Дочь Иезавели.
Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ.
Глава XXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дочь Иезавели. Часть первая. Мистер Дэвид Глени приводит в порядок свои воспоминания и начинает рассказ. Глава XXIV. (старая орфография)

ГЛАВА XXIV.

Перед ужином я отправился за теткой, чтобы проводить ее в столовую.

-- Ну, что? спросил я.

-- Г-жа Фонтэн обещала подумать, отвечала она холодно.

Я был поражен этим известием. Какие причины могли заставить вдову вдруг переменить свое решение? Даже пассивная помощь Энгельмана не могла ей быть полезна. Она пользовалась доверием Келера, брак её дочери был обезпечен, её положение в доме в качестве экономки гарантировало ей хорошее положение, порядочное содержание и спокойную жизнь. Зачем ей было думать о браке с человеком, к которому она не питала и не могла питать никакого истинного чувства? Я начинал соглашаться с теткой, что я решительно ничего не смыслю в женщинах.

За ужином г-жа Фонтэн и её дочь были необыкновенно молчаливы. По выражению лица Мины было ясно видно, что уступка матери ей не нравилась. Впрочем, тетка и её верный паж оживляли своей веселостью все общество.

Соломенный Джак последовал за нами в столовую, не дожидаясь приглашения, и поместился за стулом мистрис Вагнер, в величайшему отвращению Жозефа.

-- Никто не может служить моей госпоже, кроме меня, сказал он; - иногда она дает мне кусочек чего-нибудь или недопитый свой стакан. Но она мне позволяет только прихлебнуть. И я более не хочу. Я знаю, как вести себя. В моей голове нет места винным парам и бедламским штукам, Нет, успокойтесь. Среди вас нет человека разсудительнее меня.

Фрид громко расхохотался, а Джак спокойно произнес, обращаясь к г. Келеру:

-- Это, кажется, ваш сын? Он нуждается в старательном воспитании. Если-бы у меня, по несчастью, были дети, то, кажется, я предпочел-бы иметь сыном Дэвида.

Подобные выходки Джака, которого я нарочно подстрекал, однако, не забавляли г-жу Фонтэн. Она была очень задумчива и только раз обратилась к Келеру с вопросом: получил-ли он письмо от сестры? Он отвечал отрицательно и она снова замолчала. После ужина она тотчас удалилась под предлогом головной боли.

На следующее утро, разбирая в конторе почту, я нашел два частных письма: одно из Бингена ко мне и другое из Вюрцбурга к г-же Фонтэн. Последнее я тотчас отправил наверх по назначению.

Известия об Энгельмане были самые грустные. Время и перемена условий жизни не произвели в нем счастливой перемены. Он жаловался, что у него голова очень тяжела и что в ушах постоянный звон. Ему два раза пускали кровь, но это облегчало его только на время. Доктор предписал ему наблюдать строгую диэту и много гулять. Относительно первого он согласен был на все, но решительно отказывался встать с места. Целыми часами он сидел на кресле в каком-то полузабытье и любил всего более лежать в постели.

Положение бедного Энгельмана меня очень перепугало и я тотчас передал Келеру полученное мною письмо. Он пришел в сильное волнение.

-- Я немедленно поеду к Энгельману! воскликнул он.

Я позволил себе заметить, что его присутствие в конторе было необходимо и его неожиданное появление в Бингене могло послужить опасным, может быть, даже смертельным ударом для Энгельмана.

-- Так что-же делать? промолвил он.

-- Я думаю, что моя тетка могла-бы оказать вам помощь в этом деле, заметил я.

-- Ваша тетка? Каким образом?

Я объяснил намерение тетки и согласие вдовы вновь обдумать свой отказ. Он слушал меня, качая головой.

-- Г-жа Вагнер очень горячая особа, сказал он; - она не может понять такую сложную натуру, как г-жа Фонтэн.

-- Во всяком случае, вы дозволяете мне показать ей это письмо?

-- Конечно. Это не может принести вреда, хотя и не поведет к добру.

-- Что с вами? спросил я.

-- Не останавливайте меня, отвечала она сквозь слезы.

-- Но куда-же вы идете?

-- К Фрицу; я очень несчастна, он один может меня хоть немного успокоить.

-- Вас кто-нибудь обидел?

-- Да, мама. Она в первый раз в жизни заперла перед моим носом дверь и не хотела меня впустить в свою комнату.

-- Но отчего?

-- Почем я знаю. Мне кажется, что в этом виноват странный человек, о котором я вам говорила. Вы послали маме письмо, я взяла его у Жозефа и понесла сама. Войдя в ней в комнату, я посмотрела на почтовый штемпель и сказала: "Вот вам письмо, мама, из Вюрцбурга". Что-же тут было дурного? Она взглянула на меня так, как-будто я нанесла ей смертельную рану, указала мне молча на дверь и заперла ее за мною на ключ. Я два раза потом стучалась и просила у нея прощения; она мне не ответила ни слова. Нет, оставьте меня, я хочу видеть Фрица!

Я не стал ее задерживать. Она снова возбудила в моей голове сомнения и подозрения.

Не было-ли это письмо ответом на то, которое вдова писала при Мине? Не получила-ли она известия, что её старый обожатель внезапно умер и что её вексель перешел в руки его наследника? Если мои догадки были справедливы, то неудивительно, отчего она выслала дочь из комнаты и заперла дверь.

Узнав о несчастном положении Энгельмана, моя тетка не стала терять времени на выражение своего горя, а прямо воскликнула:

-- Пошли ко мне вдову. Если под её шелковым платьем бьется сердце, то я напишу Энгельману радостную весть с вечерней-же почтой.

Я отвечал, что, по словам Мины, г-жа Фонтэн была нездорова и заперлась в своей комнате.

-- Покажи мне, Дэвид, её комнату, сказала энергичная женщина, быстро вставая, - и положись на меня. Я все устрою.

Я проводил ее и она шепнула мне:

-- Подожди меня в моей комнате.

Уходя, я слышал, как она постучалась в дверь и громко сказала:

-- Это я, г-жа Вагнер, мне надо с вами переговорить о важном деле.

Ответа вдовы я не мог разслышать. Но через секунду снова раздался голос тетки:

-- Хорошо. Прочтите только письмо. Я вам подпихну его под дверь и подожду ответа.

Потом дверь отворилась и снова захлопнулась.

Тетка пришла обратно в свою комнату не ранее получаса. Она казалась очень серьезной и задумчивой. Я подумал, что она наверно не успела в своей попытке, но с первых её слов оказалось, что я ошибался.

-- Дело в шляпе, сказала она; - мне поручено написать сегодня Энгельману, что вдова сожалеет о своем слишком поспешном отказе. Это её собственные слова.

Тетка ничего не отвечала и стала молча ходить по комнате, очевидно, чем-то недовольная, но мною или собой - я решительно не знал. Вдруг она села рядом со мною и, ударив меня по плечу, воскликнула:

-- Дэвид, я только-что сделала неожиданное открытие. Если ты хочешь видеть перед собою низкого злодея, то посмотри на меня.

Эти слова были так нелепы и произнесены таким серьезным тоном, что я разсмеялся. Она не обратила на мой смех ни малейшого внимания.

-- Можешь-ли ты поверить, что я колеблюсь писать Энгельману? продолжала она. - Дэвид, я заслуживаю телесного наказания. Я не верю г-же Фонтэн.

-- Отчего? спросил я с понятным интересом.

-- Вот в том-то и гнусность с моей стороны, что я не могу сказать, почему. Г-жа Фонтэн говорила прекрасно, с чувством и очень нежно. Но все время какой-то внутренний голос мне нашептывал: "Не верь ей, у ноя какие-нибудь личные разсчеты". Уверен-ли ты, Дэвид, что она от легкого нездоровья заперлась в комнате и стала такая бледная, страшная? Не знаешь-ли ты чего о её делах? Не случилось-ли чего-нибудь для нея неприятного после отъезда Энгельмана и не думает-ли она, что он будет ей теперь полезен?

Эта мысль никогда не приходила мне в голову. Но теперь я задал себе вопрос: а что, если вексель предъявят ко взысканию ранее свадьбы Мины? В этом случае Энгельман, как её будущий муж, мог заплатить за нее по векселю.

-- Говори всю правду, Дэвид, воскликнула тетка, бросая на меня проницательный взгляд; - ты также не веришь ей, не зная почему?

-- Я решительно ничего не знаю, отвечал я; - я хожу в потемках и строю предположения наугад. Быть может, события докажут, что я совершенно ошибаюсь. Не требуйте, чтобы я позорил г-жу Фонтэн подозрениями, которые ни на чем не основаны. Но позвольте мне сделать предложение, которое, кажется, поможет нам выйти из этого затруднительного положения.

-- Ну, говори, Дэвид, произнесла тетка, едва сдерживая свое нетерпение; - но для шотландца ты ужасно осторожен.

-- Уведомьте Энгельмана о перемене мнения вдовы, сказал я, - но не по почте. Я видел его тотчас после объяснения с г-жею Фонтэн, и он был так оскорблен самой формой её отказа, что вряд-ли захочет сделать вторую попытку. Я даже сомневаюсь, поверит-ли он её теперешнему сожалению. Конечно, я могу ошибаться, но мне кажется, что всего лучше, если я сам отвезу ваше письмо в Бинген и увижу, какое оно произведет на него действие.

по случаю неблагоприятных известий об Энгельмане. Или, еще лучше, ты можешь заехать в Бинген по дороге в Англию. Ничего не будет странного, если ты мимоездом навестишь Энгельмана.

Эти слова тетки поставили меня в тупик.

-- Разве я должен непременно вернуться в Лондон? спросил я, далеко необрадовапный подобной перспективой.

-- Любезный друг, отвечала тетка, - я должна брать в соображение и другие интересы, кроме интересов г. Энгельмана. Гартрей ждет моих распоряжений; ни Энгельман, ни Келер не в состоянии ехать в Лондон, а мое присутствие во Франкфурте необходимо, пока здешния дела уладятся. Я поэтому желаю, чтобы ты все это объяснил м-ру Гартрею и помог ему заведывать конторой. Я никому так не доверяю, как тебе, Дэвид, и нахожусь вынужденной просить тебя отправиться тотчас-же в Лондон.

Мне оставалось только повиноваться. Тетка спросила совета Келера и он вполне согласился, что один я мог оказать действительную помощь м-ру Гартрею. Поэтому было решено, что я остановлюсь на день в Бингене и напишу подробный отчет о состоянии Энгельмана, а потом поеду в Лондон как можно скорее.

"Мальпост" отходил в шесть часов утра. Я вечером уложил вещи и простился со всеми в доме, за исключением г-жи Фонтэн, которая по-прежнему оставалась в своей комнате и велела мне сказат, что она слишком больна, чтобы принять меня. Добрая Мина сердечно меня поцеловала и взяла с меня слово, что я вернусь к её свадьбе. Мой отъезд ее неприятно поразил.

-- Вы привезли мне счастье, промолвила она со слезами, - и я боюсь, чтобы вы его не увезли. О, Дэвид, как-бы я желала, чтобы вы остались с нами.

-- Ну, красавица моя, перебила ее тетка; - не плачьте. Не надо его разстроивать. Поезжай с Богом, Дэвид, и думай только о том времени, когда ты будешь компаньоном нашей фирмы.

О, какая это была женщина! Теперь таких вы не встретите, мои молодые читатели.

Соломенный Джак был единственный человек, проводивший меня на следующее утро. Все в доме, кроме него, спали. Я думал, что он меня позабавит на прощание, но его последния слова просто привели меня в ужас.

-- Ну, поторопись, Джак.

-- Правда.

-- Послушайте, Дэвид. Я думал всю ночь. Меня также вылечили лекарством из синей стоянки.

-- Я был отравлен, произнес он, - и хочу знать: кто отравил г. Келера?