Дочь Иезавели.
Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ.
Глава XIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дочь Иезавели. Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ. Глава XIII. (старая орфография)

ГЛАВА XIII.

Келер молча отвернулся, прошел мимо вдовы на противоположный конец сеней, отворил дверь в соседнюю комнату и запер ее за собою. Если-бы он и захотел взглянуть на Мину, то он не мог-бы её разглядеть. Она спряталась за меня, дрожа всем телом. Я взял ее за руку и старался успокоить.

-- Вы сами видите, что нам не остается никакой надежды, промолвила она шепотом: такого человека не уломаешь.

Г-жа Фонтэн спокойно следила за удалявшейся фигурой Келера и, как только он, исчез, она сказала:

-- Нет, ты от меня так не отделаешься!

Как-бы побуждаемая неведомой силой, она встала и пошла к двери, за которой исчез Келер. Я оставался с Миной и не мог видеть выражения лица её матери; но Энгельман простер к ней руки, стараясь ее остановить и испуганное лицо его ясно говорило: да на что-же это похоже?

-- О, г-жа Фонтэн! воскликнул добрый старик; - не смотрите так ужасно: у Келера только вспышка дурного характера, он вскоре одумается.

Не отвечая и даже несмотря на него, она отвела его руки, словно он был ребенок, и, подойдя в двери, постучала.

-- Кто там? спросил голос Келера изнутри.

-- Г-жа Фонтэн, отвечала вдова: я хочу с вами объясниться.

-- Я не желаю принять г-жу Фонтэн.

-- В таком случае, г. Келер, я буду иметь честь написать вам письмо.

-- Я не прочту вашего письма.

-- Подумайте серьезно об этом сегодня ночью и завтра утром перемените свое мнение, г. Келер.

Она повернулась и, не ожидая ответа, возвратилась к нам.

-- О, милая, добрая мама, сказала Мина, нежно целуя ее: - вы все это делаете ради меня. Но мне жаль, что вы так безполезно унижаете себя.

-- Мои старания не будут безполезными, дитя мое, отвечала она: если-бы пятьдесят Келеров мешали твоему счастью, то я съумела-бы удалить эти пятьдесят преград на твоем пути, моя голубушка.

Голос её, звучавший чисто-мужской решимостью, вдруг оборвался на последнем ласковом слове. Она прижала Мину к своему сердцу и покрыла пламенными поцелуями единственное существо, которое она любила на свете. В эту минуту она показалась мне действительно красавицей. Слезы любви и горя дрожали в её глазах.

-- Прощайте, добрый друг, сказала она, протягивая руку Энгельману: - мне очень жаль что я была невинной причиной этой неприятной сцены.

Добрый старик поднес платок к своим глазам. Никогда в жизни не был он так перепуган и смущен.

-- Позвольте мне проводить вас до дома, нежно сказал он, целуя руку вдовы.

-- Не сегодня, отвечала она.

Он начал было настаивать, но она умела его подчинять своей воле одним взглядом. Он безпомощно опустился в вросло, произнося шепотом:

-- Бедная, прекрасная женщина.

Прощаясь со мной, г-жа Фонтэн как-бы, пораженная новой мыслью, сказала:

-- У меня есть к вам просьба, Дэвид. Не проводите-ли вы нас домой?

-- Не безпокойтесь, заметила г-жа Фонтэн, обращаясь к нему с презрительной улыбкой: Дэвид меня не любит.

Сказав это, она направилась к двери, а я, прежде чем последовать за нею и Миной, промолвил на ухо Энгельману:

-- Она может быть моей матерью, и на этот раз, во всяком случае я сказал правду.

По дороге мы шли молча. Мина грустно думала о Фрице, а её мать очевидно хотела поговорить со мною на-едине. Когда мы подошли в дому, она просила меня не много подождать в их скромной гостиной, предложив мне покурить.

-- Простись с Дэвидом, дитя мое, сказала она, обращаясь в Мине: - твое бедное сердце очень наболело и я уложу тебя спать, как маленького ребенка. Ах, если-бы ты была теперь все еще маленьким ребенком, как в прежнее счастливое время!

После непродолжительного отсутствия вдова возвратилась в комнату с спокойной улыбкой. Она, казалось, совершенно забыла о свидании с Келером.

-- Мы часто слышим о родителях, которые исправляют своих детей; но я полагаю, что дети так-же часто исправляют родителей, сказала она: - я провела, несколько счастливых минут с Миною и я уже готова простить Келеру его варварское обращение со мною, готова написать ему самое умеренное, примирительное письмо, которое, я уверена, хорошо повлияет на него. Но я не хочу задерживать вас, Дэвид, и скажу прямо, в чем заключается моя просьба. Если, я перед вами напишу письмо г. Келеру, возьметесь вы передать его?

Я колебался, что ответить. Её вопрос ставил меня в очень неловкое положение.

-- Я не прошу, чтоб вы сами передали письмо г. Келеру, продолжала она: мне необходимо только знать, что письмо попало в его руки. Совершенно будет достаточно, если вы положите письмо на его стол. Вы сделаете это, не правда-ли, не для меня, а ради Мины?

Ради Мины я согласился. Она затем попросила меня сесть к столу на её место.

-- Если вы напишите черновую под мою диктовку, то мы иного выиграем во времени, объяснила она: - я всегда диктую свои письма Мине. Конечно, я спишу черновую слово в слово и вам покажу прежде чем запечатать.

Она начала ходить взад и вперед по комнате, скрестив руки как великий Наполеон. Подумав с минуту, она продиктовала мне следующее.

"Милостивый государь, я знаю, что скандальные слухи из Вюрцбурга возстановили вас против меня. На-сколько мне известно, эти слухи касаются трех вопросов. Говорят, во-первых, что мой муж умер по-горло в долгах, благодаря моей расточительности; во-вторых, что мои почтенные соседи не хотели со мною знаться, а, в третьих, что я разставила сети вашему Фрицу и заставила его просить руки моей дочери, потому что его отец богатый человек.

"На первую клевету я отвечаю, что долги моего мужа произошли от дорогих его опытов по химии и что я заплатила всем кредиторам до последняго гроша. Дозвольте мне объясниться с вами лично и я вам укажу имена и адресы этих кредиторов. В отношении второй клеветы я могу доказать, что, прибыв в Вюрцбур после моего замужества, я получила приглашения от всех знатнейших дам в городе. Убедившись на опыте, какое общество в Вюрцбурге, я действительно отказывалась, хотя очень любезно, от всех дальнейших приглашений и посвятила всю свою жизнь мужу, дочери и литературным или художественным занятиям. Сплетни и вязание чулка признаюсь мне не по вкусу, и хотя я строго исполняю все обязанности хозяйки, но я не признаю их единственной целью жизни каждой женщины. Я виновата только в том, что по своей глупости открыто выражала свои чувства и тем нажила себе множество врагов. Если эта чистосердечная защита вас не удовлетворит, то назначьте мне свидание и я готова ответить на какие вам угодно вопросы.

"На третью клевету я могу только возразить, что если-бы вы были принц крови, а не купец, то и тогда я всячески старалась-бы удалить вашего сына от моей дочери, по той простой причине, что мысль о разлуке с нею наполняет мое сердце страхом и горем. Я согласилась на этот брак, лишь вполне убедившись, что счастье моего ребенка зависело от союза с вашим сыном. Только в виду этого я и пишу к вам, я унижаюсь до просьбы дать мне возможность оправдаться перед вами в взведенных на меня клеветах. Что-же касается вашего богатства, то поверьте, что еслиб вы завтра обанкротились, то я умоляла бы вас согласиться на этот брак точно так-же, как умоляю теперь. Бедность меня не пугает, пока у меня руки могут работать. Но я не могу согласиться, чтобы вся жизнь моей дочери была погублена потому только потому, что вам было угодно поверить тем клеветам, которые взведены на меня. В третий раз прошу вас - примите меня и выслушайте мою защиту".

Она остановилась и, смотря на бумагу чрез мое плечо, промолвила:

-- Я думаю, что этого довольно. Находите вы что-либо предосудительное в этом письме?

малейшого изменения, только прибавила следующия знаменательные слова:

"Умоляю вас, не доводите меня до отчаяния. Мать, отстаивающая жизнь своего ребенка - а тут дело идет о жизни Мины - конечно, исполняет свою обязанность. Пусть никто этого не отрицает".

-- Не слишком-ли походят эти слова на угрозу? заметил я.

Она пристально посмотрела на меня и потом, запечатав письмо, подала мне его.

-- Пусть эти слова останутся, сказала она: я имею на это свои причины.

-- Я объяснился с моим компаньоном, сказал он: и это объяснение произвело на нас обоих - я надеюсь - только на время, очень тяжелое впечатление. Поэтому я должен просить вас оказать мне услугу вместо г. Энгельмана, который не может завтра покинуть Франкфурта в виду полученного им приглашения.

Очевидно, он подразумевал под этим посещение вдовы Фонтэн. По всей вероятности, старые друзья очень крупно посчитались из-за этой женщины и Энгельман, несмотря на всю доброту, повидимому, оскорбился поведением Келера при встрече с г-жею Фонтен и её дочерью.

-- Услуга, которую я у вас прошу, не трудная, продолжал он: - глава одного комерческого дома в Ганау желает вступить в сношения с нами и сослался на некоторых почтенных особ в городе и его окрестностях. Все это надо проверить. У нас столько занятия в конторе, что я не могу поехать сам в Ганау или послать кого-нибудь из конторщиков. Я уже написал необходимую инструкции, а, как вы знаете, Ганау очень недалеко от Франкфурта. Имеете вы что-нибудь против этой поездки, в качестве представителя нашей фирмы?

-- Я не имею права вмешиваться в ваши дела, но я достаточно стар, чтоб дать вам совет. Не будьте очень дружны, Дэвид, с женщиной, которую я застал здесь сегодня вечером.

Он крепко пожал мне руку и удалился в свою комнату. Я был теперь убежден, что он не прочтет письма вдовы Фонтэн, но все-таки сдержал слово: на следующее утро я положил письмо на стол в его кабинете. Затем я отправился в Ганау.