы он, в качестве проводника звуков, мог распорядиться её словами по своему усмотрению, отвечала:

-- Будь я мущина, я непременно выбрала бы себе имя Аллана!

Произнося эти слова, она чувствовала на себе взгляд его, и отвернувшись в другую сторону, стала внимательно разсматривать задний кузов коляски.

-- Какая великолепная работа! воскликнула она, с внезапным взрывом участия к лакировальному мастерству. - желала бы я знать как они это делают?

Мущина упрям, а женщина уступчива. Аллан не хотел переменять разговора о любви на разговор об экипажах, и потому мисс Мильрой должна была отказаться от продолжения последняго.

-- Называйте меня просто по имени, если оно действительно вам нравится, прошептал он вкрадчиво. - Назовите меня Алланом сейчас же, ну, хоть для того только чтобы попробовать.

Она покраснела, смутилась и, с очаровательною улыбкой, отрицательно покачала головой.

-- Теперь еще не могу, отвечала она тихо.

-- А мне можно называть вас Нелли? или еще рано?

Она снова взглянула на него, причем грудь её заволновалась, а темные, серые глаза блеснули нежностью.

-- Вам лучше знать это, прошептала Нелли едва внятно.

Неизбежный ответ уже готов был слететь с языка Аллава, как вдруг, в тишине воздуха, весело раздался ненавистный звонкий тенор Педгифта Младшого, который громко звал мистера Армаделя! В ту же минуту с другой стороны коляски выглянули мрачные очки преподобного Самуила, обязательно пустившагося на поиски, а его почтенная мать (которая с необыкновенною находчивостью сопоставила близость воды с внезапным движением между присутствующими) отчаянным голосом спрашивала у всех и каждого не утонул ли кто-нибудь? Чувство пугливо отлетает, а любовь застенчиво прячется от всякого шума. Мысленно отправив всех к чорту, Аллан присоединился к молодому Педгифту; с своей стороны, мисс Мильрой со вздохом приютилась под крылышко своего папа.

-- Все готово, мистер Армадель! сказал молодой Педгифт, весело приветствуя своего патрона. - Теперь мы можем отправиться все вместе по воде. Я достал самую большую лодку, какую только можно было найдти на Озерках. Ялики, прибавил он, понижая голос и направляясь к набережной, - кроме своей непрочности и ненадежности, никак не вместили бы более двух человек с гребцом; а майор напрямик объявил мне, что если мы разделимся на разные лодки, то он сочтет своею обязанностью ехать вместе с дочерью. Я подумал, что это это. - Сверх того, еслибы мы посадили почтенную леди в ялик, то, при её тучности и весе в шестьнадцать стон, {Около 5 1/2 пуд.; в камне или стоне считается 14 ф.} она безпрестанно опрокидывалась бы в воду, что причинило бы нам большую задержку и испортило бы все удовольствие. Вот и лодка, мистер Армадель. Как вы ее находите?

Лодка была новым прибавлением к тем странным аномалиям, которые повсюду представлялись на Озерках. То была ни более ни менее как старая спасительная шлюпка, доживавшая свой век на гладкой пресноводной равнине озера после бурной юности, проведенной на соленых водах мятежного моря. Посредине устроена была маленькая уютная каюта для птицеловов, приезжавших туда охотиться в зимнюю пору, а к передней части приделана была мачта с парусом, приспособленным для плавания по внутренним водам. Тут было довольно места и для гостей, и для обеда, и для трех гребцов. Аллан одобрительно потрепал по плечу своего верного лейтенанта, и даже сама мистрис Пенткост, когда все спокойно разместились в лодке, довольно благосклонно отнеслась к предстоявшему катанью.

-- Если что-нибудь случится с нами, сказала эта почтенная леди, обращаясь ко всему обществу, мы, по крайней мере, имеем утешение в том, что сын мой умеет плавать.

Лодка выплыла из бухты в спокойные воды, и глазам зрителей представилась очаровательная картина. Северный и западный берега отчетливо выделялись вдали, озаряемые солнцем; в иных местах они окаймлены были темными деревьями, в промежутках которых пестрели ветряные мельницы и сельския мазанки с тростниковыми кровлями. На юге водная гладь, постепенно съуживаясь, образовала маленькую группу сжатых между собою островков, которые и замыкали с этой стороны перспективу, между тем как на востоке тянулась по изгибам Озерка длинная волнообразная линия тростников и скрывала от глаз раскинувшияся позади водные пустыни. Летний воздух был так прозрачен и тих, что единственное облачко, заметное в восточной стороне небосклона, происходило от дыма, вылетавшого из трубы парохода, который шел, мили за три оттуда, по невидимому морю. Когда голоса присутствовавших смолкали, кругом не слышно было ни малейшого звука кроме тихого журчанья воды под лодкой, которая, повинуясь мерным ударам весел, тихо подвигалась вперед, по мелководной поверхности. Свет и его треволнения, казалось, навсегда оставлены были позади. Чистая лазурь неба и безмятежное спокойствие блестящого Озерка производили вместе какое-то волшебное впечатление тишины и безмолвия.

Спокойно усевшись в лодке, майор с дочерью на одной стороне, викарий с матерью на другой, а Аллан и Педгифт в середине, - маленькое общество тихо плыло к группе островков на конце Озерка. Мисс Мильрой ощущала невыразимое блаженство; Аллан был в восторге, и даже майор забыл на минуту о своих часах. Каждый наслаждался по своему тишиной и прелестью этой картины, а мистрис Пенткост любовалась ею как ясновидящая - с закрытыми глазами.

-- Гляньте-ка сюда, мистер Армадель, шепнул молодой Педгифт. - Наш преподобный начинает как-будто оживляться.

В самом деле, непривычная бодрость, предвещавшая близкую речь, действительно проявлялась в эту минуту в манерах викария. Он как птица стал подергивать головой из стороны в сторону, откашлялся, всплеснул руками, и с кротким участием посмотрел на публику. Постепенное оживление этого достойного джентльмена ужасно походило на приготовление к проповеди.

-- Даже посреди этой спокойной обстановки, медленно начал преподобный Самуил, в первый раз обращаясь к публике с своим замечанием, - ум христианина, влекомый, так-сказать, к крайностям, невольно помышляет о непрочности земных наслаждений. Что если тишина эта будет нарушена? Что если забушуют ветры и взволнуются воды?

-- О, об этом вам нечего безпокоиться, сэр, заметил молодой Педгифт; - июнь в здешнем крае считается лучшим месяцем, да к тому же вы умеете плавать.

Мистрис Пенткост (вероятно, намагнитизированная близким соседством своего сына) внезапно открыла глаза и поспешно спросила, что сказал её сын? Преподобный Самуил повторил свои слова усиленным голосом, принаровленным к тугому слуху его матери. Тогда почтенная леди одобрительно кивнула головой, и вторя мыслям сына, с своей стороны, произнесла цитату.

-- Ах! сказала мистрис Пенткост с глубоким вздохом, - Господь управляет ветрами, Самми, и повелевает бурям!

-- Благородные слова! заметил преподобный Самуил. - Благородные и утешительные слова!

-- Послушайте, прошептал Аллан, - что прикажете делать, если он вздумает еще долго проповедывать в этом тоне?

-- Я говорила вам, папа, что их опасно приглашать, прибавила мисс Мильрой также шепотом.

-- Ах, моя милая! с упреком возразил майор. - Мы ни с кем здесь не знакомы в соседстве кроме их, а так как мистер Армадель предложил нам пригласить кого-либо из наших друзей, то вам не оставалось другого выбора.

-- Опрокинуть лодку невозможно, шепотом заметил молодой Педгифт с сардоническою важностью в лице. - К несчастию, это спасительная шлюпка. Но я осмелюсь предложить вам другой план, мистер Армадель: заткнуть чем-нибудь рот преподобному джентльмену. Сейчас будет три часа. Не зазвонить ли к обеду, сэр?

Никогда, никто не был до такой степени на своем месте как Педгифт Младший на пикнике. Через десять минут лодка причалила к тростникам; торп-амброзския корзины стали распаковываться на верху каюты, и поток викариева красноречия был на этот день приостановлен.

Как неоцененно-важен по своим нравственным результатам, и следовательно, как похвален сам по себе процесс еды и питья! Человек, который после обеда не становится более чем прежде нежным мужем, отцем или братом, говоря с пищеварительной точки зрения, есть человек неизлечимо порочный. Сколько скрытых прелестей характера, сколько дремлющих способностей выходят наружу, когда люди собираются вместе за обеденным столом, чтобы задать работы желудочному соку! С открытием торп-амброзских корзин очаровательная общительность (плод счастливого союза цивилизации с мистрис Гриппер {Кухарка Аллана Армаделя.}) распространилась между маленьким обществом и примирила между собою разнородные начала, из которых оно было составлено. Преподобный Самуил Пенткост, блестящие таланты которого таились до сих пор под замком, доказал, наконец, публике, что и он способен на многое, потому что с успехом может есть. Педгифт Младший заблистал ярче прежнего искрами остроумия и удивительной находчивости. Молодой сквайр и его прелестная гостья доказывали друг другу существование тройственного союза между искрометным шампанским, любовью, все смелее вступающею в свои права, и немым разговором глаз, лексикон которых не содержит в себе слова нет. вилку и стала деятельно работать этим полезным инструментом, выбирая со всех блюд лучшие куски и наполняя ими все свободные места на тарелке преподобного Самуила.

-- Не смейтесь над моим сыном, воскликнула почтенная леди, заметив, что поступки её возбуждали невольный смех в присутствовавших. - Это моя вина, это я принуждаю его кушать, бедняжку!

Неужели же после этого может найдтись на сем свете человек, который, при виде добродетелей, проявляющихся за обеденным столом, решился бы сравнить драгоценное преимущество обедать с какою-нибудь ничтожнейшею из повседневных забот, возложенных на человечество, с застегиванием жилета, например, или с зашнуровыванием корсета? О, не доверяйте такому чудовищу (если только найдется оно в мире) ни ваших нежных тайн, ни вашей любви и ненависти, ни ваших надежд и опасений: сердце его не смягчено желудком, и в нем нет общественных добродетелей!

Дневной жар уже сменился прохладою длинного летняго вечера, когда, наконец, блюда были очищены и бутылки как должно осушены до дна. По окончании этой церемонии общество лениво посмотрело на Педгифта Младшого, как бы спрашивая его, что предпринять ему теперь. Изобретательность адвоката и на этот раз оказалась неистощимою. Он уже придумал новое развлечение, прежде чем самый проворный человек из всего общества успел бы спросить у него, в каком роде будет это развлечение.

-- Не любит ли мисс Мильрой музыку на воде? спросил он с самою оживленною и приятною улыбкой.

Мисс Мильрой отвечала, что она страстно любит музыку и на воде, и на суше, за исключением лишь тех случаев, когда она сама упражняется на фортепиано.

-- Дайте нам выйдти сначала из тростников, сказал молодой Педгифт. Он отдал приказание гребцам, проворно юркнул в маленькую каюту и снова вынырнул оттуда с концертиною в руках.

-- Не правда ли как это мило, мисс Мильрой? заметил он, указывая на первоначальные буквы своего имени, выложенные перламутром на инструменте.

-- Меня зовут Августом, так же как и моего отца. Некоторые же из наших друзей, отбрасывая А, называют меня просто Густус Младший. Маленькая шутка надолго остается приятною между друзьями, не так ли мистер Армадель? Леди и джентльмены! Я должен объявить вам, что немножко пою под мой собственный аккомпанимент, и если вы готовы меня слушать, то я буду весьма рад выказать перед вами мое искусство.

-- Постойте! воскликнула мистрис Пенткост; я до безумия люблю музыку.

После этого грозного заявления, почтенная леди открыла огромный кожаный мешок, не покидавший ее ни днем ни ночью, и вынула оттуда старомодный слуховой рожок - нечто среднее между охотничьим рогом и французским рожком.

-- Вообще я избегаю употреблять эту вещь, пояснила мистрис Пенткост, потому что боюсь оглохнуть еще более. Но музыку я ни за что не хочу пропустить. Я до безумия люблю музыку. Подержи рожок за другой конец Самми, я вставлю его в ухо. Нелли, моя милая, скажите ему, чтоб он начинал теперь.

Молодой Педгифт не чувствовал ни малейшого смущения и тотчас же запел; но он выбрал не легкие, современные романсы, каких можно было бы ожидать от человека его возраста и характера, а превыспренния, патриотическия излияния, переложенные на смелую, бравурную музыку, которую так любил английский народ в начале текущого столетия, и к которой он и до ныне часто возвращается с любовию. Смерть Мармиона, битва на Балтийском море, Бискайский залив, Нельсон, на разные мотивы, как пел их покойный Брагам, - таковы были песни, которыми пронзительный тенор Густуса Младшого угощал публику при оглушительном аккомпанименте концертины.

-- Леди и джентльмены, сказал адвокат-трубадур, - прошу вас объявить мне без церемонии, если пение мое утомляет вас: во мне нет ни малейшого высокомерия. А теперь, для разнообразия, не угодно ли вам выслушать что-нибудь чувствительное? Не пропеть ли вам в заключение Сучек омелы, или Бедную Мери-Анну?

Наградив своих слушателей этими двумя веселыми мелодиями, молодой Педгифт обратился к прочим членам общества с почтительнейшею просьбой последовать его музыкальному примеру, и вызывался каждому аккомпанировать экспромтом, если только певец потрудится дать ему тон.

-- Да продолжайте же кто-нибудь! нетерпеливо воскликнула мистрис Пенткост. - Повторяю вам, что я до безумия люблю музыку. А мы еще и в половину не наслушались её, не правда ли Самми?

и материнскую любовь нельзя назвать непогрешимою. Будучи уже многим обязан своей почтенной матери, преподобный Самуил должен был, сверх того, поблагодарить ее и за жестокое разстройство желудка.

Впрочем, на лице викария еще никто не заметил признаков внутренней революции. Каждый занят был тем, что упрашивал другого петь. Мисс Мильрой обратилась к учредителю праздника.

-- Пожалуйста, спойте что-нибудь, мистер Армадель, сказала она, - мне так хотелось бы послушать вас!

-- Стоит только начать, сэр, прибавил веселый Педгифт, - а ужь там все пойдет как по маслу. Музыка - такое искусство, которое нужно схватить за горло с самого начала.

-- Я очень рад, весело отвечал Аллан. - Мотивов у меня множество, но хуже всего то что я никак не могу упомнить слов. Не знаю, удастся ли мне припомнить одну из мелодий Мура? Моя бедная мать так любила учить меня этим мелодиям, когда я был еще ребенком.

-- Чьи мелодии? спросила мистрис Пенткост. Мура? Ага! Я знаю Тома Мура наизуст.

-- В таком случае, сударыня, вы потрудитесь помогать моей памяти, если она изменит мне, отвечал Аллан. - С вашего позволения я выберу мелодию самую легкую из целой коллекции. Вероятно, каждый знает ее: жилище Эвелины.

-- Я знаком до некоторой степени со всеми национальными мелодиями Англии, Шотландии и Ирландии, сказал Педгифт Младший, - и с величайшим удовольствием готов аккомпанировать вам, сэр. Кажется, вот этот мотив годится.

Он уселся, скрестив ноги, на верху каюты, и начал сложную импровизацию, состоявшую из музыкальных фиоритур и унылых завываний; то была жига, сбивавшаяся на похоронную песнь, или похоронная песнь, приправленная жигой.

Мистрис Пенткост наставила рожок, а Аллан затянул:

"О, плачьте о том дне, когда в жилище Эвелины...." Он остановился; аккомпанимент также смолк; слушатели ждали.

-- Это удивительная вещь, сказал Аллан: - мне казалось, что я как нельзя лучше помню следующую фразу, а между тем она улетучилась. Если вы позволите, я начну сызнова. "О, плачьте о том дне, когда в жилище Эвелины...."

-- "Владелец долины с ложным обетом явился," подсказала мистрис Пенткост.

"О, плачьте о том дне, когда в жилище Эвелины владелец долины с ложным обетом явился! Луна сияла ярко..."

-- Неправда! воскликнула мистрис Пенткост.

-- Извините, сударыня, возразил Аллан. "Луна сияла ярко..."

-- Луна ничего подобного не делала, настаивала мистрис Пенткост.

Педгифт Младший, предвидя спор, продолжал играть аккомпанимент , в интересе гармонии.

-- Это собственные слова Мура, сударыня, заметил Аллам, - так как они были списаны в тетрадке мой матери.

-- Ваша мать списала неверно, возразила мистрис Пенткост. - Разве я не сказала вам сейчас, что знаю Тома Мура наизуст?

Умиротворительная концертина Педгифта Младшого все еще продолжала свои фиоритуры и завывания в минорном тоне.

-- Она делала то что ей следовало делать, сэр, иначе Том Мур и не написал бы так, возразила мистрис Пенткост. - "Луна свой светлый лик сокрыла, горюя о стыде девицы!...." Скажите, пожалуйста, этому молодому человеку, чтоб он перестал играть, прибавила мистрис Пенткост, перенося свое возрастающее негодование на Густуса Младшого. Он надоел мне: все уши прощекотал.

-- Весьма лестно это слышать, сударыня, сказал неконфузливый Педгифт. - Вся сила музыки в том именно и заключается, чтобы щекотать слух.

-- Мы, кажется, увлеклись спором, спокойно заметил майор Мильрой.--Не лучше ли было бы, еслибы мистер Армадель продолжал свое пение.

-- Пожалуста, мистер Армадель, продолжайте! настаивала майорская дочка. - И вы также, мистер Педгифт, продолжайте!

-- Весьма сожалею, что должен разочаровать вас, сударыня, сказал Педгифт Младший; но что до меня касается, то я могу продолжать до бесконечности. - Начинайте мистер Армадель!

Аллан раскрыл рот, чтобы продолжать начатую мелодию. Но прежде чем он успел издать хотя малейший звук, викарий вскочил с своего места, бледный как полотно, и судорожно схватил себя рукой посредине жилета.

-- Что с вами, что с вами? хором воскликнуло все общество.

-- Мне ужасно нехорошо, сказал преподобный Самуил Пенткост.

имел мать, а у этой матери был мешок. Во мгновение ока медицина заняла место, упраздненное музыкою.

-- Три потихоньку, Самми, сказала мистрис Пенткост.--Я сейчас достану бутылку, и дам тебе хорошенький прием. Это все его несчастный желудок, майор. Пусть кто-нибудь подержит мой рожок, да велите остановить лодку. Вы, моя милая Нелли, держите вот эту бутылку, а вы, мистер Армадель, эту, и подавайте мне их по мере надобности. Ах, бедняжка, бедняжка, ведь я знаю что с ним! Отсутствие деятельности вот здесь, майор, проговорила мистрисс Пенткост (указывая на свой живот), - наклонность к охлаждению, к образованию кислот и вялость. Имбирь его согреет, сода исправит желудок, а нашатырь придаст силы. Готово, Самми! Пей же поскорее, покамест газ не улетучился, а потом, мой друг, поди ляг в эту собачью кануру, которую они называют каютой; играть же более я не позволю! прибавила мистрис Пенткост, грозя пальцем владельцу концертины, - ничего не позволю, кроме гимна; против этого я ничего не имею.

Так как никто не чувствовал расположения петь гимны, то изобретательный Педгифт порылся опять в неистощимых запасах своей изобретательности и отыскал новую мысль. По его приказанию, гребцы повернули лодку, и чрез несколько минут общество очутилось в бухте маленького островка, на дальнем конце которого стояла уединенная мыза; росший кругом густой тростник совершенно скрывал от глаз перспективу дали.

-- Что вы сказали бы, леди и джентльмены, еслиб я предложил вам выйдти на берег и осмотреть мызу собирателя тростника? спросил молодой Педгифт.

наше веселое расположение духа. Чтобы разогнать всеобщую хандру, нам необходима перемена, и чем скорее, тем лучше.

Он и молодой Педгифт высадили мисс Мильрой из лодки. За нею последовал майор. Но мистрис Пенткост, подобно египетскому сфинксу, сидела неподвижно с мешком на коленах, оберегая своего дорогого Самми, который все еще лежал в каюте.

-- Я намерен во что бы то ни стало продолжать наши забавы, сэр, сказал Аллан майору, высаживая его из лодки. - Мы еще и в половину не насладились всеми удовольствиями нынешняго дня.

Он произнес эти слова так громко и с такою твердою уверенностью в возможность их осуществления, что даже мистрис Пенткост услыхала его и зловеще покачала головой.

-- Ах, молодой человек! со вздохом произнесла викариева мать. - Будь вы одних лет со мною, вы не разчитывали бы с такою уверенностью на удовольствия дня!



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница