Дочь Иезавели.
Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ.
Глава XVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дочь Иезавели. Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ. Глава XVI. (старая орфография)

ГЛАВА XVI.

Келер и Энгельман меня ждали и, прочитав мой письменный отчет о всем, что я узнал в Ганау, заявили свое полное одобрение. Все это было хорошо, но я тотчас заметил в них очень грустную перемену. С первого взгляда они были так-же любезны и дружественны между собою, как всегда, но при ближайшем наблюдении становилось ясно, что их веселость и добродушие имели в себе что-то неестественное, напряженное. Естественно, что роковое появление в доме г-жи Фонтэн имело грустные последствия.

После ужина Келер удалился в свою комнату, чтобы подробно разсмотреть мой отчет во всех его частностях, а Энгельман, оставшись со мною на-едине и закурив трубку, обратился во мне с прежней дружеской откровенностью, которая существовала в наших отношениях до его встречи на мосту с очаровательной дамой.

-- Скажите мне откровенно, юный друг мой, вы заметили какую-нибудь перемену в Келере?

-- Да, и не только в нем, но и в вас; вы не такие сердечные друзья, как прежде, отвечал я.

-- Келер стал тверд и холоден, как камень, продолжал Энгельман, тяжело вздохнув; - я никогда не обращал внимания на его вспыльчивый характер, но последние дни его суровость не знает границ. Вы знаете, что он сделал с письмом милой г-жи Фонтэн? Он дерзко оскорбил ее, отослав письмо назад с надаисью: "Я предупреждал вас, что не стану читать ваше письмо и остаюсь при своем слове". И так жестоко поступить с матерью, которая только жаждет счастья своей дочери! Я не выдержал и объяснился с ним.

-- Хорошо-ли вы это сделали, г. Энгельман?

-- Я не сказал ему ничего обидного, а только спросил: гнал-ли он лично что-либо дурное о г-же Фонтэн? "Я знаю, что о ней думают в Вюрцбурге, отвечал он, - и я видел её лицо на днях, этого для меня довольно, друг Энгельман". С этими резкими словами он вышел из комнаты. Какое непростительное, нехристианское пристрастие! Никогда имя г-жи Фонтэн не будет более упомянуто между нами и если эта глубоко-оскорбленная женщина посетит меня еще раз, то лишь в моем собственном доме, где никто не посмеет ее оскорбить.

-- Вы хотите разстаться с г. Келером? спросил он.

-- Не в настоящую минуту. Я подожду, пока приедет ваша тетка и начнет вводить новые порядки в этой старой конторе. Тогда произойдут, вероятно, большие перемены и в числе их, может быть, произойдет и мой переезд на отдельную квартиру.

Он встал и начал ходить взад и вперед по комнате.

-- Я желал-бы, чтобы вы, Дэвид, тотчас пошли со мною в г-же Фонтэн, вдруг сказал он, останавливаясь; - она очень желает вас видеть.

Я вовсе не разделял этого чувства и хотел отказаться от подобного посещения, но последующия слова Энгельмана заставили меня переменить свое намерение.

-- Бедная, милая Мина очень скучает, у нея нет никого знакомого её возраста во Франкфурте, кроме вас, и она часто спрашивала меня, когда вы вернетесь.

Колебаться было нельзя и я последовал за Энгельманом.

В ту самую минуту, как мы подошли к дому, где жила г-жа Фонтэн, наружная дверь отворилась и хозяйка выпустила на улицу странного на взгляд человека. Он бросил на нас подозрительный взгляд и поспешно удалился. Я подумал, что это полицейский сыщик, а Эдгельман сказал, обращаясь к хозяйке:

-- Я надеюсь, что у вас нет долгов; этот человек очень похож на судебного пристава.

-- Я живу без долгов, хотя это очень трудно, отвечала она; - что-же касается этого господина, то, право, я не знаю, кто он.

-- Для чего-же он приходил сюда?

-- Почему он знал, что она живет у вас?

-- Он этого не объяснил, а я не спросила.

-- А спросил он, дома-ли г-жа Фонтэн?

-- Нет.

-- Очень странно, промолвил Энрельман, поднимаясь со мною по лестнице: - а как вы думаете, Дэвид, можно об этом сказать вдове?

Я полагал, что напрасно пугать ее без всякой основательной причины и он со мною согласился.

То-же самое странное напряжение, которое меня доразило в манерах Келера и Энгельмана заметно было и в обращении не только г-жи Фонтэн, но и Мины. Первая молча пожала мне руку с грустной улыбкой, а последняя, видимо, изнывала от долгого тщетного ожидания письма от Фрица. Еще более меня удивила какая-то холодность в тоне, которым прекрасная вдова встретила г. Энгельмана. Неужели это происходило оттого, что она не могла более разсчитывать на его помощь для устройства свидания с Келером? Что-же касается доброго старика, то он ничего не замечал и был более, чем когда-либо, очарован вдовой.

Мне не трудно было воскресить надежду в сердце Мины и, разсчитав время, необходимое для почты из Лондона в те времена, когда еще не существовало железных дорог, я смело предсказал, что письмо от Фрица придет через два или три дня. Молодая девушка тотчас просияла и стала с любопытством разспрашивать о моей поездке.

-- А вы не ездили далее Генау? спросила г-жа Фонтэн, принимая участие в нашем разговоре.

-- Нет.

-- А за обедом были гости?

-- Только родня хозяина.

-- Я так долго жила в старом, скучном Вюрцбурге, что не могу не интересоваться им. Не говорили-ли чего о нашем городе?

Я отвечал на этот вопрос так-же осторожно, как на первый. Благодаря г-же Мейер, я стал очень подозрительным в отношении прекрасной вдовы.

В эту минуту Энгельман дал нашему разговору совершенно иное направление.

-- Я сказал Дэвиду, милая г-жа Фонтэн, произнес он, - о грубом возвращении Келером вашего письма.

-- Не говорите так резко о нем, отвечала вдова, - я одна во всем виновата. Я была причиною охлаждения между вами и вашим старым другом, и также уничтожила всякую надежду на свидание с г. Келером. Если-бы я не поторопилась назвать свое имя, то ничего-бы этого не случилось.

Все это было разумно и справедливо, но дальнейшия её слова мне понравились гораздо менее.

-- Пожалуйста поймите, Дэвид, что я не чувствую никакой злобы к г. Келеру за его поступок со мною, и если-бы мне представился случай оказать ему услугу, то я с радостью воспользовалась им, чтобы загладить свою ошибку.

-- Я упросил нашего милого друга не покидать в отчаянии Франкфурта, заметил Энгельман дрожащим голосом. - Хотя я сам не могу иметь никакого влияния на Келера по этому делу, но я жду с нетерпением мистрис Вагнер. Может быть, мне удастся сделать что-нибудь через её посредство. Когда оба его компаньона потребуют от Келера справедливости к оскорбленной им женщины, то я думаю, что он даже сдастся.

Глаза вдовы были все еще скрыты платком. Но нижняя часть лица её была видна; судя по движению её губ, она нисколько не верила в предсказание Энгедьмана. Причина, побуждавшая ее остаться во Франкфурте, очевидно составляла её тайну. В тот-же вечер, возвратясь домой, я имел случай убедиться, что она задумала какой-то новый план устроить столь желанное свидание с Келером.

Позвонив для чего-то Иосифа, молодого, очень глупого, но довольно исправного юношу, который вместе с экономкой и судомойкой составлял всю прислугу в доме, я с удивлением заметил у него в галстуке блестящую малахитовую булавку.

-- Что это - подарок? спросил я; - или вы сами бросаете деньги на такой вздор?

-- Это подарок г-жи Фонтэн, отвечал слуга с самодовольной улыбкой; - я ношу ей почти каждый день цветы от г. Энгельмана, и раза два исполнил её поручения в городе. Она очень довольна мною и просила принять эту булавку в знак её благодарности, так-как известно денег у нея не очень много. Она сама вынула булавку из своего великолепного кружевного воротничка и собственноручно подала нве. Не правда-ли, она очень щедрая дама?

-- Конечно, особенно в виду очень незначительных услуг, которые вы ей оказали. Ужь не разсчитывает-ли она, что вы ей окажете какую-нибудь гораздо большую услугу?

-- О, нет, отвечал Иосиф, покраснев, и поспешно вышел из комнаты.

Как объяснила-бы г-жа Мейер неожиданное смущение Иосифа и щедрость г-жи Фонтэн? Меня этот вопрос нисколько не интересовал и я вскоре заснул.

Спустя два дня случились два интересных события: первое - представление оперной труппы, приехавшей на время во Франкфурт и получение давно ожидаемых писем из Лондона. Оба компаньона, большие любители музыки, взяли ложу и пригласили меня. Мы все трое пили кофе перед тем, как отправиться в театр, когда в комнату вошла старая экономка и, подав письма, только что принесенные почтальоном, просила позволения отлучиться часа на два к больной дочери.

-- Конечно, идите с Богом, отвечал добрый Энгельман; - Иосиф побережет дом.

В числе писем два были во мне от Фрица и тетки, и одно к Келеру, также от тетки - очевидно, ответ на его протест в отношении женского труда.

Ради Мины я распечатал прежде всего письмо Фрица и в него вложены были столь долго ожидаемые строчки в молодой девушке; я тотчас вышел из комнаты и отправил это письмо в Мине с Иосифом, прося его скорее вернуться до ухода экономки.

Ко мне Фриц писал в очень грустном настроении. Лондон без меня казался ему невыносимым и он любил Мину все более и более, а потому просил немедленно сообщить ему, где живет теперь г-жа Фонтэн с дочерью. Если я не исполню его желания, то он не отвечает за себя и, по всей вероятности, приедет во Франкфурт для разыскания Мины.

Письмо тетки было наполнено подробностями о Соломенном Джаке. Вопервых, приводя в порядок библиотеку мужа, она нашла книгу, которая, очевидно, возбудила в нем мысль о реформе в системе ухода за съумасшедшими. Называлась она "Описание убежища для съумасшедших квакуш близь Иорка", соч. Санюэлстука {Любопытная критика этой книги помещена Сиднеем Смитом в "Эдинбургском Обозрении" за 1814 год.}. Тетка написала директору убежища, получила от него неоценимую помощь и намеревалась привезти книгу во Франкфурт с целью перевести ее на немецкий язык в интересах всего человечества. Что же касается её опытов с Джакон, то он совершенно удался за исключением одной очень важной подробности. Пока Джак находился у нея на глазах, он был самым тихим, безобидным и вполне безопасным существом, так-что даже стряпчий и мистер Гартрей признали себя побежденными. Но во время её продолжительного отсутствия из дома, Джак снова выказывал неблагоприятные симптомы и ложился на пол перед дверью её комнаты, отказываясь ееть, пить, говорить или двигаться с места до её возвращения, которое он угадывал прежде, чем она входила в дом, и тогда оглашал воздух совершенно дикими криками радости. Это обстоятельство ее очень тревожило, особливо в виду предстоявшого ей путешествия в Франкфурт, которое стало крайне необходимым после нелепого протеста г. Келера. Кроме Джака она также не знала, что делать с Фрицем, которого также нельзя было безопасно оставить в Лондоне во время её отсутствия. "Впрочем, я как нибудь устроюсь, прибавляла она: я еще никогда не приходила в отчаяние ни от чего".

Возвратясь в гостиную, я застал Келера, выходящого из себя от гнева, а Энгельмана, спокойно курившого трубку.

-- Прочтите! воскликнул Келер, подавая мне письмо тетки, - оно недлинное.

Действительно, в нем было всего четыре строчки:

"Я получила ваш протест. Людям, столь резво расходящимся в своих мнениях, безполезно переписываться. Подождите ответа на ваше письмо до моего приезда во Франкфурт".

-- Поедемте в театр, воскликнул Келер; - авось, музыка меня успокоит.

В конце первого акта, однако, явилась новая причина волнения для бедного Келера. Он был близорук и забыл свой бинокль. Конечно, в антракте я отправился домой за биноклем, который, по словам Келера, лежал на столе в его спальне.

Иосиф отворил мне дверь и, повидимому, был очень смущен моим появлением. Он последовал за мною и что то бормотал сквозь зубы; но я так торопился, что не обратил на него никакого внимания.

Вбежав в спальню Келера, я вдруг очутился лицом к лицу с г-жею Фонтэн.

Она была одна в комнате и стояла подле кровати у столика, на котором находилось питье, приготовленное на ночь для Келера.

Я так был поражен этим неожиданным зрелищем, что остановился, как вкопанный и безсмысленно смотрел на вдову.

Она также была очень изумлена и смущена моим появлением, но съунела лучше скрыть свое, волнение. С минуту, но только с минуту, она молчала.

-- Вы меня поймали, г. Дэвид, сказала она, вынимая изъпод шали альбом.

-- Что вы тут делаете? спросил я.

Она указала книгой на знаменитый камин.

-- Как вы узнали, что никого нет дома?

-- Благодаря вам, мой друг, отвечала она холодно.

-- Как, благодаря мне?

-- Разве не вы прислали Мине с слугою письмо Фрица?

-- Я, право, невиноват. Я только сказал, что тороплюсь, потому что вы все в театре и я один в доме с судомойкой. Эта добрая госпожа пришла сюда и показала мне альбом.

-- Довольно, любезный Иосиф, перебила его г жа Фонтэн, указывая ему рукой, чтоб он удалился: - г. Дэвид слишком благоразумен, чтоб обращать внимание на мелочи. Ну, ну, ступай. Однако вы очень серьезны, прибавила она, обращаясь ко мне с веселой улыбкой.

-- Эта выходка могла кончиться очень серьезно для вас, еслиб г. Келер сам вернулся домой за своим биноклем.

-- А, он забыл бинокль, воскликнула вдова: поищем его вдвоем. Я кончила свой рисунок и вполне к вашим услугам. А вот и бинокль, возьмите его. А, право, продолжала она, у меня не было другого средства срисовать камин. Я не могла просить Энгельмана ввести меня в дом после того, что случилось. И я должна вам сознаться, что мною руководит не только любовь в искуству. Вы знаете, как мы бедны, а содержатель картинного магазина на Зейме предложил купить у меня несколько копий с этого эскиза. Он легко продает их английским путешественникам, а три, четыре флорина помогут прожить неделю полуумирающим от голода двум женщинам.

вдовы.

-- Нет, это лишь набросок, отвечала она, пряча альбом под свою шаль и качая головой: - подождите, когда я его отделаю, то покажу вам с удовольствием. Ну, г. Дэвид, я надеюсь, что вы не скажете о моем посещении ни одному из старых компаньонов? Даю вам слово, что я не повторю этой артистической выходки. Подумайте также о бедном Иосифе. Вы, конечно, не захотите, чтоб его выгнали из этого дома. Мы разстаемся друзьями, не правда мы? Мина непременно просила-бы меня вас сердечно поблагодарить, еслиб знала, что я вас увижу. Прощайте.

И она сбежала по лестнице, напевая что-то вполголоса и с проворством молодой девушки. Я слышал, как она сказала шопотом несколько слов Иосифу в сенях, потом наружная дверь хлопнула и г-жа Фонтэн исчезла.

После долгого размышления я решил сделать строгий выговор Иосифу и скрыть, по крайней мере, теперь от обоих компаньонов о случившемся. Конечно, они снова разсорились-бы, узнав о посещении вдовы, уже не говоря о том, что Келер непременно прогнал-бы Иосифа. Однако я все-же внимательно осмотрел комнату Келера, прежде чем вернуться в театр, хотя сам не знал, чего я боялся. Конечно я не нашел ничего подозрительного. В комнате все было в обычном порядке, начиная от бритвы и кончая щетками на туалете, да кружки с питьем на ночном столике, у кровати.

Наконец я вышел из комнаты. Но отчего у меня на сердце было как-то не ловко? Отчего я мысленно произнес: "Проклятая женщина! Черт-бы ее побрал"? Отчего великолепная музыка Глюка показалась мне скучной, не мелодичной?

таким веселым и приятным собеседником; он положительно с радостью школьника, ожидал праздника и с восторгом говорил о следующем представлении. Но все-таки с своей обычной акуратностью он очень мало ел и пил и первый пошел спать.