Армадель.
Книга четвертая.
XV. День свадьбы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Армадель. Книга четвертая. XV. День свадьбы. (старая орфография)

XV. День свадьбы.

Время - десять часов утра. Место - потаенная комната в одном из стародавних трактиров, до сих пор существующих на городском берегу Темзы. День - понедельник 11-го августа; а лицо, - сам мистер Башвуд, вызванный сыном в Лондон.

Никогда еще не смотрел он таким старым и жалким как в настоящую минуту. Безпрерывная внутренняя борьба надежды с отчаянием изсушила, изнурила, обезсилила его. Лицо его обвострилось и осунулось, а одежда резко и безпощадно изобличала совершившуюся в нем грустную перемену. Никогда, даже во дни своей юности, не одевался он так странно как теперь. С отчаяния решившись попытать над мисс Гуильт все средства обольщения, он бросил свою траурную одежду; мало того, он решился даже надеть голубой, атласный галстух; сюртук его был светло-серого цвета, и чувство утонченной мстительности внушило ему заказать его по томуже самому фасону, который он видел некогда на Аллане. Жилет был белый, панталоны клетчатые, новейшого летняго покроя. Парик его, напомаженный и раздушенный, начесан был по обеим сторонам висков с целию скрыть морщины. Над ним можно было смеяться - но еще более плакать. Еслиб у такого жалкого создания могли быть враги, то они, конечно, смягчились бы, увидав его в новом платье, а друзья - еслибы только они нашлись у него - скорее предпочли бы видеть его в гробу нежели в его настоящем костюме. Снедаемый тоской и безпокойством, он ходил взад и вперед по комнате. Он то смотрел на часы; то выглядывал из окна; то посматривал на приготовленный, обильный завтрак - и все с тем же безпокойным любопытством в глазах. Когда слуга вошел в комнату с кипятком, мастер Башвуд Бог весть в который раз повторил ему: "Я еду к завтраку сына. Сын мой очень прихотлив. Мне нужно все наилучшее, и горячия блюда, и холодные блюда, и чай, и кофе, и все прочее, мой любезный, и все прочее." В пятидесятый разе повторял он ту же заботливую просьбу, и в пятидесятый раз равнодушный слуга давал все тот же успокоительный ответ: "Будьте покойны, сир; предоставьте это мне." Но вот на лестнице послышалась чья-то развязная, безпечная походка; дверь отворилась, и долго жданный сын лениво вошел в комнату с красивым кожаным метком в руках.

-- Браво, старикашка! сказал Башвуд младший, осматривая отцовский костюм, с сардонически-поощрительною узыбкой. Хоть сей час под венец с мисс Гуильт?

Отец взял сына за руку и попробовал отвечать ему в том же шутливом тоне.

-- Ты всегда такой веселый, Джемми, сказал он, называя его тем именем, которое он привык употреблять в былые, более счастливые годы. - У тебя с детства был веселый характер, мой друг. Поди, сядь сюда; я заказал для тебя великолепный завтрак. Все наилучшее! все наилучшее! Как я рад тебя видеть! О, Боже, Боже мой! как и рад тебя видеть.

Он остановился и сел за стол - весь красный от внутренняго усилия, с которым он пытался одерживать покаравшее его нетерпение.

-- Говори же мне о ней! вырвалось у него в порыве внезадняго самозабвения. - Я умру, Джемми, есии буду ждать долее. Говори! говори, говори!

-- Все в свое время, сказал Башвуд младший, совершенно равнодушный к нетерпению отца. Сначала мы займемся завтраком, а потом перейдем к предмету вашей страсти. Потише, старикашка, потише!

Он положил свой кожаный мешок на стул и сел насупротив отца, спокойный, улыбающийся, напевая какой-то игривый напев.

Обыкновенный наблюдатель, действующий по обыкновенным законам анализа, никогда не разгадал бы характера Башвуда младшого по его лицу. Его моложавый вид, которому много содействовали светлые волосы и пухлые, безбородые щеки; его развязные манеры, вечная улыбка, смелый взгляд, безбоязненно встречавший взгляд собеседника; все соединилось в нем, чтобы производить весьма выгодное впечатление. Быть-может, из десяти тысяч глаз лишь один сумел бы заглянуть под обманчивую наружность этого человека и открыть в нем то чем он был на самок деле - низкою тварью, созданною еще более низкими потребностями общества. Вот он, - этот доверенный шпион нового времени, круг деятельности которого постоянно расширяется, между тем как справочные конторы его все растут и ростуть. Вот он, - этот необходимый полицейский надсмотрщик за успехами нашего национального развития; человек, который в данном случае исполнял, по крайней мере, законную и осмысленную роль; человек, который, по профессии своей, готов из малейшого подозрения (лишь бы не безплатно) залезать под кровати и подслушивать у дверей; человек, который был бы совершенно безполезен своим патронам, еслибы в нем могло шевельнуться человеческое чувство даже в присутствии родного отца, и который заслуженно лишился бы своего места, еслибы - при каких бы то ни было обстоятельствах - он поддался чувству жалости или стыда.

-- Потише, старикашка, повторил он, приподнимая крышки с блюд и осматривая их одно за другим. - Потише!

-- Не сердись на меня, Джемми, умолял отец. - Представь себя на моем месте и пойми мое безпокойство. Я получил твое письмо еще вчера, утром. Затем мне нужно было приехать из Торп-Амброза сюда, провести ужасный, длинный вечер и ужасную длинную ночь - зная из письма твоего что ты открыл её прошедшее и только. Ожидание томительно для такого старика, как я, Джемми. Что помешало тебе, мой друг, придти ко мне вчера же вечером?

-- Маленький пикник в Ричмонде, сказал Башвуд младший. - Дайте мне чаю.

Мистер Башвуд поспешил исполнить желание сына, но рука его так дрожала, поднимая чайник, что чай не попал куда следует и пролился на скатерть.

-- Извини меня; я всегда так дрожу, когда бываю взволновав, сказал старик, между тем как сын брал у него из рук чайник. - Я боюсь, не сердишься ли ты на меня, Джемми, за то, что случилось во время моего последняго пребывания в Лондоне. Сознаюсь, что я высказал большое неблагоразумие и упрямство, не желая вернуться в Торп-Амброз. Теперь я гораздо благоразумнее. Ты был совершенно прав, сказав, что все остальное касается тебя одного, как скоро я показал тебе окутанную вуалем женщину, вышедшую из гостиницы; но ты был еще более прав, немедленно выслав меня в Торп-Амброз.

Говоря это, старик старался подметить на лице была впечатление, произведенное его уступчивостью, и робко осмелился высказать свою просьбу.

-- Если ты не хочешь, покамест, разказывать мне всего, оказал он, едва внятно, - то разкажи, по крайней мере, как ты отыскал ее? прошу тебя, Джемми, прошу тебя!

Башвуд младший посмотрел на него.

Не сделав ни малейшого возражения, отец выложил свой побуревший старый бумажник и кошелек на стол перед сыном. Башвуд младший, заглянув в кошелек и увидав в нем, с презрительным движением бровей, лишь один соверен и немного серебра, оставил его неприкосновенным. Но в бумажнике оказались четыре пятифунтовые ассигнации. Башвуд младший взял себе три из них и с иронически-почтительным поклоном возвратил бумажник отцу.

-- Тысячу раз благодарю, сказал он. - Часть этих денег пойдет на ваших служащих, а все прочее в мою пользу. Одною из тех немногих глупостей, какие я когда-либо делал в своей жизни, мой любезный сэр, было предложить вам, когда вы впервые просили моего совета, безплатно пользоваться моими услугами. Как видите, я спешу поправить эту ошибку. Правда, я не прочь был уделить вам на досуги час-другой времени. Но это дело потребовало нескольких дней, и отвлекло меня от других занятий. Я уже говорил вам прежде, что не согласен ни на какой ущерб, - кажется, я весьма ясно высказал это в своем письме.

-- Да, да, Джемми. Да я и не жалуюсь, мой друг, я не жалуюсь. О деньгах не безпокойся. Скажи мне лучше, как ты отыскал ее.

-- Сверх того, продолжал Башвуд младший, не переставая оправдываться, - я дал вам воспользоваться моим опытом за весьма сходную цену. Это стоило бы вам вдвое дороже, еслибы за него взялся другой. Другой устроил бы надзор не только за мисс Гуильт, но и за мистером Армаделем. А я избавил вас от лишняго расхода. Ведь вы уверены, что мистер Армадель желает на ней жениться? Прекрасно. В таком случае, наблюдая за нею, мы в то же время наблюдали и за ним. Нужно знать только где живет красавица, а ужь влюбленный сам отыщется.

-- Совершенно так, Джемми. Но каким образом мисс Гуильт наделала тебе столько хлопот?

-- Она дьявольски-ловкая женщина, сказал Башвуд младший; - вот как это было. Она ускользнула от нас из магазина одной модистки, с которою мы условились на тот случай, еслиб она пришла к ней примерять заказанное ею платье. Самые ловкия женщины из десяти раз девять попадают в просак, когда дело идет о новом платье, и даже сама мисс Гуильт была на столько неосторожна что вернулась к модистке. Этого-то нам и нужно было. Одна из наших женщин участвовала в примерке платья и повернула ее лицом к двери, за которою скрывался наш сыщик. На основании ходивших о ней слухов, он тотчас же угадал кто она, потому что она в своем роде знаменитость. Только мы, конечно, не положились на его слова. Мы достали её новый адрес и отыскали в Шотландской тюрьме сторожа, который непременно должен был знать ее, если только подозрения нашего сыщика была справедливы. Сторож из Шотландской тюрьмы разыграл род прикащика модистки и сам отнес к масс Гуильт её платье. Тут он увидал ее в корридоре и тотчас же узнал. Вы, право, счастливы. Мисс Гуильт известная личность. Будь это женщина менее известная, она отняла бы у нас много времени и стоила бы вам целые сотни фунтов стерлингов. Между тем как с мисс Гуильт мы употребили один день на розыски, а другой на то чтобы написать историю её жизни. Вот она где, старикашка, вот тут, в этом черном мешке.

Мистер Башвуд жадно посмотрел на меток и протянул к нему руку. Башвуд младший достал из своего жилета маленький ключик, подмигнул, покачал головой и опять опустил его в карман.

-- Я еще не завтракал, оказал он. - Терпение, мой дорогой сэр - терпение.

-- Я не в силах ждать долее! воскликнул старик, напрасно стараясь сохранить самообладание. - Теперь половина десятого! Уже две недели прошло с тех пор, как она уехала в Лондон с мистером Армаделемь! В эти две недели она могла выйдти за муж! Она может обвенчаться с ним сегодня утром! Я не могу ждать! я не могу ждать!

-- Можно ли говорить так утвердительно, не попробовав, возразил Башвуд младший. - Попробуйте, и вы увидите что можно. Куда девалось ваше любопытство? продолжал он, с намерением раздувая огонь. - Почему вы не спросите меня, что разумею я под словом "известная личность"? Почему вы не стараетесь угадать, каким образом достал я письменную историю её жизни? Если вы сядете, то я разкажу вам все это. А если нет, то я исключительно займусь завтраком.

Мистер Башвуд тяжело вздохнул и опят опустился на свой стул.

-- Ты слишком любить шутить, Джемми, сказал он; - я желал бы, мой друг, чтобы ты шутил поменьше.

-- Шутки? повторил сын. - Другим это показалось бы весьма сериозно. Мисс Гуильт приговорена была к смерти, и в этом черном мешке собраны показания адвоката, которому поручено было защищать ее. Не это ли называете вы шуткой?

Старик вскочил с своего места и посмотрел через стол на сына с торжествующею, ужасною улыбкой.

-- Она приговорена была к смерти! воскликнул он, вздыхая свободнее. - Она приговорена была к смерти! И он засмеялся тихим, продолжительным смехом, и в восхищении прищелкнул пальцами. - Ха, ха, ха, ха, ха! тут есть от чего испугаться и мистеру Армаделю!

Взрыв затаенной страсти, высказавшейся в этих словах, озадачил даже такого отъявленного бездельника, каков был молодой Башвуд.

-- Не горячитесь, сказал он, внезапно оставляя насмешливый тон, с которым он говорил до сих пор.

Мистер Башвуд снова сел на свой стул и вытер лоб носовым платком.

И он ждал с невозмутимым терпением, по временам кивая головой, улыбаясь и шепча про себя, но ни словом, ни взглядом, ни движением, он уже не пытался более торопит сына. Башвуд младший единственно из хвастовства медленно кончил свой завтрак, не спеша закурил сигару, потом посмотрел на своего отца, и заметив в нем все то же невозмутимое терпение, открыл, наконец, черный мешок и выложил бумаги на стол.

-- Как прикажете разказывать? опросил он: - подробно или кратко? У меня тут вся история её жизни. Адвокат, защищавший ее перед судом, имел инструкцию возбудить во что бы то ни стало сочувствие присяжных: он распространился о бедствиях её прежней жизни и мастерски растрогал всех присутствующих. Должен ли я следовать его примеру? Хотите ли вы знать о ней с того времени, когда она ходила в короткой юбке и гофрированных кальсонах? или вы предпочитаете, быть-может, познакомиться с нею, как с преступницей, прямо в суде?

-- Я все желаю знать о ней, с жаром сказал отец. - И дурное, и хорошее - в особенности дурное. Не щади моих чувств, Джемми, что бы там ни было; об одном прошу тебя: не щади моих чувств! Нельзя ли мне самому взглянуть на бумаги?

-- Никак нельзя. Вы бы там ничего не поняли. Благодарите судьбу, что она дала вам такого умного сына, который может навлечь из этих бумаг всю сущность дела и предложить вам это блюдо с надлежащею приправой. В Англии не найдется и десяти человек, которые бы разказали вам историю этой женщины так, как могу разказать я. Этот дар, старикашка, дается немногим, и он сидит вот тут.

Он проворно ударил себя по лбу и устремил глаза на первую страницу лежавшей перед ним рукописи с выражением неподдельного торжества при мысли, что может щегольнуть своим талантом. Это был первый проблеск искренняго неподдельного чувства.

-- История мисс Гуильт, сказал Башвуд младший, начинается на торп-амброзском рынке. В один прекрасный день, лет двадцать пять тому назад, в Topп-Амброз приехал какой-то шарлатан, торговавший не только лекарствами, но и разным благовонным товаром. Как живое доказательство чудесной силы своих притираний и помад, оз показывал хорошенькую маленькую девочку с превосходным цветом лица и необыкновенными волосами. Шарлатана звали Ольдершо; у него была жена, помогавшая ему в приготовлении этих снадобий, и продолжавшая эту торговлю даже после его смерти. В последнее время она довольно высоко поднялась в свете и совершенно тожественна с тою хитрою старушкой, которая пользовалась недавно моими советами и помощию. Что касается до хорошенькой девочки, мне не нужно говорить вам кто она. Между тем как тарлатан ораторствовал перед толпой, показывая ей волосы ребенка, одна молодая леди, проезжавшая в это время через рынок, велела своему кучеру остановиться, чтобы послушать о чем шла речь; увидав ребенка, она почувствовала к нему непреодолимое влечение. Девушка была дочь г. Бланшарда из Торп-Амброза. Вернувшись домой, она заинтересовала своего отца судьбою невинной маленькой жертвы шарлатана. В тот же вечер Ольдершо были призваны в большой дом и допрошены. Они выдали себя за дядю и тетку ребенка - что была, конечно, выдумка, и когда им предложили поместить девочку в сельскую школу, они охотно согласились отпускать ее туда ежедневно во все время пребывания своего в городе. Уговор был выполнен немедленно, и на следующий же день

Ольдершо скрылись из Торп-Амброза, покинув ребенка на руки помещиков! Девочка очевидно не оправдала их ожиданий, как приманка для публики, и потому они сочли за лучшее развязаться с нею навсегда. Это первый акт комедии! Ясно, или нет?

-- Для умных людей очень ясно, Джемми. Но я стар и туп. Я никак не могу понять, чья же дочь она была?

-- Какой остроумный вопрос! К сожалению, я должен объявить вам, что никто, даже сама мисс Гуильт не в состоянии отвечать на него. Инструкции, о которых я говорю вам, основываются конечно на её собственных показаниях, дополненных адвокатом. На допросе она могла только припомнить, что некогда жила в какой-то деревушке, где ее била и морила с голоду женщина, бравшая к себе на воспитание детей. У этой женщины был билет с обозначением имени девочки, на содержание которой до её восьмилетняго возраста ежегодно выдавалась через адвоката известная сумма денег. Но тут выдача денег прекратилась без всяких объяснений со стороны адвоката; никто не требовал к себе ребенка, никто не написал к его воспитательнице. Тут увидали ее случайно Ольдершо, и нашли, что она может служить отличною приманкой для публики. Женщина уступила ее за безделицу, а Ольдершо сбыли ее навсегда Бланшардам. Вот вам история её происхождения, родства и воспитания! Она или дочь герцога, или продавца яблок. Обстоятельства жизни её в детстве или в высшей степени романичны, или в высшей степени обыкновенны. Воображайте себе что угодно, я не стану вам противоречить. А когда кончите, скажите только слово, я переверну страницу и буду продолжать далее.

-- Сделай милость, продолжай, Джемми, сделай милость продолжай.

-- Затем, снова начал Башвуд младший, перевертывая страницу, - мы уже встречаем мисс Гуильт замешанною в семейной тайне. Покинутому ребенку повезло наконец счастье. К ней привязалась прекрасная девушка, дочь богатого отца, и девочка сделалась предметом нежнейших ласк и попечений в большом доме, как новая игрушка мисс Бланшард. Вскоре после того мистер Бланшард и его дочь уехали в чужие краи, взяв с собою и девочку, в качестве маленькой горничной для мисс Бланшард. В этот промежуток времена, между их отъездом и возвращением, молодая мисс успела выйдти замуж и овдоветь, а красивая маленькая горничная, вместо того чтобы вернуться с ними в Торп-Амброз, внезапно отправлена была во Францию и помещена там в одну из лучших школ. За воспитание и содержание её заплачено было вперед вплоть до её замужества, под тем условием, чтоб она никогда не возвращалась в Англию. Вот все что мог выведать от нея адвокат, занимавшийся её процессом. Она не только не захотела говорить о своей жизни за границей, но даже отказалась назвать имя мужа своей прежней госпожи. Ясно, что она владела какою-нибудь фамильною тайной, и что Бланшарды платили за её воспитание на континенте с целию удалить ее из Англии. Не менее ясно и то, что она никогда не сохранила бы так свято этой тайны, еслибы не видела в ней средства вымогать себе деньги у Бланшардов на будущее время. Нечего говорить, ловкая женщина, дьявольски-ловкая женщина. Не даром помыкалась она по белому свету; можно сказать, через огонь и воду прошла!

-- Да, да, Джемми, совершенно так; но долго ли оставалась она в школе?

Башвуд младший заглянул в рукопись.

-- Она оставалась во французской школе до семнадцатилетняго возраста, отвечал он. В это время, как деликатно выражаются в этих бумагах, в школе случилось что-то неприятное! Дело в том, что учитель музыки, дававший уроки в этом заведении, влюбился в мисс Гуильт. Это был почтенный, средних лет человек, с женою и детьми. Находя положение свое безнадежным, и весьма ложно предположив, что у него есть мозг в голове, он взял пистолет и попытался опорожнить себе череп. Доктора спасли его жизнь, но не разсудок, и он кончил тем, с чего должен был бы начать, то-есть сумашедшим домом. Так как причиной всему злу была красота мисс Гуильт, хотя вообще поведение её в этом деле было совершенно безукоризненно, - ей уже нельзя было оставаться долее в школе, после всего случившагося. Когда Бланшардов известили об этом происшествии, они переведи ее в другую школу, и на этот раз в Брюссель. Ну, о чем вы теперь вздыхаете? Что вас еще безпокоит?

-- Я не могу не сочувствовать бедному учителю музыки, Джемми. Продолжай.

-- По её собственным словам, папаша, мисс Гуильт также была к нему не равнодушна. Ум её принял сериозное направление: одна дама, у которой она провела время до отъезда в Брюссель, обратила ее, как говорится, на путь спасения. Но священник бельгийской школы, человек повидимому разсудительный и благоразумный, заметил, что чувства девочки принимают весьма опасное направление. Не успев привести ее в нормальное состояние, он заболел и принужден был уступить свое место другому священнику, страшному фанатику. Вы поймете, как заинтересовался он девочкой и как подействовал на её воображение, когда я скажу вам, что после двух-летняго пребывания своего в школе она заявила о своем твердом намерении провести остаток дней своих в монастыре! Не правда-ли, есть чему подивиться? Мисс Гуильт в роли монахини - да это такой феномен, который редко можно встретить! женщины престранные создания.

-- Что же, вступила ли она в монастырь или нет? спросил мистер Башвуд. - Неужели ее допустили до этого при её молодости, одиночестве и отсутствии близких людей, которые могли бы подать ей добрый совет?

-- С Бланшардами посоветовалась только для формы, продолжал Башвуд младший. - Они, как вы можете себе представить, не воспротивились её намерению. Я готов поручиться, что самое приятное письмо, какое они когда-либо получала от нея, было то письмо, в котором она торжественно и навсегда прощалась с ними в этом мире. Монастырское начальство по обыкновению поступило весьма осторожно, чтобы не попасть в просак. По их уставу, она могла постричься не ранее как через год; а еслибы по истечении этого срока у нея еще оставались кой-какие сомнения, то следовало отложить постриг еще на год. Первый год искуса поколебал её решимость, а к концу второго года она была на столько умна, что без дальнейших колебаний навсегда простилась с монастырем. Снова очутившись на свободе, она почувствовала себя в весьма неловком положении. Монастырския сестры потеряли к ней всякое сочувствие, содержательница школы не решилась взять ее к себе в учительницы под предлогом её замечательной красоты; а священник решил, что она одержима бесом. Оставалось только написать Бланшардам и просить их, чтоб они нашли ей место учительницы музыки. С этой целию она написала своей прежней госпоже; во та, вероятно усумвившись в искренности намерения молодой девушки остаться в монастыре, воспользовалась её прощальным письмом, написанным еще три года тому назад, чтобы прервать с нею всякия сношения. Таким образом письмо мисс Гуильт было возвращено ей через почтовую контору. Наведя справки, и узнав что мистер Бланшард умер, а дочь его переселилась из большого дома неизвестно куда, она решилась написать к наследникам. Но фамильные адвокаты отвечали ей, что при первой попытке её вымогать деньги у кого-либо из членов семейства Бланшард, им разрешено действовать против нея всею силой закона. Что оставалось ей теперь? Узнать место жительства своей прежней госпожи. Фамильные банкиры, с которыми она снеслась на этот счет, отвечали ей, что они не имеют права открывать адреса этой госпожи, до тех пор пока сама она не изъявит на это своего согласия. Такой ответ окончательно связывал ей руки. Мисс Гуильт не могла предпринять ничего более. Будь у нея деньги, она поехала бы в Англию и быть-может заставила бы сериозно призадуматься Бланшардов, прежде чем она решились бы на крутые меры. Но не имея даже и подупенни в кармане, она была совершенно безпомощна. Вы спросите, может-быть, как жила она в продолжение этой переписки? Она перебивалась со дня на день, играя по вечерам на фортепиано в одной жалкой брюссельской кофейне. Мущины конечно осаждали ее со всех сторон, но она оставалась твердою как алмаз. Один из этих отвергнутых обожателей был иностранец, и через него познакомилась она с одною из его соотечественниц - когда-то баронессой. Обе женщины с первого раза понравились друг другу, и для мисс Гуильт началась новая жизнь. Она вделалась лектрисой и компаньйонкой баронессы. С виду все тут было хорошо и прилично. Но на самом деле под этою блестящею поверхностью все было гнило и испорчено.

-- Каким образом, Джемми? потрудись объяснить мне это?

любезностию везде приобретая себе знакомых. Этих знакомых баронесса приглашала на свои вечера, неизменною принадлежностию которых были карты. Понимаете ли вы теперь в чем дело? Или я должен сказать вам по секрету, что карты за этих веселых собраниях считались совершенно безгрешным занятием, хотя к концу вечера баронессе и её друзьям почти всегда везло счастье. Все она были отъявленные шулера, и я совершенно убежден, каково бы ни было на этот счет ваше личное мнение, что благодаря своим изящным манерам и наружности, мисс Гуильт служила драгоценною приманкой для посетителей этого общества. Судя по её словам, она ничего не подозревала о совершавшихся вокруг нея проделках. В карты она не играла; в целом мире не было у нея друга, на которого могла бы она опереться, и она искренно любила баронессу, по той простой причине, что та до последней минуты сохраняла к ней дружбу. Хотите верить этому, хотите нет, как вам угодно. Целые пять лет путешествовала она таким образом по континенту с этими шулерами-аристократами, и быть-может до сих пор оставалась бы еще в их обществе, еслибы баронесса не наткнулась в Неаполе на одного дикаря в лице богатого английского путешественника, по имени Уальдрона. Ага! это имя вам знакомо? вы вероятно читали, вместе с целым миром, процесс знаменитой мистрисс Уальдрон? и вы, конечно, догадываетесь теперь, кто такая мисс Гуильт?

Он остановился и озадаченный посмотрел на своего отца: вместо того чтобы казаться подавленным под тяжестью сделанного ему открытия, мастер Башвуд, после минутного и весьма естественного удивления, посмотрел за своего сына с полным самообладанием, которое в данном случае казалось действительно необыкновенным. Глаза его засветились новым блеском, а по лицу разлилась краска. Еслибы можно было сделать подобное заключение о таком горемыке, как мистер Башвуд, то мы сказали бы, что он имел скорее ободренный нежели опечаленный вид.

-- Продолжайте Джемми, сказал он спокойно; - я принадлежу к числу тех немногих людей, которые не читали процесса, а только слышали о нем.

Не переставая внутренно удивляться, Башвуд младший продолжал.

-- Вы всегда были и навсегда останетесь позади своего века, сказал он. - Когда мы дойдем до процесса, я разкажу вам о нем на столько, на сколько это будет нужно, а покамест возвратимся к баронесое и мистеру Уальдрону. В продолжение нескольких ночей Англичанин не мешал шулерам, другими словами, он платил за право ухаживать за мисс Гуильт; но увидав наконец, что уже произвел на нее надлежащее впечатление, он безпощадно выдал всю шайку. Полиция немедленно вмешалась в это дело; баронессу посадили в тюрьму; а мисс Гуильт поставлена была между двумя огнями - или принять покровительство мастера Уадьдрона, или идти на все четыре стороны. Мисс Гуильт показала себя в этом случае или удивительно добродетельною, или удивительно ловкою, назовите это как знаете. К удивлению мистера Уальдрона, она объявила ему, что не боится идти на все четыре стороны, и что он должен или сделать ей честное предложение, то-есть жениться на ней, или проститься с нею навеки. Конец был такой, какой обыкновенно бывает, когда мущина влюблен, а женщина настойчива. К величайшему неудовольствию своего семейетва и друзей, мистер Уальдрон по-неволе поступил честно и женился на мисс Гуильт.

-- Каких лет он был тогда? с нетерпением опросил мистер Башвуд старший.

Башвуд младший расхохотался.

-- Он как раз годился бы вам в сыновья, папаша, и притом он был так богат, что ваш драгоценный бумажник мог бы лопнуть от его ассигнаций! Но не печальтесь. Они не были счастливы, несмотря на то что он был молод и богат. Сначала они жили заграницей, и все шло довольно хорошо. Вскоре после свадьбы молодой муж конечно сделал новое завещание и под влиянием медового месяца отказал значительную сумму денег своей молодой жене. Но со временем и женщины надоедают, как и все прочее. В одно прекрасное утро мистер Уальдрон проснулся с сознанием всей необдуманности своего поступка. У него был дурной характер, и потому будучи недоволен самим собою, он конечно дал почувствовать это и своей жене. Затеяв ссору, он кончил подозрениями и стал неистово ревновать к ней каждого мущину появлявшагося в доме. Так как детей у них не было, то они свободно переезжали из одного места в другое, по прихотям его ревности, пока наконец не вернулись в Англию после четырехлетняго супружества. У мистера Уальдрона был старый, уединенный замок посреди Йоркширских болот. Там он заперся с своей женой, вдали от всех живых существ, кроме своих слуг и собак. Подобное обращение с молодою, энергичною женщиной могло повести лишь к одному результату. Называйте это судьбой или случаем, - но когда женщина доведена до отчаяния, под рукой у нея всегда найдется ловкий мущина, готовый этим воспользоваться. А мущина в данном случае был, как выражаются на скачках, "мрачный конь". Это был некто капитан Манюель, уроженец острова Кубы и (по его собственным словам) бывший офицер испанского флота. На возвратном пути в Англию он встретился где-то с прекрасною женой мистера Уальдрона; ему удалось говорит с нею, несмотря на ревность мужа, и он пробрался за ними до самых Йоркширских болот. Капитан описан ловким, смелым удальцом, чем-то в роде пирата, с легким оттенком таинственности, которая так нравится женщинам.

-- Она не похожа на других женщин! возразил мистер Башвуд, внезапно прерывая своего сына. - А что она?.... Голос изменил ему, и он остановился, не докончив своего вопроса.

-- Вы хотите знать любила ли она капитана? подсказал Башвуд младший с новым смехом. - Судя по её собственным словам, она обожала его. И в то же время поведение её (как говорит она сама) было совершенно безупречно. Принимая в соображение строгий надзор мужа, можно пожалуй допустить справедливость её показаний (хотя они кажутся невероятными). В продолжение целых шести недель влюбленная чета ограничивалась тайною перепиской: кубинскому капитану (которой между прочим отлично говорил и писал по-английски) удалось найдти себе посредницу между служанками Йоркширского замка. Неизвестно, чем бы все это кончилось, - еслибы мистер Уальдрон сам не вызвал кризиса. Знал ли он о тайной переписке своей жены или нет - неизвестно. Верно лишь то, это он вернулся однажды с прогулки более раздраженный чем обыкновенно; что жена показала ему на этот раз обращик своего неукротимого характера, которого он никак не мог переломать до сих пор, а что он в порыве гнева ударил ее хлыстом по лицу. Далеко не либеральный поступок, не правда ли? Но хлыст произвел чудесные результаты. С этой минуты мистрис Уальдрон подчинилась своему мужу так, как она еще никогда не подчинялась ему до сих пор. В продолжение двух недель сряду после того он говорил и делал все что ему хотелось, и она ни в чем ему не прекословила, не произнесла ни единой жалобы. Другой мущина, быть-может, заподозрил бы такую внезапную перемену, и под гладкою поверхностию почуял бы таившуюся опасность. Но так ли смотрел на это мистер Уальдрон - этого я не могу вам сказать. Нам известно только, что прежде чем успел зажить рубец на лице его жены, он заболел и через два дня умер. Что вы скажете на это?

-- Я скажу, что он этого заслуживал! отвечал мистер Башвуд, с жаром ударяя рукою по столу, в то время как сын его, остановившись, смотрел на него.

-- А между тем доктор, позванный к умирающему, был совсем другого мнения, сухо заметил Башвуд младший Он пригласил двух других врачей, и все трое признали смерть неестественною. Началось обыкновенное в подобных случаях уголовное следствие. Показания докторов и показания слуг неопровержимо указывали на одно и то же лицо, и мистрис Уальдрон, обвиненная в отравлении мужа, отдана была под суд. Для защиты подсудимой выписан был из Лондона опытный юрист, и им-то составлены были эти инструкции... Что с вами? чего вам нужно?

Внезапно вскочив с своего места, мастер Башвуд потянулся через стол, чтобы взять у сына бумаги.

-- Дай мне взглянуть на них, заговорил он нетерпеливо. - Дай мне посмотреть, что там говорится о кубинском капитане, ведь он также был замешан в этом деле, Джемми; я готов побожиться, что он тут был замешан!

-- Да никто и не сомневался в этом, кому только известны была все обстоятельства дела, возразил сын. - Но в то же время никто не мог этого доказать. Сядьте, папаша, и успокойтесь. Вы ничего тут не найдете о капитане Мануеле, кроме личных подозрений адвоката на его счет, подозрений, которыми могли, по произволу, или воспользоваться, или нет. С первой и до последней минуты подсудимая настойчиво старалась выгородить капитана. При самом начале процесса она сделала адвокату два добровольные признания, которые оба показались ему, однако, ложными. Вопервых, она объявила себя невинною в преступлении, что было весьма понятно; большая часть преступников имеют обыкновение прибегать к этой уловке. Вовторых, сознавшись в своей тайной переписке с кубинским капитаном, она уверяла, между прочим, что в письмах их упоминалось только о задуманном побеге, на который побуждало ее жестокое обращение мужа. Адвокат, конечно, пожелал видеть письма. "Мы оба сожгли их", отвечала она. В этом 6ыла, может-быть, своя доля правды. Когда до капитана дошли слухи об уголовном следствии, он, по всей вероятности, поспешил сжечь её письма. Но адвокат знал по опыту (как знаю и я), что из ста женщин девяносто девять непременно хранят письма любимого человека, несмотря ни на какую опасность. Раз возымев подозрения, адвокат навел об иностранном капитане справки, из которых оказалось, что карманы его были так пусты, как они бывают только у иностранных капитанов. Одновременно с этом открытием он сделал подсудимой несколько вопросов относительно ожидаемого ею наследства. Мистрис Уальдрон с негодованием отвечала, что между бумагами её мужа найдено было завещание, сделанное им за несколько дней до его смерти, и в котором он из всего своего огромного состояния отказывал ей только пять тысяч фунтов стерлингов. "А было другое завещание?" спросил адвокат, - "которое уничтожалось бы новым?" - Да, было другое завещание, сделанное им тотчас после брака, и которое он отдал в её руки. - "Сколько же предоставляло оно вдове?" - Оно предоставляло ей в десять раз более того, что отказано было во втором завещании. - "Упоминала ли она когда-нибудь о прежнем завещании капитану Мануелю?" Подсудимая почуяла ловушку и без малейшого колебания отвечала, "Нет, никогда!" Этот ответ еще более усилил подозрения адвоката. Он попробовал попутать ее, объявив, что за обман она может поплатиться казнию; но с свойственным женщине упрямством она твердо стояла на своем. Капитан с своей стороны действовал чрезвычайно осмотрительно. Он сознался в задуманном побеге; объявил, что сжег письма мистрис Уальдрон из уважения к её репутации, и сам вызвался явиться в суд. Не было никакого явного указания на его сообщничество, и потому в день, назначенный для процесса, его не иначе можно было призвать в суд как в качестве свидетеля. Я сам твердо убежден, что Мануель знал о завещании, делавшем мистрисс Уальдрон наследницей пятидесяти тысяч фунтов стерлингов, и что он готов был, в силу этого обстоятельства, жениться на ней тотчас после смерти мужа. Если кто мог склонить ее на преступление, так ужь, конечно, капитан. Да и самый яд, при том бдительном надзоре, которому она подвергалась, мог быть прислан ей лишь в одном из писем капитана.

-- Не думаю, чтоб она из своих рук отравила мужа, если даже яд и был ей прислан! воскликнул мистер Башвуд. - Это, вероятно, сделал капитан!

Не обращая ни малейшого внимания на замечание отца своего, Башвуд младший свернул протоколы защиты, уже выполнившие свое назначение; уложил их обратно в мешок, и вместо того достал небольшую печатную брошюру.

-- Вот один из отчетов, напечатанных об этом процессе, сказал он; - вы можете прочесть его на досуге, если пожелаете, а теперь нам нечего терять время над подробностями. Я уже сказал вам, кажется, что адвокат искусно выставил обвинение в убийстве, как последнее бедствие, обрушивавшееся на бедную, невинную женщину. После этой высокопарной прелюдии он сослался в своей защитительной речи на два юридические пункта: вопервых, не было никаких явных доказательств, что подсудимая имела в своих руках яда; вовторых, хотя медики и положительно признали смерть её мужа неестественною, однако они разошлись во мнении относительно состава, употребленного для отравы. Оба эти пункта были основательны и дельны. Но показания противоположной стороны опровергли все предыдущия. Обвинители доказывали, что подсудимая имела три весьма побудительные причины для отравления своего мужа. Вопервых, его безпримерно жестокое с нею обращение; вовторых, отказанное ей, по его собственноручному духовному завещанию (которое она считала не уничтоженным) огромное состояние; втретьих, задуманный ею побег с другим мущиной. Эта побудительные причины подкреплены были прочными, неопровержимыми доказательствами, что единственным лицом в доме, имевшим возможность поднести яд, была сама подсудимая. Что могли сказать судья или присяжные против таких доказательств? Присяжные, конечно, объявили ее виновною, а судья подтвердил их приговор. Между присутствующими произошло смятение: с женщинами делались истерические припадки, да и мущины вели себя не лучше. Судья рыдал, адвокаты содрогались. Смертный приговор произнесен был посреди такой обстановки, какой еще никогда не видали до сих пор в английских уголовных судах. А между тем подсудимая и поныне пользуется вожделенным здравием; она вольна причинять какое угодно зло и отравлять, если ей вздумается, любого мущину, любую женщину, любого ребенка, которые попадутся на её пути. Чрезвычайно интересная женщина! Старайтесь быть с ней в самых лучших отношениях, мой любезный сэр, ибо закон ясно сказал ей: "Для вас"

-- Каким образом получила она прощение? задыхаясь спросил мистер Башвуд. - Тогда мне разказывали, но я что-то позабыл. Причиной этому был, кажется, министр внутренних дел? Если так, то я уважаю министра внутренних дел. Я скажу, что министр внутренних дел был достоин своего места.

-- Совершенно справедливо, старикашка, возразил Башвуд младший. - Министр внутренних дел был всепокорнейшим слугою просвещенной, либеральной прессы, и он был вполне достоин своего места. Неужели вы в самом деле не знаете, как она увернулась от виселицы? Если не знаете, то я разкажу вам. В тот самый вечер как произнесен был приговор, двое или трое из молодых литераторов-буканьеров отправились к двум или трем издателям газет и пустили в печать две или три раздирательные статейки насчет приговора суда. Брошенная искра разгорелась на другой дань ярких пламенем; вся публика заговорила в один голос, о дело подсудимой подверглось новому пересмотру судей-аматеров на столбцах газет. Множество людей, не присутствовавших при допросе, взялись за перо, и благодаря любезному позволению издателей газет, ударилось в журналистику. Доктора, не лечившие больного, и не задавшие его аутопсии, смело утверждали целыми дюжинами, что смерть была естественная. Праздные адвокаты, не присутствовавшие при допросе, обвиняли присяжных, слушавших обе стороны, и осуждали судью, который занимал эту должность еще прежде чем многие из них явились на свет Божий. Общественное мнение примкнуло к праздным адвокатам, докторам и молодым буканьерам, поднявшим весь этот гвалт. В самом деле, не ужасно ли было, что закон, за покровительство которого они платили деньги, действительно и сериозно исполнял свою обязанность? Ужасно, непозволительно! Британская публика в один голос возопила против созданного ею же самою законодательства, - и министр внутренних дед в смущении отправился к судье. Судья остался непоколебим. По его мнению, справедливость приговора была несомненна. "А еслибы, заметил ему министр внутренних дел, - обвинительная сторона избрала какой-либо другой способ доказать виновность подсудимой, как поступили бы тогда вы и присяжные?" Конечно, судья не мог дать на это положительного ответа, что много утешило министра внутренних дел. В последствии же, когда он уговорил судью подвергнут противоположные мнения различных медиков суду одного знаменитого врача, и когда последний взглянул на это дело с гуманной точки зрения, заявив сначала, как бы в свое оправдание, что ему неизвестны все подробности этого дела, министр внутренних дел почувствовал, себя совершенно удовлетворенным. Смертный приговор положили под сукно; постановление закона отменено было большинством голосов, и мнение журналистики одержало верх. Но этого еще мало, самое интересное впереди. Знаете ли что случилось, когда общество увидало, что любимица его возвращена ему неожиданно? У него сейчас же возникла мысль, что невинность подсудимой не на столько доказана, чтоб ее можно было отпустить без всякого возмездия. "Накажите ее слегка, господин министр внутренних дел, лишь для того, чтоб удовлетворить нравственным принципам, говорило общество. Употребите, из любви к нам, небольшую дозу судебного лекарства, и тогда мы совершению успокоимся на этот счет до конца дней ваших."

-- Не смейся над этим! воскликнул отец. - Не смейся, не смейся, не смейся, Джемми! Неужели они подвергли ее новому суду? Они не могли, они не смели этого сделать! За один и тот же проступок никого не судят дважды.

сама удовлетворить себя, когда узнала, что покойный муж её одним взмахом пера уменьшал завещанную ей сумму денег с пятидесяти тысяч фунтов на пять тысяч. За день до начала следствия, в столе уборной мистера Уальдрона, где хранились прежде некоторые драгоценные вещи, увидали взломанный и пустой ящик, а когда подсудимую посадили в тюрьму, драгоценные камни, выломанные из своей оправы, нашлись у нея в корсете. Мистрис Уальдрон считала это весьма справедливым вознаграждением за понесенный ею убыток. Но закон назвал это кражей у душеприкащиков покойного. Таким образом общество ухватилось за более легкий проступок, на который не обращено было внимания при сериозномь обвинении в убийстве, для того чтоб удовлетворить законам приличия и нравственности. В первом случае само общество парализовало действие правосудия относительно обвиненной, а во втором случае оно же само старалось вооружить его против нея. Будучи прощена за убийство, мистрис Уальдрон отдана была под суд за воровство. Но лучше всего то, что еслиб её красота и несчастие не подействовали на её адвоката, она не только подверглась бы вторичному приговору, но, как преступница, лишилась бы даже и тех пяти тысяч фунтов, которые были отказаны ей по второму завещанию.

-- Я уважаю её адвоката! Я благоговею перед ним! воскликнул мистер Башвуд. - Я желал бы высказать ему это и пожать его руку.

-- Сомневаюсь, чтоб он поблагодарил вас за это, заметил Башвуд младший. - Он находится в том приятном убеждении, что никто, кроме его самого, не знает, каком образом сберег он для мистрис Уальдрон это наследство.

-- Извини, Джемми, возразил отец. - Но я попрошу тебя не называть ее более мистрис Уальдрон. Называй ее лучше её прежним девичьим именем, когда она была молода, невинна и еще училась в школе. Не правда ли, мой друг, ты ради меня, согласишься называть ее мисс Гуильт?

-- Пожалуй! для меня это ровно ничего не значит. К чорту чувствительность! будем держаться фактов. Вот что сделал адвокат до окончания второго суда. Он объявил ей, что ее наверное признают виновною. "И ужь на этот раз, сказал он, общество не пойдет против закона. Есть ли у вас какой-нибудь старый друг, на которого вы могли бы положиться?" У нея никого не было. "В таком случае, сказал адвокат, вы должны положиться на меня; подпишите вот эту вымышленную купчую, по которой вы будто продаете мне всю вашу собственность. Когда наступит время, я предъявлю свои разчеты душеприкащикам вашего мужа; а потом возвращу вам вырученные деньги, укрепив их за вами на случай вторичного вашего вступления в брак. В таких случаях корона часто уклоняется от своего права оспаривать действительность подобной продажи, и если она поступит с вами также снисходительно как и с прочими преступниками, то по выходе из тюрьмы вы получите ваши пять тысяч фунтов, чтобы начать с ними новую жизнь!" А ведь недурно было со стороны адвоката помочь ей ограбить казну, в то время как ее собирались судить за грабеж душеприкащиков? Ха, ха, ха! каков у нас свет-то!

-- Опять в тюрьму! проговорил он разсеянно. - О Боже мой, после стольких страданий - опять в тюрьму!

-- Да, сказал Башвуд младший, вставая и потягиваясь, - вот как это кончилось. Присяжные признали ее виновною, судья приговорил ее к двухлетнему заключению в тюрьме. Она высидела положенный срок и, если не ошибаюсь, вышла оттуда около трех лет тому назад. Если вы хотите знать, как воспользовалась она своею свободой, и что делала она потом, то я разкажу вам об этом в другой раз, когда в бумажнике вашем заведутся лишния деньги. А покамест вы знаете все что вам нужно знать. Нет ни малейшого сомнения, что эта очаровательная женщина заклеймена двойным позором - обвинением в убийстве и двухлетним заключением в тюрьме за воровство. Вот ваш богатый запас сведений за ваши деньги, да в придачу мое необыкновенное уменье изложить дело ясно и просто. Если в вас есть хоть капля благодарности, вы должны вознаградить меня каким-нибудь хорошеньким подарком. Что же до меня касается, то я скажу вам, старикашка, что сделали бы вы, еслибы дать вам волю: вы сейчас же женились бы на мисс Гуильт.

Мистер Башвуд вскочил с своего места и пристально посмотрел в лицо сыну.

-- Будь это в моей воле, повторил он, - я сейчас же женился бы на ней.

-- Как! после всего что вы слышали о ней? спросил он в изумлении.

-- Да, после всего что я слышал о ней.

-- Даже рискуя быть отравленным при малейшей размолвке.

-- Даже рискуя быть отравленным, отвечал мистер Башвуд, - хотя бы через двадцать четыре часа.

-- Клянусь честью он сошел с ума, сказал про себя Башвуд младший. - Совсем сошел с ума!

Мистер Башвуд старший взглянул на часы и поспешно взялся за шляпу.

-- Я желал бы выслушать о ней все, сказал он, - все, до последняго слова. Но время, ужасное время бежит, не останавливаясь. Почем знать? может-быть, теперь их венчают.

-- Что вы хотите делать? спросил Башвуд младший, становясь между отцом и дверью.

-- Зачем?

-- Чтобы разказать ему все что слышал от тебя.

Сказав это, он замолчал. Ужасная, торжествующая улыбка, промелькнувшая однажды на его лице, осветила его опять.

-- Мастер Армадель молод; у мастера Армаделя целая жизнь впереди, лукаво прошептал он, цеплялся за рукав сына своими дрожащими пальцами. - Что не страшит меня, его!

-- Погодите немного, сказал Башвуд младший. - Точно да вы уверены, что это мистер Армадель?

-- Что мистер Армадель?

-- Что это он хочет жениться на ней?

-- Да! да! да! Пусти меня, Джемми, пусти меня.

Мастер Армадель был богат; у мистера Армаделя можно было выманить значительный куш денег за открытие, которое избавило бы его от позорной женитьбы. "Если я сам обработаю это дельце, то могу зашибить фунтов сто", подумал Башвуд младший. "А если предоставлю это отцу, то мы не выручим и полу пенни." Тут он взял свою шляпу и кожаный мешечек.

-- Ну, где вам удержать все это в вашей старой пустой башке, папаша! сказал он с своею нахальною безцеремонностью. - Куда вам! я лучше сам поеду с вами. Что вы на это скажете?

Обрадованный отец заключил сына в объятия.

-- Не могу удержаться, Джемми, сказал он дрожащим от волнения голосом. - Ты слишком добр ко мне. Возьми последнюю ассигнацию, мой друг, а я обойдусь как-нибудь и без нея, возьми.

-- Провал ее возьми, старикашка, я вовсе не так корыстолюбив! сказал он с притворным чувством. - Спрячьте ваш бумажник, и едем. - "Еслиб я взял последнюю ассигнацию у моего достопочтенного родителя," подумал он, спускаясь с лестницы, "то ведь и он, пожалуй, заспорил бы о дележе, увидав денежки мистера Армаделя". - Идите же, папаша! продолжал он вслух. - Мы возьмем извощика и застанем счастливого жениха еще до отъезда в церковь!

Они крикнули кэб и отправились в гостиницу, где жили оба друга. Как скоро дверка кэба захлопнулась, мистер Башвуд снова заговорил о мисс Гуильт.

-- Разкажи мне теперь остальное, сказал он, взяв сына заруку и нежно ее поглаживая. - Будем говорить о ней вплоть до гостиницы. Помоги мне убить время, Джемми, помоги мне убить время.

Башвуд младший был в самом веселом расположении духа, заранее считая денежки мистера Армаделя. От до последней- минуты подтрунивал над безпокойством отца.

Он был уверен, что отец не в состоянии будет отвечать на этот вопрос. Но память мистера Башвуда, то всем что касалось до мисс Гуильт, была также свежа и ясна, как память его сына.

-- Ты говорить об этом заезжем бездельнике-иностранце, который соблазнил ее, а потом укрылся за нею, подвергнув её жизнь опасности, отвечал он без малейшого колебания. - Не говори о нем, Джемми!

-- Но я должен на меня, старикашка. Я знаю это из официальных источников. В конце прошедшого года, в нашу контору явилась одна иностранка, показавшая, что она вступила в законный брак с капитаном Мануелемь, во время его первого приезда в Англию. Лишь недавно узнала она, что муж её снова находится в этой стране, и что он вступил во вторичный брак в Шотландии. Мы тотчас же навели справки, и по сличению чисел оказалось, что шотландский брак, - если только это был действительный брак, а не подлог, - совершился именно около того времени, когда мисс Гуильт выпущена была на волю. А дальнейшия исследования убедили нас, что вторая мистрис Мануель была никто другая как героиня знаменитого уголовного процесса, которая, как теперь известно, совершенно тождественна с вашею очаровательною подругой, мисс Гуильт.

Голова мистера Башвуда опустилась на грудь. Он крепко сжал свои дрожащия руки и молча ждал окончания разказа.

-- Ободритесь! продолжал сын. - Капитан уже не может теперь мешать вам. В один туманный день, в прошедшем декабре, он ускользнул от нас на континент, но куда именно, неизвестно. Пять тысяч фунтов стерлингов, полученные им от второй супруги, он прожил до тла в тот промежуток времени, который прошел со дня её выхода из тюрьмы, и мы никак не могли понять, где сумел он достать денег на путевые издержка. В последствии оказалось, что он получил их все от второй же своей жены. Она наполнила его пустые карманы, а сама, поместившись в одной жалкой лондонской гостинице, преспокойно ожидала от него известий из-за границы, чтобы потом немедленно с ним соединиться. Но вы спросите, может-быть, откуда она достала деньги? В то время никто не мог разузнать итого. Мне же кажется, что так как прежняя госпожа её была еще жива в это время, то мисс Гуильт, вероятно, снова воспользовалась тайною Бланшардов и решилась извлечь из нея надлежащую пользу. Конечно, все это не более как предположения; но одно обстоятельство придает им большое правдоподобие. В то время у мисс Гуильт была одна пожилая приятельница, которая могла разведать для нея адрес её прежней госпожи. Догадываетесь ли вы теперь, кто была эта пожилая приятельница? Куда вам! Конечно, мистрис Ольдершо!

Мистер Башвуд внезапно поднял глаза.

-- Этого я не могу вам сказать, возразил сын, - может-быть, она вернулась к ней ради своих великолепных волос. Нечего и говорить, что тюремные ножницы окарнали прелестные локоны мисс Гуильт, а я должен заметить, что мистрис Ольдершо известна в целой Англии, как знаменитая обновительница обветшавших голов и лиц женского пола. Приложите к двум еще два, и вы, быть-может, догадаетесь, что дважды-два составляет четыре.

-- Да, да, дважды-два четыре, нетерпеливо повторил отец. - Но мне хотелось бы знать продолжение, подучила ли она от него известие? вызвал ли он ее к себе за границу?

-- Капитан-то? да как это могло придти вам в голову? Разве он не прожил её деньги до последняго фартинга? и разве он не разгуливал по континенту вольною пташкой? Мисс Гуильт долго ожидала, не переставая ему верить. Но я готов биться об заклад, что ей не пришлось более видеть даже его почерка. Мы всячески старалась ее образумить, мы прямо говорили ей, что у него еще жива первая жена, и что она, мисс Гуильт, не имеет на него ни малейших прав! Она не хотела нам верить, хотя мы подтверждали наши слова доказательствами. Упрямое, дьявольски-упрямое создание. Она ждала, кажется, несколько месяцев сряду, прежде чем потеряла последнюю надежду когда-либо его видеть.

Мистер Башвуд украдкою посмотел в окно кареты.

-- Насколько я знаю женщин, заметил Башвуд младший, отвечая на вопрос отца, - следовало бы предположить, что она пыталась утопиться. Но это лишь одне догадки. Что касается до этой части истерии мисс Гуильт, то вы застаете меня врасплох, папаша. Мне решительно неизвестно, что предпринимала она нынешнею весной и летом. С отчаяния она могла решиться на самоубийство, но также могла быть и тайною пружиной тех справок, которые я наводил для мистрис Ольдершо. Вы вероятно увидите ее сегодня утром и, может-быть, благодаря вашему влиянию, она сама доскажет вам окончание своей истории.

Мистер Башвуд, продолжавший смотреть из окна кэба, внезапно схватил своего сына за руку.

-- Стой, стой! воскликнул он в сильном волнении. - Мы приехали. Джемми, попробуй как бьется мое сердце! Вот и гостиница.

-- Убирайтесь вы с вашим сердцем, сказал Башвуд младший. - Посидите тут покамест одни, а я пойду наводить справки.

Они вместе вошли в гостиницу и спросили мистера Армаделя.

После небольшого колебания слуга отвечал, что мистер Армадель уехал уже шесть дней тому назад, а второй слуга прибавил, что друг мистера Армаделя, мистер Мидвинтер, выехал только сегодня утром. Куда отправился мистер Армадель? Куда-то в провинцию. А мистер Мидвинтер? На это никто не мог дать ответа.

Мастер Башвуд посмотрел на своего сына в безмолвном и невыразимом отчаянии.

-- Все вздор и пустяки! сказал Башвуд младший, грубо вталкивая своего отца назад в кэб. - Он не уйдет от нас. Мы найдем его у мисс Гуильт.

-- Благодарю тебя, мой друг, сказал он с чувством. - Благодарю тебя за то, что ты утешаешь меня.

Затем они подъехали к последней квартире мисс Гуильт близь Тотенгамского дворцового проспекта.

-- Оставайтесь здесь, сказал шпион, выходя из кэба и запирая в нем своего отца. - Это уж обделаю я сам.

Он постучался в дверь дома.

-- Её нет, отвечал слуга. - Она уехала еще вчера вечером.

Башвуд младший не стал терять время в разговоре со слугою. Он спросил хозяйку дома. Хозяйка также подтвердила ему, что мисс Гуильт действительно уехала накануне. Но куда? на это она ничего не могла отвечать.

-- Каким образом она отправилась, в экипаже или пешком.

-- Пешком.

-- Между девятью и десятью часами вечера.

-- Как же поступила она с своим багажемь?

-- У нея не было никакого багажа.

-- Приходил ли к ней какой-нибудь джентльмен накануне.

Бледное и безумное лицо мистера Башвуда выглядывало из окна кэба, между тем как сын его спускался с лестницы.

-- Неужели её нет здесь, Джемми? спросил он слабым голосом. - Неужели её нет?

-- Да молчите же! крикнул шпион, с своею врожденною грубостию, начинавшею наконец выступать наружу. - Ведь розыски еще не кончились.

Он перешел через улицу и вошел в кофейную, стоявшую как раз насупротив того дома где жила масс Гуильт.

-- Кто из вас был вчера дежурным между девятью и десятью часами вечера? опросил Башвуд младший, внезапно подходя к ним, и предлагая свой вопрос кратким, повелительным шепотом.

-- Я, сэр, неохотно отвечал один из них.

-- Ты верно не пристально наблюдал за домом? - Да, так! ужь я вижу, что ты зазевался.

-- Не более как на одну минуту, сэр. - Какой-то грубиян-солдат вошел в кофейную.

Приправив эти слова крупным ругательством, он вышел из кофейной и вернулся к кэбу.

-- Её нет! воскликнул старик. - О, Джемми, Джемми, я вижу это на твоем лице! И он упал в свой уголок кэба с жалким, слабым воплем.

-- Они обвенчаны, простонал он, между тем как руки его безпомощно опустились на колена, и шляпа незаметно свалилась с головы. - Останови их! воскликнул он, внезапно приходя в себя и с яростию хватая сына за ворот.

-- Назад, в гостиницу, крикнул Башвуд младший кучеру. - А вы заткните вашу глотку! неистово закричал он на отца. - Мне нужно подумать.

женщину, и всякий раз женщина обманывала его.

Вторично вернувшись в гостиницу, он вышел из кэба и попробовал допытать слуг с помощию денег. Во опыт скоро показал, что они действительно ничего не имели открыть ему. Подумав немного, он попросил указать ему дорогу в приходскую церковь.

-- Почему не навести справок и там, подумал он про себя, объясняя кучеру дорогу. - Скорей! закричал он, взглянув сначала на часы, а потом на отца. "Каждая минута дорога теперь, продолжал он мысленно, - тем более, что старик уже начинает ослабевать."

Это было совершенно справедливо. Еще не лишенный слуха и сознания, мистер Башвуд уже не мог более говорить. Он обхватил обеими руками неласковую руку сына и склонил свою безпомощную голову на его отвернувшееся плечо.

Приходская церковь, защищенная воротами, решеткой и окруженная небольшим открытым пространством, находилась в стороне от улицы. Освободившись от отца, Башвуд младший пошел прямо в ризницу. Причетник, убиравший церковные книги, и помощник его, прятавший стихарь, были единственные лица, которых он нашел там. Он попросил показать ему свадебную книгу.

В это утро в эту книгу внесены были три сватьбы, и две первые подписи были Аллан Армадель и Лидия Гуильт!

Даже шпион, не подозревавший истины и не предвидевший тех ужасных последствий, которые могли произойдти от этого брака, даже и он вздрогнул, когда глаза его остановились на первой странице. Все было кончено! Факт совершался. В книге заключалось неопровержимое доказательство брака, который был в одно и то же время истиною и ложью! Благодаря роковому тождеству имен, собственноручная подпись Мидвинтера должна была убедить каждого, что не он, Мидвинтер, а Аллан Армадель женился на мис Гуильт!

и вышел из церкви.

Церковный сторож встретил его у ограды. Шпион внутренно спросил себя, стоит ли тратить деньги для того, чтобы развязать язык этому человеку, и решил, что стоит. Еслибы только удалось ему поймать молодую чету, то денежки мистера Армаделя еще не миновали бы его рук.

-- Давно ли вышла отсюда первая чета? спросил он.

-- Около часа назад, отвечал сторож.

-- А как они отправились?

-- Отсюда вам не проследить их, сказал он, опуская деньги в карман. - Они ушли пешком.

-- И больше вы ничего не знаете?

-- Больше я ничего не знаю, сэр.

Оставшись один, шпион остановился на минуту в раздумьи, прежде чем вернуться к отцу; но он был выведен из этого минутного колебания внезапным появлением кучера внутри церковной ограды.

Башвуд младший сердито насупил брови и вернулся обратно к кэбу. В то время как он отворял дверцы, отец высунулся изнутри кэба и с смертною бледностию на лице посмотрел на него, молча шевеля губами.

-- Она надула нас, сказал шпион. - Они обвенчались здесь сегодня утром.

Старик закачался всем телом из стороны в сторону. Потом глаза его закрылись, и он ударился головой о передок кэба.

-- Ступай в госпиталь! крикнул сын. - У него обморок. Вот что значит бросать свои дела в угоду батюшке, проворчал он, мрачно поднимая голову мистера Башвуда и развязывая ему галстук. - Преприятно провел я утро! Клянусь честию, преприятно!

-- Очнется ли он? грубо спросил Башвуд младший.

-- А вы кто ему? также резко спросил доктор.

-- Я его сын.

-- Трудно было бы догадаться, заметил доктор, принимая спирт из рук сиделки и с явным удовольствием повертываясь спиною к сыну. - Да, прибавил он после минутного молчания, - на этот раз отец ваш очнется.

-- Его можно будет перевезти из госпиталя через час-другой.

Шпион положил на стол свою карточку.

-- Я или сам заеду, или пришлю за ним, сказал он. - Надеюсь, что оставив вам мою фамилию и адрес, я могу уйдти теперь?

С этими словами он надел шляпу и вышел вон.

-- Нет, спокойно отвечал доктор, - человек!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В этот же день между девятью и десятью часами вечера мистер Башвуд проснулся в своей постеле, в тракторе Боро. По возвращении из госпиталя, он проспал несколько часов сряду, и как душевные, так и физическия силы его начинали понемногу возвращаться.

На столике подле постели горела свеча и лежало письмо. Оно написано было рукой сына и заключало в себе следующее:

"Любезный папаша! Благополучно доставив вас сюда из госпиталя, я, смею сказать, исполнил свой долг относительно вас, и теперь считаю себя в праве заняться своими собственными делами. Эти дела помешают мне видеться с вами сегодня вечером; я не думаю, чтобы мне пришлось быть в вашей стороне даже и завтра утром. Советую вам вернуться в Торп-Амброз и заняться вашею конторой. Где бы ни был теперь мистер Армадель, он должен рано или поздно войдти с вами в сношения. Отныне, что до меня касается, я совершенно умываю руки в этом деле. Но если вы желаете продолжать его, то, по моему мнению, вы еще можете разлучить мистера Армаделя с его женой, хотя вы и не могли воспрепятствовать их браку.

"Прошу вас, берегите себя.

"Как жаль, что Джемми не приехал навестить меня сегодня вечером," подумал он. "Но во всяком случае спасибо ему и за то, что он не оставил меня советом." Мистер Башвуд тоскливо перевернулся на другую сторону и во второй раз прочитал письмо. "Да," сказал он, "мне ничего более не остается делать, как ехать назад. Я слишком беден и стар, чтоб одному пуститься за ними в погоню." Он закрыл глаза, а слезы медленно заструились по его морщинистым щекам. "Я огорчил Джемми," прошептал он едва внятно. "Я сильно огорчил бедного Джемми!" Через минуту слабость одолела его, и он снова забылся.

Часы на соседней колокольне пробили десять. Между тем как в воздухе гудели медленные удары колокола, вечерний поезд, мчавший с собою в числе прочих пассажиров Мидвинтера и его жену, быстро приближался к Парижу, а сторожевой матрос на яхте Аллана, отплывавшого за границу, обогнув маяк Ландсенда, пустил судно в направлении к Юшанту и Финнотерре.