Дочь Иезавели.
Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ.
Глава XIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дочь Иезавели. Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ. Глава XIX. (старая орфография)

ГЛАВА XIX.

Когда в тот день, поздно вечером, я вернулся в свою комнату, я благословлял счастливый случай, заставивший меня проспать шесть часов. Если-бы я переговорил, как намеревался, с доктором Дорманом, то он, вероятно, запретил-бы дать больному лекарство г-жи Фонтэн, г. Келер умер-бы и невинная женщина, которая спасла его жизнь, была-бы заподозрена, а может быть, и отдана под суд по подозрению в убийстве. Одна мысль обо всем этом возбуждала во мне судорожный трепет.

На следующий день больному давали в тех-же дозах чудодейственное лекарство и растительную пищу, предписанную г-жею Фонтэн. Через два дня Келер настолько уже оправился, что пробку синей стклянки снова закрыли кожаным чахлом. По словам Энгельмана, на дне её еще оставалось лекарства на два приема, и вдова, взяв у него стклянку, запрятала ее в своей комнате.

Вечером в этот день Келер встал с постели и перешел в кресло. Тут сама собою обнаруживалась тайна и г-жа Фонтэн явилась в роли доброго самаритянина. При этой сцене присутствовали только, с разрешения доктора, она сама, Эпгельман и Мина; последней её мать тоже назначила важную роль подготовить свое появление. Все, что при этом произошло, я знаю со слов самой Мины и постараюсь передать её рассказ самым точным образом.

-- Мы сговорились, начала Мина, - что когда Келер позвонит, то я понесу ему обед и поставлю молча на стол.

-- Как служанка! воскликнул я, но добрая, нежная Мина отвечала на мои легкомысленные слова с своим обычным простым, здравым смыслом:

-- Отчего-же нет? Отец Фрица будет скоро моим отцом и я очень рада, когда могу ему услужить. Я нашла его в кресле; подле стояли доктор и г. Энгельман, а бедная мама находилась в углу, скрытая занавесью кровати. Когда я поставила поднос на стол, Келер взглянул на меня и спросил у Энгельмана: "Это кто? Новая служанка?" Энгельман отвечал: "Да". "Славная девушка, продолжал г. Келер; - но что говорит про нее старая Барбара?" Тут Энгельман объяснил, что экономка ушла и по какому случаю. Это очень удивило больного. "Но кто-же был моей сиделкой? спросил он. - Ведь не эта-же молодая девушка?" "Нет, её мать ухаживала за вами", отвечал Энгельман и взглянул на доктора, который теперь вмешался в разговор. "Она не только ухаживала за вами, сказал он, - но я, как доктор, утверждаю, что она вам спасла жизнь". И он в двух словах рассказал все, что случилось, скрыв только имя моей матери. "Но кто-же она? воскликнул Келер. - Отчего мне не позволят ее поблагодарить? Где она?" "Она не смеет показаться вам на глаза, отвечал доктор: - вы слишком дурного о ней мнения". "Дурного мнения о женщине, которую не знаю! произнес Келер; - кто сочинил на меня эту клевету?" Доктор шепнул Энгельману, чтобы он сказал всю правду. "Извините меня, любезный друг, сказал Энгельман, - но никто не сочинял на вас клеветы. Ваш поступок говорит сам за себя. Недавно, постарайтесь это припомнить, к вам писала одна дама, достойная всякого уважения, и вы возвратили ей письмо нераспечатанным. Как вы думаете, чем она вам отомстила за это грубое оскорбление? Вы обязаны ей своей жизнью". Когда он произносил эти слова, доктор подошел к моей матери и, взяв ее за руку, подвел к г. Келеру.

Голос Мины задрожал и она прервала свой рассказ на самом интересном его месте.

-- Что-же сказал г. Келер? спросил я.

-- В комнате наступило молчание, продолжала Мина, - и я только слышала бой часов.

-- Но ведь вы что-нибудь видели?

-- Нет, я плакала. Через несколько минут моя мать обняла меня и подвела к г. Келеру. Я осушила слезы, как могла, и взглянула на него. Голова его поникла, руки висели по сторонам кресла, как плети; больно было смотреть на него, так грустно и стыдно ему было за свое прошедшее обращение с нами. "Что мне делать? бормотал он. - Боже мой, что мне делать?" Мама сказала ему очень нежно: "Вы можете поцеловать эту бедную девочку; ваша новая служанка - моя дочь Мина". Он взглянул на меня и протянул мне обе руки. "Я могу только одним загладить свою вину, произнес он, целуя меня, и потом прибавил шепотом: - Выпишите Фрица, красавица моя". О, Дэвид, не спрашивайте меня более ни о чем. Я так счастлива, что снова заплачу.

Она ушла, чтобы написать письмо Фрицу, несмотря на то, что, по моему разсчету, письмо не могло застать его в Лондоне, такъкак он, вероятно, выехал в Германию тотчас по получении письма Энгельмана о болезни отца.

На следующее утро Келер с помощью Энгельмана и меня сошел вниз в столовую. При нас вошла в комнату г-жа Фонтэн.

-- Что вы принесли? спросил у нея Келер.

Она подала ему запечатанный конверт и, обернувшись ко мне, сказала с улыбкой:

-- Это письмо, которое вы положили на стол г. Келера. Теперь я, с дозволения г. Келера, сама исполняю обязанности почталиона.

Мае почему-то не понравилась эта чрезмерная прозорливость вдовы, которая не разорвала письмо, как всякий сделал-бы на её месте, а припрятала его на случай необходимости. Я и Энгельман направились к дверям, но Келер нас остановил.

-- Пожалуйста, подождите, пока я прочту, сказал он.

Келер внимательно прочел все четыре страницы письма, написанного очень мелким почерком, и, дойдя до последней строчки, подозвал знаком к себе вдову.

-- Позвольте мне попросить у вас прощения, сказал он, взяв ее за руку, - в присутствии моего товарища и Дэвида Глени, которому вы поручили передать мне это письмо. Г-жа Фонтэн, мне стыдно самого себя.

Она упала на колени перед ним и просила Келера более не говорить ни слова. Энгельман смотрел на нее с восторгом, но мне показалась эта выходка ненатуральной и комичной. Что думал об этом Келер, он не высказал, а просто попросил ее встать и поместиться рядом с ним на кресле.

все долги вашего мужа, которые по чести стали вашими после, его смерти, уплачены до последняго гроша?

-- Нет, сударыня, вашего слова для меня достаточно. Теперь вы вполне заслуживаете в моих глазах самого полного уважения. Клеветники, которым я имел несчастие так долго верить, никогда не овладели-бы моим доверием, если-бы они не объявили прежде всего, что вы разорили мужа своими личными долгами. Я признаюсь, я чувствую какую-то врожденную ненависть к людям, делающим долги, которых они не могут платить. Легкий взгляд света на должников мне непонятен. Если я обещаю заплатить деньги и не сдержу своего слова, - я лжец и обманщик. Я всегда держался и всегда буду держаться этого взгляда. Вы, я вижу, разделяете мое мнение и это - новое звено дружбы между нами.

Боже мой! если г-жа Мейер сказала мне правду, то что будет с г-жею Фонтэн, когда окажется, что вексель перешел в руки чужого человека, который непременно представит его ко взысканию по миновании срока? Я старался убедить себя, что г-жа Мейер солгала, и, быть может, мне это удалось-бы, еслиб не воспоминание о встрече на лестнице дома, в котором жила вдова, с невзрачным незнакомцем, спрашивавшим с таким любопытством, переехала-ли г-жа Фоптэп на другую квартиру.