Армадель.
Книга третья.
XIII. Он уходит.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Армадель. Книга третья. XIII. Он уходит. (старая орфография)

XIII. Он уходит.

Всю ночь лил дождь; наступило утро, а дождь все еще не переставал.

Когда Аллан вошел в столовую, Мидвинтер, против своего обыкновения, уже давно ожидал его там. У него был измученный и усталый вид; но улыбка его была мягче, а манеры спокойнее обыкновенного. К удивлению Аллана, он первый коснулся разговора, происшедшого между ними накануне, как скоро слуга удалился из комнаты.

-- Вы верно посердились на меня за мою вчерашнюю вспышку и резкость с вами, сказал он. - Сегодня я попытаюсь загладить мою вину, и выслушаю все что бы вы ни пожелали разказать мне о мисс Гуильт.

-- Мне не хотелось бы утомлять вас, сказал Аллан. - Судя по вашему лицу, видно, что вы провели безсонную ночь.

-- Я давно уже страдаю безсонницей, возразил Мидвинтер спокойно. - Все это время мне как то нездоровилось, но я, кажется, нашел средство поправиться, не прибегая к докторам. Позже я поговорю с вами об этом, а теперь возвратимся к вашему вчерашнему разговору. Вы упоминали о каком-то затруднении. (Он смутился и договорил начатую фразу так тихо, что Аллан не разслышал его.) Быть-может, лучше было бы, продолжал он, - еслибы, вместо того чтобы говорить со мною, вы поговорили с мистером Броком.

-- Я предпочитаю говорить с вами, сказал Аллан. - Но скажите прежде, прав ли я был вчера в моем предположении, что вы не одобряете моей любви к мисс Гуильт?

Тонкие, нервные пальцы Мидвинтера стали судорожно крошить хлеб, лежавший на его тарелке. Он отвернулся в другую сторону.

-- Если у вас есть готовое возражение, настаивал Аллан, - то я желал бы выслушать, его.

Мидвинтерь внезапно повернулся к нему с мертвенною бледностью на лице, и устремил на Аллана свои блестящие черные глаза.

-- Вы любите ее, сказал он. - Но любит ли она вас?

-- Вероятно. Вы не назовете меня хвастуном, возразил Аллан, - если я повторю вам то что уже говорил вчера: я не раз имел случай беседовать с нею наедине.

Глаза Мидвинтера снова опустились на крошки, лежавшия на тарелке.

-- Понимаю, перебил он с живостью. - Вы были неправы вчера. Я ничего не имел против вашей любви.

-- Так отчего же вы не поздравляете меня? спросил Аллан в смущении. - Такая красавица, с такими дарованиями!

Мидвинтер протянул ему руку.

-- Мой долг относительно вас ограничивается не одними простыми поздравлениями, сказал он. - Я обязан оказывать вам самое деятельное содействие во всем что касается вашего счастия. - Он взял руку Аллана и крепко сжал ее. - Чем могу я быть вам полезен? спросил он, становясь все бледнее и бледнее.

-- Да что с вами, дружище? воскликнул Аллан. - Ваша рука холодна как лед.

Мидвинтер грустно улыбнулся.

-- Вы знаете, что я всегда бросаюсь в крайности, сказал он: - в первый раз, когда вы взяли мою руку в старом сельском трактире, она горела как в огне. Объясните же мне то затруднение, которое вы еще не успели передать мне. Вы молоды, богаты, свободны, и она любит вас: какое же тут может быт затруднение?

-- Я не знаю, право, как объяснить вам это, отвечал он. - Вы совершенно справедливо заметили, что и я люблю ее, и она меня любит, а между тем в наших отношениях есть что-то странное. Когда человек влюблен, он становится чрезвычайно откровенен, по крайней мере так поступаю я. Я сообщил ей все и о себе, и о моей матери, и о том как досталось мне это наследство; словом, я посвятил ее во все подробности своей жизни. И что же? она ничего не говорит мне о себе. Хоть это обстоятельство и не поражает меня когда мы бываем вместе, однако вдали от нея я часто думаю об этом. В самом деле, я знаю о ней столько же, сколько и вы.

-- То-есть, вы ничего не знаете ни о её семействе, ни о её родных?

-- Именно так.

-- И вы никогда не разспрашивали ее об этом?

-- Как-то на днях я спросил у нея нечто в этом роде, отвечал Аллан, - и должно быть, по обыкновению, сделал это чрезвычайно неловко. Она взглянула на меня.... а как? я не сумею вам этого выразить: не то чтобы с неудовольствием, но.... как много значит дар слова! Я отдал бы все на свете, Мидвинтерь, за ваше уменье находить для каждой мысли приличное ей выражение.

-- Отвечала ли вам что-нибудь мисс Гуильт на ваш вопрос?

-- К тому-то я и вел речь. Она сказала: "Скоро мне придется разказать вам грустную историю о себе и о моем семействе, мистер Армадель; но вы, повидимому, так счастливы теперь, а обстоятельства моей жизни так печальны, что я едва ли решусь смущать вас в настоящую минуту." Ах дружище! вот кто умеет говорить, да еще со слезами на глазах! Конечно, я сейчас же переменил разговор. И теперь все затруднение состоит в том, чтобы снова коснуться этого предмета самым деликатным образом, не вызывая со стороны её новых слез. Вы понимаете, что нам должно к этому возвратиться. Конечно, я делаю это не ради самого себя; я с радостью готов сперва жениться на ней, и потом уже выслушат от бедняжки историю её семейных несчастий. Но ведь я знаю мистера Брока. Если я представлю ему удовлетворительные сведения о её семействе, в первом же письме, которое напишу ему по этому случаю (а письмо это я непременно должен ему написать), он не станет сопротивляться мне ни в чем. Конечно, я свободен и могу поступать по своему произволу. Но милый старикашка Брок был таким преданным другом моей бедной матери, и так много сделал для меня самого, что... Вы понимаете меня?

-- Конечно, Аллан, мистер Брок был для вас вторым отцом. Всякое разногласие между вами по поводу столь важного дела было бы весьма печальным событием. Вы должны доказать ему, что мисс Гуильт (а она, я уверен, сумеет разсеять на этот счет все сомнения) во всех отношениях достойна...

Голос невольно изменил ему, и фраза осталась не доконченною.

-- Вы совершенно поняли мою мысль, проворно подхватил Аллане. - Теперь мы можем приступить к тому о чем я особенно желал посоветоваться с вами. Будь вы на моем месте, Мидвинтер, вы непременно нашли бы надлежащее выражение для вашей мысли, вы сумели бы поставить вопрос деликатно, даже действуя ощупью, по одним догадкам. Я на это неспособен. Я безпрестанно делаю промахи, и потому страшно боюсь чтобы не оскорбить ее как нибудь неосторожным словом, если у меня не будет данных, которыми я мог бы руководиться в этом разговоре. Говорить о семейных несчастиях с такою чувствительною женщиной, как мисс Гуильт, очень затруднительно. Может-быть, в семействе её была какая-нибудь трагическая смерть, может-быть, кто из родственников её опозорил свое имя, или чья-нибудь адская жестокость принудила бедняакку трудом добывать себе кусок хлеба. Думая обо всем этом, я пришел к мысли, что майор может навести меня на истину. Ему, вероятно, уже известны были семейные обстоятельства мисс Гуильт, прежде нежели он решился пригласить ее в свой дом, не правда ли?

-- Очень может-быть, Аллан, конечно.

-- Опять-таки мы с вами сходимся! По моему мнению, нужно сначала поговорить с майором, и еслибы мне удалось выведать от него всю истину, то я уже гораздо смелее приступил бы к разговору с самою мисс Гуильт. Итак, вы советуете мне сначала попытать майора, не так ли?

Между вопросом Аллана и ответом Мидвинтера прошла добрая минута; наконец, последний отвечал принужденно:

-- Право не знаю что вам советовать, Аллан, сказал он. - Это весьма щекотливый вопрос.

-- Да ведь вы, вероятно разспросили бы майора, еслибы сами были на моем месте? заметил Аллан, снова возвращаясь, к своему обыкновенному способу предлагать вопросы.

-- Быть-может, я и сделал бы это, сказал Мидвинтер все с большею и большею неохотой. - Но говоря с майором, я принял бы на вашем месте всевозможные предосторожности, чтобы не стать в ложное положение, чтобы не заставить других подозревать меня в недостойном желании выпытать тайну женщины без её ведома.

Аллан вспыхнул.

-- Боже праведный, Мидвинтер! воскликнул он: - кто же может заподозрить меня в этом?

-- Майор знает меня. Майор менее чем кто-нибудь способен перетолковать мой поступок в дурную сторону. Я ничего более и не потребую от него, как только помочь мне (если это от него зависит) объясниться на этот счет с мисс Гуильт, не оскорбляя её чувств. Может ли быть что-нибудь проще подобного объяснения между двумя джентльменами?

Вместо ответа, Мидвинтер, попрежнему говоривший как бы против воли, с своей стороны предложил вопрос Аллану.

-- Намерены ли вы сообщить майору Мильрою ваши истинные намерения относительно мисс Гуильт? сказал он.

Аллан смешался и не знал что сказать.

-- Я думал об этом, отвечал он; - но я хочу прежде навести нужные для меня справки, а потом уже, смотря по обстоятельствам, или открою ему свои намерения, или умолчу о них.

Такая осторожность была слишком несовместна с характером Аллана, чтобы не удивить всякого, кто хотя немного знал его; Мидвинтер прямо высказал ему свое удивление.

-- Разве вы забыли мое глупое ухаживанье за мисс Мильрой? спросил Аллан, приходя все в большее и большее смущение. - Майор, быт-может, заметил его, и полагал, что я имел в виду.... что я имел в виду.... ну, то чего я вовсе не имел в виду. Не будет ли теперь неловким с моей стороны просить у него руку его гувернантки, вместо того чтобы сделать предложение его дочери?

Он подождал с минуту ответа, но ответа не последовало. Мидвинтер раскрыл было рот чтобы сказать что-то, но тут же сдержал себя и не сказал ничего. Аллан, смущенный его молчанием и еще более воспоминаниями о майорской дочке, вызванными настоящим разговором, встал из-за стола и немного резко прекратил беседу.

-- Ну, ну! сказал он, - не сидите тут с таким загадочным лицом, и не делайте из мухи слона. Боже, какая старая, старая голова сидит на ваших юных плечах! Мидвинтер, перестаньте говорить обиняками и скажите лучше прямо, что, по вашему мнению, мне не следует обращаться к майору?

-- Я не смею взять на себя такой ответственности, Аллан. - Говоря еще прямее, я не могу чувствовать доверия к основательности какого бы то ни было совета, который я подал бы вам в нашем настоящем положении относительно друг друга. Я уверен лишь в одном, что без всяких опасений могу просить вас об исполнении двух вещей.

-- Например?

-- Вопервых, если вы будете говорить с майором Мильроемь, то, прошу вас, не забудьте моего предостережения! Обдумайте сериозно всечто вы намерены сказать ему!

-- Да уж не бойтесь, обдумаю! Далее что?

-- Прежде чем решаться на какой-либо важный шаг в этом деле, напишите мистеру Броку. Обещаете ли вы мне исполнить это?

-- Совершенно охотно. Не потребуете ли еще чего-нибудь?

-- Ничего более. Я сказал вам свое последнее слово.

Аллан пошел к дверям.

-- Пойдемте в мою комнату, оказал он, - я вам дам сигару. Слуги придут сюда сию минуту чтоб убирать со стола, а мне хочется говорить с вами о мисс Гуильт.

-- Не дожидайтесь меня, сказал Мидвинтер: - минуты через две я приду сам.

Он продолжал сидеть на своем месте, покамест Аллан не затворил за собою дверь; потом он встал и взял в угле комнаты из-за оконной драпировки дорожный мешок, совершенно уложенный и готовый для путешествия. Между тем как он стоял с ним у окна, погруженный в задумчивость, лицо его приняло вдруг какое-то странное, озабоченное, почти старческое выражение: он как будто мгновенно потерял свою последнюю юношескую свежесть.

То, что давно открыла быстрая проницательность женщины, более медленное соображение мущины поняло лишь в прошедшую ночь. Душевная мука, которую ощутил он, услыхав признание Аллана, в первый раз заставила Мидвинтера сознаться самому себе в истине. Правда, уже после вторичной встречи с мисс Гуильт, он чувствовал что смотрит на нее иными глазами и видит ее в другом свете, - он чувствовал возрастающее желание находиться в её обществе, любоваться её красотою, - но никогда до сих пор не сознавал он так отчетливо всю силу страсти, которую она возбудила в нем. Убедившись, наконец, в её власти над собою, он имел твердость, которой нельзя было бы ожидать от человека с более счастливым прошедшим, - твердость припомнить слова Аллана и мужественно взглянуть на будущее сквозь призму своей благодарности к молодому Армаделю.

свою страсть, и что единственное к тому средство - бежать, бежать подальше. С той минуты решимость пожертвовать собой осталась в нем непоколебимою. Единственный вопрос, смущавший его в настоящую минуту, был вопрос об удалении его из Торп-Амброза. Хотя письмо мистера Брока избавляло его от всякой необходимости следить в Норфоке за женщиной, заведомо находившеюся в Соммерсетшире, хотя должность управляющого могла быть смело передана в опытные и надежные руки мистера Башвуда; однако, несмотря на все эти соображения, его смущала мысль оставить Аллана одного, в самый критический момент его жизни. Он робко взвалил на плечи свой дорожный мешок, и в последний раз задал себе следующий вопрос. "Можешь ли ты поручиться за свое мужество, оставаясь в этом доме, где тебе придется видеть ее ежедневно и ежечасно слушать разказы о ней Аллана?" Ответ был тот же что и ночью. В интересах дружбы, которую он считал священною, сердце снова говорило ему чтоб он бежал пока есть еще время, пока женщина, овладевшая его привязанностью, не успела заглушить в нем чувство самопоакертвования и благодарности.

Готовясь уйдти из комнаты, он машинально окинул ее взглядом. Воспоминание о последнем разговоре с Алланом еще более укрепило в нем решимость действовать по внушению совести. Сделал ли он своему другу хоть одно из тех возражений, которые всякий на его месте высказал бы против привязанности Аллана? Нет. Зная слабый характер своего друга, посоветовал ли он ему не доверять своему опрометчивому влечению и сначала испытать себя временем и разлукою прежде чем убедиться, что счастье всей его жизни заключается в мисс Гуильт? Нет. Мысль, что говоря таким образом, он действовал бы под влиянием не совсем безкорыстного побуждения, сомкнула его уста в настоящем и, вероятно, наложила бы на них печать молчания и в будущем, до тех пор пока не прошло бы время предостережений. Тот ли человек способен был обуздывать Аллана, который сам отдал бы все на свете, чтобы находиться на его месте? Для человека честного и благодарного оставался лишь один образ действий в его настоящем положении. Отдалив от себя возможность видеть ее и слышать о ней, размышляя наедине с самим собою о чувстве долга относительно своего друга, Мидвинтер мог еще надеяться подавить свою страсть так, как он подавлял в детстве слезы под палкою цыгана, как он подавлял тоску своей одинокой юности в давке провинциального книгопродавца.

-- Я должен уйдти, сказал он, с грустью отходя от окна, - прежде чем она снова явится в этом доме, прежде чем пролетит еще один час над моею головой.

С этими словами он вышел из комнаты, и покидая ее, сделал безвозвратный шаг от настоящого к будущему.

Дождь все не переставал лить: свинцовые облака, сомкнувшияся вокруг горизонта, предвещали продолжительное ненастье, когда Мидвинтер, одетый по дорожному, вошел в комнату Аллана.

-- Боже праведный! воскликнул Аллан, указывая пальцем на мешок, - это что значит?

-- Ничего особенного, отвечал Мидвинтер. - Это значит только - прощайте.

-- Прощайте? повторил Аллан с удивлением, вскакивая с своего места.

Мидвинтер ласково усадил его на стул и сам сел подле него.

все это время был не в своей тарелке. Вы сами, Аллан, не раз замечали это, и с вашею обычною добротой извиняла многия из моих выходок, которые, без подобного оправдания, были бы непростительны даже в глазах друга.

-- Послушайте, дружище, перебил его Аллан, - надеюсь, вы не намерены пускаться в путь по такому ливню?

-- Не безпокойтесь об этом, возразил Мидвинтер: - мы с дождем старые приятели. Ведь вы знаете, Аллан, какую жизнь вел я до встречи с вами? С самого детства я приучен был к труду и всякого рода лишениям. На днем, ни ночью, в продолжение целых месяцев, я не имел куда приклонить голову. В продолжение многих, многих лет я вел жизнь дикого животного, между тем как вы в это время жили дома покойно и счастливо. Во мне а теперь осталась закваска бродяги, четвероногого или двуногого, сам не знаю наверное. Вам больно слышать, что я выражаюсь так о самом себе? Хорошо, я не буду вас печалить. Я скажу только, что удобство и роскошь моей жизни у вас, по временам, слишком тяготят человека, для которого удобство и роскошь - вещи непривычные. Чтобы поправиться, мне нужно только побольше воздуха и движения, поменьше вкусных завтраков и обедов чем я нахожу у вас, мой дорогой друг. Дайте мне снова подвергнуться тем лишениям, которых не знает этот роскошный дом. Дайте мне испытать на себе ветер и непогоду, как я испытывал их ребенком. Дайте мне снова почувствовать усталость и.голод, и знать что вблизи нет экипажа, готового умчать меня домой, и что несколько миль ходьбы и темная, темная ночь разделяют меня от ночлега и ужина. Дайте мне две недели сроку, Аллан, сходить пешком на север, в Йоркширския болота, и я обещаю вам вернуться в Торп-Амброз в лучшем настроении духа и более приятным собеседником и для вас, и для ваших друзей. Я возвращусь прежде чем вы успеете заметить мое отсутствие. Мистер Башвуд займется на это время конторой, и к тому же я прошу у вас только две недели, необходимые для моего здоровья. Отпустите же меня Аллан!

-- Мне не хотелось бы этого, сказал Аллан. - Мне не хотелось бы, чтобы вы покинули меня так внезапно. Тут кроется что-то странное и грустное. Если вам нужно побольше движения, то почему бы не попробовать вам верховую езду? Все мои лошади к вашим услугам. Во всяком случае, сегодня вам идти нельзя. Посмотрите, какой дождь!

Мидвинтер поглядел в окно и кротко покачал головой.

мне и вымокнуть вам, Аллан, большая разница. Когда я был простым рыбаком на Гебридских островах, на мне в продолжение нескольких недель сряду не бывало сухой нитки.

-- Но ведь вы теперь не на Гебридских островах, настаивал Аллан, - и к тому же завтра вечером соберутся у меня наши друзья с мызы. Мисс Гуильт нам поиграет, а ведь вы любите её игру, дружище.

Мидвинтер отвернулся, чтобы застегнуть ремни на своею дорожном мешке.,

-- Вы имеете один недостаток, дружище, который развивается в вас все сильнее и сильнее, возразил Аллан: - раз вы заберете себе что-нибудь в голову, кончено, с вами уже не справиться; вы не допускаете ни убеждений, ни доказательств. Но у ж если вы непременно жизни!

-- Идти повторил Мидвинтер с легким оттенком горечи, - и покинуть мисс Гуильт?

Аллан снова опустился на стул, и своим знаменательным молчанием подтвердил всю силу аргумента. Не сказав более ни слова, Мидвинтер протянул свою руку, чтобы проститься с ним. Оба были глубоко тронуты, и каждый старался скрыть свое волнение от другого. Аллан воспользовался последним орудием, предоставленным ему твердостию друга: он попытался облегчить шуткой тяжелые минуты разставания.

-- Знаете ли что я вам скажу? сказал он: - я начинаю сомневаться, что вы совершенно вылечились от вашей веры в роковой сон? Я подозреваю, что вы просто спасаетесь от меня бегством!

Мидвинтер посмотрел на него в нерешимости, не понимая, шутит он или нет.

-- А что вы сказали мне, возразил Аллан, - когда привели меня сюда на днях, чтоб облегчить свою душу признанием? Помните ли что вы говорили мне об этой комнате и о втором видении сна? Клянусь Юпитером! воскликнул он, снова вскакивая с своего места, - теперь, когда я всматриваюсь пристальнее, вот оно второе видение сна, прямо перед нами: вот вам дождь, стучащий в окно, вот лужайка и сад, а вот и мы с вами; я стою на том месте, которое занимал во сне, а вы стоите там, где находилась тень. Вся обстановка, и внешняя и внутренняя, та же и на яву что была во сне, и на этот раз открыл ее я!

В мертвых останках Мидвинтерова суеверия снова шевельнулась жизнь. Он изменился в лице, и с жаром, почти с ожесточением, принялся оспаривать Аллана.

-- Нет! сказал он, указывая на маленькую мраморную фигурку, помещавшуюся на пьедестале, - обстановка не та: вы, по обыкновению, что-нибудь да забудете. Благодаря Бога, сон на этот раз во многом не соответствует действительности! Во сне статуя лежала разбитая на полу, и вы стояли, наклонившись над нею, в смущении и недовольстве. Теперь вы водите, что статуя цела и невредима, и в вас самих, не правда ли, нет и тени недовольства? Он порывисто схватил Аллана за руку.

В ту самую минуту он почувствовал, однако, что его собственные слова и действия как нельзя более подтверждают его веру в сон. Он вспыхнул и в смущении отвернулся в другую сторону.

-- Ничто не тяготит меня, возразил Мидвинтер с внезапным взрывом нетерпения, - кроме мешка, который давит мне спину, и времени, которое я напрасно трачу здесь. Пойду посмотреть не расчищается ли небо.

-- Вы вернетесь? спросил Аллан.

Мидвинтер открыл французское окно и вышел в сад.

-- Да, сказал он с своею прежнею мягкостию, - я вернусь чрез две недели. Прощайте, Аллан; будьте счастливы с мисс Гуильт!

Аллан встал, подошел к окну, чтобы, в свою очередь, выйдти в сад; но одумавшись, вернулся на свое место. Он слишком хорошо знал Мидвинтера, чтобы понять всю безполезность попытки - следить за ним или вернуть его назад. Мидвинтер ушел на две недели, и ранее этого срока нечего было и ждать его. Прошло более часу, дождь лил без умолку, а небо продолжало хмуриться. Тяжелое чувство уныния и одиночества, - чувство, к которому он не привык в прошедшем, овладело душой Аллана. Чувствуя какой-то невольный страх в своем пустынном, необитаемом доме, он позвонил слуге, потребовал шляпу и дождевой зонтик и решился идти на мызу, чтобы скрыться там от преследовавшей его тоски.

-- Я мог бы проводить его хоть недалеко, сказал Аллан, надевая шляпу и думая о Мидвинтере. - Мне приятно было бы самому снарядить в путь этого упрямого дружищу.

Еслибы, принимая дождевой зонтик из рук слуги, Аллан обратил внимание на его лицо, он, может-быть, предложил бы ему вопросы и услыхал от него такия новости, которые, конечно, заинтересовали бы его при настоящем настроении его духа. Но он ушел, не взглянув на слугу и не подозревая, что тот гораздо более его знал о последних минутах пребывания Мидвинтера в Торп-Амброзе. Не более десяти минут назад лавочник и мясник приходили в большой дом за уплатой денег, и оба видели, как Мидвинтер отправился в путь.

Лавочник встретил его первый, не подалеку от дома, и видел, как остановившись на дороге под проливным, дождем, он стал разговаривать с маленьким оборванным постреленком, язвой и наказанием всех соседей. Обычная наглость и назойливость мальчишки дошла до самых непозволительных размеров при виде джентльмена с дорожнымь мешком. Как же отвечал на нее сам джентльмен? Он остановился, и с грустью положил свои руки на плеча мальчику. Лавочник видел это своими собственными глазами и слышал своими собственными ушами, как он сказал: "Бедный мальчуган! Я знаю лучше чем кто-либо из людей, носящих хорошее платье, как режет ветер и мочит дождь сквозь изорванную куртку!" С этими словами он опустил руку в карман и наградил наглого мальчишку шиллингом.

Что касается до мясника, то он встретил его гораздо дальше от дому, уже на другом конце города. Мидвинтер опять остановился под проливным дождем, и на этот раз для того чтобы полюбоваться весьма замечательным предметом - голодною мордашкой, дрожавшею на пороге дома.

-- Я сам следил за ним, говорил мясник, - и как бы вы думали, что он сделал? Он перешел через дорогу, вошел в мою лавку и купил кусок мяса, годный и для христианина. Прекрасно; потом, пожелав мне доброго утра, снова перешел через улицу, и, ручаюсь вам в этом своею честью, став на колени на мокром пороге, достал из кармана нож, разрезал им мясо и отдал его собаке. Повторяю вам, мясо, годное для христианина! Я не жестокосердый человек, сударыня, заключил мясник, обращаясь к кухарке, но мясо есть мясо, и оно может пригодиться и самому другу вашего господина, если Бог продлит ему век.

С этими незабвенными симпатиями старого незабвенного времени, - симпатиями, которые должны были наполнять собою пустоту его одинокого путешествия, Мидвинтер вышел из города и скрылся в тумане и дожде. Лавочник и мясник разстались с ним последние, и произнесли над великою натурой тот приговор, который обыкновенно произносят над великими натурами люди, смотрящие на вещи с точки зрения лавочников и мясников.