Дочь Иезавели.
Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ.
Глава XVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дочь Иезавели. Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ. Глава XVIII. (старая орфография)

ГЛАВА XVIII.

-- Выпейте стакан вина, Дэвид, и съешьте кусок пирога с дичью, прежде чем я вам объясню, скольким мы обязаны этому ангелу. Вы бледны, дитя мое, как смерть, выпейте скорее вина.

Произнеся эти слова, добрый Энгельман закурил трубку и подождал, пока еда и питье произвели на меня подобающее действие.

-- Ну, начал он, - вернемся ко вчерашнему вечеру. Помните, что я пошел подышать чистым воздухом? Догадайтесь, куда я направил свои шаги.

-- К г-же Фонтэн, отвечал я.

-- Вы отгадали, Дэвид: я обещал зайти к ней днем, но меня задержала болезнь бедного Келера. Она мне написала записку, в которой высказывала опасение, что не случилось-ли какого-нибудь несчастья, так-как я всегда акуратно исполнял свои обещания. Вечером я отправился к ней с словесным ответом. Она не только была огорчена, узнав о болезни Келера, но интересовалась всеми мелочными её подробностями. Когда я объяснил симптомы, она обнаружила такое волнение, что я пришел в туник. "Доктора понимают, что с ним?" спросила она. Я объяснил, что один из медиков очень озадачен этой болезнью, а другой прямо сознался, что не понимает её. Она всплеснуля руками в отчаянии и тихо произнесла: - "Ах, еслиб мой бедный муж был жив!" Я, конечно, спросил, что означало это восклицание, и она отвечала, что в вюрцбургском университете человек, служивший у её мужа, занемог тою-же болезнью, какая обнаружилась теперь у г. Келера. Все доктора точно так-же признали, что они не знают подобной болезни. Один доктор Фонтэн понял ее, сам приготовил лекарство и вместе с женою давал его больному, который вскоре выздоровел. Это чудесное исцеление до сих пор сохранилось в памяти всего Вюрцбурга.

Тут я перебил Энгельмана.

-- Конечно, вы спросили у нея рецепт лекарства? Я начинаю все понимать.

-- Нет, Дэвид, вы еще ничего не понимаете. Я, без всякого сомнения, спросил у нея рецепт, но она отвечала, что её муж сам приготовлял лекарство и никто не знал его рецепта. Но самое лекарство не было все употреблено и его осталось около половины. Может быть, эта стклянка сохранилась в Вюрцбурге, или она находится в маленьком чемодане мужа, который г-жа Фонтэн привезла с собою. "Я еще до сих пор не могла собраться с силами, чтоб его открыть, сказала она, - но теперь, ради бедного г. Келера, я его разберу при вас". Вот настоящая-то христианка, Дэвид! Она забыла, как жестоко обошелся с нею Келер, и готова была оказать ему услугу, словно он был её лучший друг. "Зачем вам тревожить себя, мама, сказала Мина: - скажите мне, какая это стклянка, и я ее отыщу". Но нет, г-жа Фонтэн хотела сама совершить это доброе дело, чего-бы оно ей ни стоило.

Я снова его перебил, сгорая нетерпением услышать конец его рассказа.

-- И она нашла стклянку?

-- Да, я могу вам показать эту стклянку, если хотите. Она просила меня, чтобы я сохранял ее под ключен.

Он отпер шкафчик и вынул длинную, тонкую стклянку синяго стекла. Форма её была странная и я никогда не видывал подобной сткляяки. Стеклянная пробка была обвязана кожей, чтобы воздух не проникал в нутро. На одной стороне стклянки была приклеена бумажка С обозначением количества приема; ярлыка не было никакого, но при внимательном разсмотрении я заметил на стекле следы клея, которым был приклеен ярлык. Я поднял стклянку против света и убедился, что в ней все еще оставалось около половины. Энгельман запретил мне откупоривать стклянку, так-как, по его словам, воздух никак не должен был попадать внутрь без особой крайности.

-- Я унес с собою эту стклянку, продолжал Энгельман, - но не знал, что делать. Меня терзало желание дать тотчас лекарство Келеру и удерживал страх взять на себя такую тяжелую ответственность. Г-жа Фонтэн, с своей обычной правильностью во взглядах, сказала: "Не лучше-ли вам подождать и посоветоваться с доктором? Но я ставлю одно условие: если доктор разрешит давать это лекарство г. Келеру, то вы дозволите мне быть сиделкой, потому что при этом лекарстве самое главное - уход". Нечего прибавлять, что я с радостью на это согласился. Так прошла ночь. Сегодня утром, после того, как вы пошли спать, приехали доктора. Они нашли больного в таком отчаянном положении, что советовали тотчас написать Фрицу о скорейшем возвращении. Не осуждайте меня, Дэвид, я не мог слепо доверять чудесному действию лекарства и написал немедленно Фрицу, чтобы не пропустить почты.

Я нисколько его не осуждал и на его месте поступил-бы точно так-же. Но мы решили, что я напишу письмо Фрицу с известием о перемене к лучшему в здоровье его отца.

-- Отправив письмо, продолжал Энгельман, - я попросил докторов в свою комнату и рассказал им то-же, что только-что передал вам. Доктор Дорман поступил, как настоящий джентльмен. "Мне надо повидать эту даму и поговорить с нею, прежде чем попробовать её лекарство", сказал он. Но сотоварищ его оскорбился и, отказавшись от дальнейшого пользования, удалился из дома очень разгневанный. За ним последовала... как вы думаете, кто? - старая дура Барбара.

унижением. Поэтому она предпочла удалиться.

-- Ну, доктор Дорман предложил г-же Фонтэн несколько вопросов, потом понюхал и отведал лекарство и, наконец, с согласия г-жи Фонтэн, подверг его химическому анализу. Это, однако, не привело ни к чему: лекарство не выдавало своей тайны. Между тем мы дали первую дозу больному. Полчаса тому назад мы повторили прием. Вы видели собственными глазами результат. Г-жа Фонтэн спасла жизнь Келера и мы обязаны этим, Дэвид, вам. Если-бы не вы, то мы никогда не узнали-бы г-жи Фонтэн.

В эту минуту отворилась дверь. Меня ожидал другой сюрприз. В комнату вошла Мина в переднике и спросила: не звонила-ли ее мать? Она, под наблюдением матери, приготовляла растительную пищу, которая составляла, по мнению доктора Фонтэна, необходимую часть лечения. Добрая молодая девушка горела желанием услужить нам. Какая прелестная преемница нашлась капризной, сварливой экономке!

кончается, говорит старинная пословица. Но мы еще не дошли до конца и весь вопрос заключался в том, чем это кончится?