Дочь Иезавели.
Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ.
Глава IX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дочь Иезавели. Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ. Глава IX. (старая орфография)

ГЛАВА IX.

Прибыв, наконец, во Франкфурт, после долгого и тяжелого путешествия, я отдал свой чемодан носильщику и хотел направиться вместе с ним в дом г. Велера, как вдруг услышал женский голос, спрашивавший - где почтовое отделение для получения писем "до востребования".

Голос этот был молодой девушки, нежный, и в нем слышалась грустная нота, которая придавала ему еще более прелести. Я сделал то, что сделал-бы на моем месте всякий юноша, - я обернулся.

Передо мною была очень молодая девушка, скромная и приличная, но бледная и печальная, словно жизнь уже развернула перед ней все свои мрачные стороны. Лице её оживлялось мягкими, нежными глазами; фигура была стройная, грациозная; одета она была просто, но так мило, что я усумнился-бы в её немецком происхождении, если-бы не слышал её чисто-южно-германского акцента. На её вопрос отвечал коротко и учтиво почтальон дилижанса, в котором я приехал. Но в этот час двор старого почтамта кишел народом: одни уезжали, другие приезжали, третьи провожали или встречали друзей, четвертые отправляли письма. Молодая девушка очевидно не привыкла в толпе; сделав два шага по указанному ей направлению, она остановилась, взволнованная, смущенная, не зная - что делать и куда идти.

Если-бы я строго исполнял свой долг, то немедленно направился-бы к дому г. Келера; но повинуясь какому-то инстинкту, я предложил свои услуги молодой девушке.

-- Вы только что спрашивали, где почтовое отделение для писем до востребования, сказал я; - не позволите-ли мне вам указать дорогу.

Она взглянула на меня и видимо колебалась.

-- Простите мне за мою смелость, продолжал я; - если я решился с вами заговорить, то это только потому, что понимаю, как молодой девушке должно быть неприятно очутиться одной в такой толпе.

Она снова посмотрела на меня и переменила свое мнение.

-- Вы очень добры, сэр, и я воспользуюсь вашей любезностью.

-- Позвольте предложить вам мою руку...

-- Нет, благодарю вас, я пойду за вами.

Я стал пробираться в толпе, а прелестная незнакомка следовала за иною. Достигнув почтового отделения, я отошел немного в сторону, но навострил уши. Не скажет-ли она своей фамилии? Нет, она подала паспорт и спросила, нет-ли писька. Письмо нашлось, но не было оплачено, и чиновник потребовал двойной пени. Молодая девушку сунула руку в карман и воскликнула с ужасом:

-- О, я потеряла кошелек! А письмо такое важное!

Я тотчас подумал, что, вероятно, у нея в толпе вытащили кошелек. Чиновник полагал тоже, и, взглянув на часы, сказал:

-- Если вы желаете получить письмо сегодня, то поскорее сбегайте домой, потому что почта закроется через десять минут.,

Молодая девушка всплеснула руками.

-- Я не дойду до дому в десять минут, промолвила она.

Я тотчас подошел я предложил ей необходимые на выкуп письма деньги.

-- Это столь незначительная сумма, прибавил я, - что, право, вы не должны смотреть на это, как на одолжение.

-- Вы очень добры, отвечала она в большом смущении, не зная, прилично-ли обязываться таким образом незнакомцу; - но я боюсь, что не следует брать взаймы деньги у человека, которого я не знаю. Даже если-бы я и согласилась, то как я...

Она не окончила фразы и застенчиво потупила глаза.

-- Как вы мне возвратите деньги?

-- Да.

-- О, не стоит об этом и говорить; отдайте их первому нищему, которого вы встретите.

Она снова остановилась в нерешительности.

-- Ну, барышня, поскорее решайтесь, а то будет поздно, сказал чиновник.

Боязнь не получить письма в этот день заставила ее, наконец, сказать прямо:

-- Вы мне дадите ваш адрес, и я вам возвращу деньги сегодня-же.

Я прежде заплатил за письмо и потом отвечал:

-- Будьте так добры, пришлите деньги в дом г. Келера, в...

Прежде чем я успел прибавить название улицы, она, вспыхнув, промолвила:

-- О, вы знаете г. Келера?..

В голове у меня блеснула мысль.

-- Да, отвечал я, - и его сына Фрица.

Она вздрогнула, побледнела и отвернулась как-бы от стыда. Не могло быть более сомнений. Эта прелестная, скромная молодая девушка была - "дочь Иезавели".

Чувство уважения к ней помешало мне скрыть только-что сделанное открытие.

-- Я, кажется, имею честь говорить с г-жею Миной Фонтэн? сказал я.

Она взглянула на меня с удивлением и недоверием.

-- Почему вы знаете, кто я? спросила она.

-- Это очень легко объяснить. Я Дэвид Глени, племянник мистрис Вагнер из Лондона. Фриц живет в её доме и часто целыми часами говаривал мне об вас.

Бледное лице Мины засияло счастием.

-- О! воскликнула она наивно. Фриц меня не забыл...

Хотя с тех пор прошло много времени, но я теперь как-бы вижу перед собою её прелестные черные глаза, устремленные жадно на меня, пока я рассказывал ей, как Фриц ее любит, как он остался ей верен, как её дорогой образ не покидает его ни днем, ни ночью. Вся её застенчивость вдруг исчезла, и она протянула мне руку.

-- Как могу я благодарить небо, которое дозволило нам встретиться! воскликнула она. - Если-бы мы не были на улице, я, кажется, на коленях благодарила-бы вас, г. Дэвид, за вашу добрую весть. Вы сделали меня самой счастливой девушкой на свете.

Её голос вдруг задрожал, и она быстро опустила вуаль.

-- Не смотрите на меня, прибавила она. - Я не могу удержаться от слез радости.

Но прохожие останавливались и с любопытством смотрели на нас. Я предложил Мине мою руку и просил позволения проводить ее домой.

-- Я бы очень этого желала, сказала она с прелестной откровенностью, - но вас ждет г. Келер и вы должны туда поспешить.

-- Могу я зайти к вам завтра и тем избавить вас от необходимости присылать мне деньги!

-- Да, отвечала она: - приходите завтра, и я вас представлю моей матери. О, как она будет рада вас видеть, когда я ей разскажу о всем скучившемся! О, какая я гадкая эгоистка: я так терзала ее это последнее время, потому что сердце мое терзалось мыслью о Фрице! Но теперь все кончено. Благодарю вас, благодарю. Вот карточка моей матери с адресом. Нет, мы не прощаемся, а скажем: до свидания, до завтра. Моя мать ждет этого письма, а г. Келер удивляется, куда вы пропали.

Она крепко пожала мне руку и удалилась.

По дороге в дом Келера я обдумал мою встречу с Миной и не остался доволен своим поведением. Я боялся, что сказал слишком много о любви Фрица и возбудил в сердце Мины надежды, которым, быть может, не суждено было никогда осуществиться.

Г. Келер принял меня с чисто немецким радушием. Он и его компаньон, г. Энгельман, - один вдовец, а другой старый холостяк - жили вместе в старом доме на Майнцкой улице, где помещалась контора.

Эти два джентльмена представляли самый поразительный контраст. Г. Келер был высокого роста, сухощавый, энергичный, очень способный и образованный, говоривший благоразумно и основательно о каждом интересовавшем его предмете. Г. Энгельман, напротив, был маленький, толстый человек, сидевший в конторе все утро, непрочитавший ни одной книги во всю свою жизнь и для которого все удовольствия сосредоточивались в его саде и трубке.

-- В свободное время, говаривал он, - дайте мне цветы, трубку и спокойствие; более мне ничего не надо.

Несмотря на такое резкое различие характеров, оба компаньона уважали друг друга. Энгельман считал Келера самым замечательным и образованнейшим человеком во всей Германии, а Келер видел в Энгельмане ангела доброты и образец скромного, благоразумного человека. Энгельман слушал ученую беседу Келера с восторгом невежды, а Келер, нетерпевший табаку и напитавший никакого интереса в садоводству, выносил трубку Энгельмана и проводил целые часы в его саду, хотя и не знал названий девяти десятых находившихся там цветов. Подобных людей можно иногда встретить и теперь в Германии и даже в Англии, но чем старше я становлюсь, тем и они становятся реже.

Старые друзья ждали меня к своему раннему немецкому ужину. Стол был убран, в честь моего приезда, лучшими экземплярами цветов. Энгельман, поздоровавшись со мною, подал мне прекрасную розу.

-- А как вы оставили милую г-жу Вагнер? спросил он.

-- А как поживает мой Фриц? спросил Келер.

Я дал им обоим удовлетворительные ответы, и мы весело сели за стол. Но когда ужин кончился и Энгельман закурил трубку, а я сигару, Келер задал мне роковой вопрос:

-- Ну, скажите, Дэвид, вы приехали к нам по делу или для своего удовольствия?

Тихий Энгельман вынул изо-рта трубку и молча и безпомощно взглянул на Келера.

Вспыльчивый Келер ударил по столу кулаком изо всей силы и отвечал своему компаньону огненным взглядом.

-- Что я вам сказал, произнес он с жаром, - когда мы получили известие о назначении вдовы Вагнера старшим компаньоном в нашей фирме? Сколько я привел мнений великих мудрецов о физической и умственной неспособности женщин, начиная от древних египтян до нашего соседа, доктора Бернастокиуса?

Бедный Энгельман даже испугался.

-- Не сердитесь! повторил Келер вне себя. - Вы никогда так не заблуждались во всю вашу жизнь, добрый Энгельман, как в эту минуту! Я совершенно доволен. Мои предсказания сбылись. Но не курите; я могу все перенести, кроме запаха табаку, в такую критическую минуту. Бросьте вашу трубку и хоть раз в жизни стряхните свою умственную лень. Соберитесь с мыслями и припомните, что я сказал, когда мы впервые узнали о том, что во главе нашей фирмы будет женщина.

-- Она была очень хорошенькая, когда я ее видел в последний раз, заметил Энгельман.

-- Фуй! воскликнул Келер.

-- Я не хотел вас оскорбить, продолжал Энгельман; - позвольте мне предложить вам розу в знак примирения.

-- Любезный Келер, я всегда рад вас слушать. Вы набиваете мою бедную голову мыслями, и когда оне улетучиваются, то вы пополняете их новыми, с непостижимым упорством. Право, если я долго проживу, то вы сделаете пеня умным человеком. Позвольте мне вложить эту розу вам в петлицу, и я был-бы очень рад, если-бы вы дозволили мне курить.

Келер махнул рукой и, как-бы покоряясь своей судьбе, повернулся ко мне.

Я только говорил - "да" и "нет" в промежутках, когда Келер переводил дыхание; а Энгельман, повидимому, совершенно сосредоточил свое внимание на клубах дыма, которыми он наполнил атмосферу вокруг себя. Конечно, я не могу привести целиком длинной речи Келера, но, главным образом, он доказывал, что в организме женщины есть два коренных недостатка: она капризна, как ребенок, и переимчива, как обезьяна. Доказав это положение многочисленными цитатами, Келер заключил, что моя тетка, как женщина, не только не могла следовать пословице, что от добра добра не ищут, но должна была выразить естественную склонность подражать мужу в самих пустых, поверхностных и вредных его начертаниях.

Прежде чем мы разошлись спать в этот день, старые друзья пришли каждый в самостоятельному заключению. Келер решился написать письмо в моей тетке, с пламенным протестом против её безумной выходки, а Энгельман решил показать мне свой сад на следующее утро.