Закон и жена.
Глава X. Поиски.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Закон и жена. Глава X. Поиски. (старая орфография)

ГЛАВА X.
Поиски.

Огонь в камине горел не очень ярко, а погода была зимняя, холодная; в комнате была умеренная теплота. При всем том по уходе маиора Фиц-Дэвида я почувствовала, что мне жарко и душно, вероятно от нервного волнения. А сняла шляпку, мантилью, перчатки и открыла окно. Из него был виден только, вымощенный плитою двор, в конце которого находились конюшни. Через несколько минут я освежилась, закрыла окно и. сделала первый шаг на пути поисков, - другими словами, начала производить правильный осмотр комнаты, отданной в мое полное распоряжение.

Я удивлялась своему спокойствию, но, быть может, свидание с маиором истощило во мне, по крайней мере на-время, всякую возможность сильно чувствовать. Я очень рада была тому, что осталась наедине и могла начать поиски. Только это и сознавала я в ту минуту.

Комната была продолговатая. В одной из поперечных стен находилась дверь из передней, а в другой - широкое окно, выходившее во двор. - По обе стороны двери стояли карточные столы, а над ними, на золоченых подставках, красовались две великолепные китайския вазы.

Я открыла карточные столы; в ящиках были только карты и жарки. Все колоды были не распечатаны, за исключением одной, которую я внимательно разсмотрела карту за картой. На них не было видно ни знаков, ни надписей. Потом я с помощью библиотечной лестницы заглянула во внутренность китайских ваз. Оне были совершенно пусты. Не было-ли еще чего осмотреть по этой стене? В углах стояли два маленькие стула с инкрустацией и красными шелковыми подушками. Я перевернула их и, не найдя ничего замечательного, поставила на место. Поиски в этой стороне были окончены и не привели ни к чему.

Я перешла к противоположной стене, в которой находилось окно с роскошными красными бархатными занавесями. По обеим сторонам окна стояло по маленькой Шифоньерке-бул, каждая с шестью ящиками и бронзовой статуей наверху; на одной была Венера Милоская, на другой тоже Венера. Маиор Фиц-Дэвид позволил мне распоряжаться в комнате, как мне будет угодно; поэтому я не колеблясь открыла все ящики шифоньеров и подробно разсмотрела все, что в них находилось.

Правая шифоньерка отняла у меня очень мало времени. Все шесть ящиков были наполнены образцами минералов и окаменелостями, которые, судя по надписям, были собраны маиором в ту эпоху его жизни, когда он занимался минералогией. Убедившись, что здесь не было ничего, кроме колекций минералов и окаменелостей, я перешла к левой шифоньерке.

Обилие предметов заставило меня провозиться за ней довольно долго. В верхнем ящике находилась колекция миниатюрных столярных инструментов, вероятно подаренных маиору еще в детстве. Второй ящик был загроможден другого рода игрушками - подарками, полученными маиором от прекрасного пола. Тут были вышитые подтяжки, блестящие кошельки, роскошные туфли, красивые ермолки и т. д. Вещи, находившияся в третьем ящике, были менее интересны; здесь лежала груда счетных и записных книжек за иного лет. Взглянув на каждую из них и хорошенько встряхнув их, чтоб выпали все бумажки, которые могли там находиться, я перешла к четвертому ящику, где хранились финансовые документы: уплаченные счеты, связанные в пачки, а между ними встречались и другия, столь-же неинтересные для меня бумаги. В пятом ящике дарил печальный безпорядок. Я вынула прежде всего груду меню обедов, на которых присутствовал маиор в Лондоне и Париже, потом ящик пестрых гусиных перьев (очевидно, дамский подарок), наконец, множество пригласительных билетов, оперных либрето, карманный штопор, связку ключей, сломанную серебряную табакерку, два порт-сигара, изорванный план Рима и т. д.

"Нигде нет ничего для меня интересного", подумала я, открывая шестой и последний ящик.

Тут разочарование мое еще более увеличилось, так-как в нем находились только обломки разбитой вазы.

В это время я сидела против шифоньерки, на низеньком стуле, и, в негодовании на тщетность моих поисков, только-что хотела толкнуть ногою ящик, как вдруг дверь отворилась и на пороге показался маиор Фиц-Дэвид.

Его глаза встретились с моими, потом он опустил их и, увидав открытый нижний ящик, изменился в лице. Он бросил на меня какой-то странный взгляд, в котором виднелось изумление и подозрение, словно я держала в руках ключ к роковой тайне.

-- Пожалуйста не безпокойтесь, я пришел только за тем, чтоб спросить вас кое-о-чем, сказал маиор.

-- Что вам угодно?

-- Во время ваших поисков нашли вы какие-нибудь письма?

-- Нет еще, отвечала я; - но если найду письма, то, конечно, не стану читать.

-- Я об этом именно хотел с вами поговорить. У меня только-что мелькнула в голове мысль, что письма могут поставить вас в неприятное положение. На вашем месте я питал-бы подозрение во всему, что было-бы мне недоступно. Но я полагаю, что в этом отношении я могу вам помочь. Не нарушая моего обещания, я имею право вам сказать, что письма не окажут вам никакого содействия в ваших поисках. Вы можете совершенно безопасно их отложить в сторону. Вы меня понимаете?

-- Да, и очень вам благодарна, маиор.

-- Нисколько, благодарю вас.

-- Питаете вы еще надежду на успех? Вы еще не начали отчаиваться?

-- Я нисколько не отчаиваюсь и, с вашего позволения, намерена продолжать поиски.

Разговаривая таких образом, я не закрыла нижняго ящика шифоньерки и случайно бросила взгляд на разбитую вазу. Maiор теперь вполне владел собою и также совершенно хладнокровно посмотрел на вазу, но я вспомнила его странный взгляд при входе в комнату и подумала, что его равнодушие было искуственное.

-- Это не подает больших надежд, сказал он с улыбкой, указывая на форфоровые обломки.

-- Нельзя доверяться внешности, отвечала я: - я должна питать подозрение во всему, даже в разбитой вазе.

Говоря это, я пристально смотрела на него.

-- Музыка вам не мешает? спросил он, переменяя разговор.

-- Нисколько.

-- Она сейчас прекратится. Учитель пения уйдет, а его заменит учитель итальянского языка. Я ничего не жалею для моей примадонны. Изучая музыку, она Должна знать и специальный язык музыки. Когда мы поедем в Италию, она научится там и итальянскому акценту. Я всего более желаю, чтоб ее приняли за итальянку при появлении её в публике. Не могули я предложить вам чего-нибудь? Не прислать-ли вам шампанского?

-- Нет, благодарю вас, маиор.

Он повернулся и послал мне рукою поцелуй, но, уходя, знаменательно взглянул на шкаф с книгами. Он тотчас-же исчез, но я успела заметить этот взгляд.

Оставшись одна, я посмотрела в первый раз внимательно на шкаф с книгами.

Это был красивый шкаф из старого резного дуба и занимал всю стену, смежную с передней. На нем, в виде украшения, помещались вазы, канделябры и статуэтки, расположенные попарно и симетрично. При внимательном осмотре их я заметила, что одно место было пустое, именно на самом углу, к окну. На противоположном углу, к двери, стояла красивая пестрая ваза чрезвычайно оригинального рисунка. Где была её пара? Я взглянула снова на нижний ящик шифоньерки. Не было никакого сомнения, что обломки принадлежали к парной вазе, которая некогда стояла на книжном шкафу.

Сделав открытие, я вынула из ящика все обломки и подвергла их самому внимательному осмотру.

Не имея никакого понятия о подобных произведениях искуства, я не могла оценить этой вазы или определить, к какому времени она относилась и была-ли она английской или иностранной работы. Фон на ней был нежно-молочный, а живопись состояла из двух медальонов, окруженных цветами и купидонами; медальоны представляли головы мужчины и женщины, в классическом стиле. На пьедестале были изображены пастухи и пастушки в лежачем положении, во вкусе Вато, с собаками и овцами. Каким образом она разбилась? Почему маиор Фиц-Дэвид изменился в лице, увидав, что я нашла её обломки?

Эти вопросы я не решила, хотя тщательно осмотрела все обломки; но припоминая выражение лица маиора, я остановилась в полной уверенности, что, прямо или косвенно, разбитая ваза должна была привести меня в открытию истины.

Однако, думать было совершенно излишне, и я возвратилась к книжному шкафу. До сих пор я предполагала, без всякого, конечно, основательного повода, что отыскиваемый мною ключ тайны заключается в каком-нибудь письменном документе. Теперь-же, после посещения маиора, я стала думать, что разгадку своего недоумения найду в какой-нибудь книге.

Я взглянула на нижнюю полку и прочитала заголовки на корешках переплетов; предо мною стояли: Вольтер в красном сафьяне, Шекспир - в синем, Вальтер-Скотт - в зеленом, "История Англии" - в коричневом и "Ежегодники" - в желтом. Как разсматривать эти книги? И чего в них искать?

"Ежегодника" или Вольтера? Самая мысль об этом казалась нелепой, и всякая попытка серьезных поисков в книгах былабы, конечно, потерею времени.

Но почему-же маиор бросил взгляд на книжный шкаф? Разбитая ваза тоже стояла некогда на шкафу. Доказывали-ли эти два обстоятельства, что ваза и книжный шкаф могли навести меня на открытие тайны? Трудно было отвечать на этот вопрос, особенно в данную минуту.

Я взглянула на верхния полки; книги на них были гораздо разнообразнее, меньшого формата и не так акуратно разставлены. Некоторые из них были в кожаных переплетах, а другия в бумажных обертках. Две или три, выпав из ряда, к которому оне принадлежали, находились тут-же на полке, а некоторых, очевидно, недоставало, так-как их места оставались незанятыми. Вообще в верхней области шкафа не было того единства и той акуратности, которые привели меня в отчаяние на нижней; здесь я могла надеяться отыскать ключ к гнетущей меня тайне. Я начала осмотр библиотеки с верхних полок.

Где была библиотечная лестница? Я оставила ее у перегородки, отделявшей эту комнату от соседней. Естественно, что, посмотрев в ту сторону, глаза мои должны были остановиться на несовсем притворенной двери, сквозь отверстие которой, при входе моем в этот дом, я слышала, как маиор Фиц-Дэвид спрашивал своего слугу о моей наружности. После того никто не проходил в эту дверь, но когда теперь я взглянула на нее, мне показалось, что кто-то зашевелился в соседней комнате. Неужели за мною следили? Я подошла тихонько к двери и отворила ее настежь. Передо мною стоял маиор. Я видела ясно по его лицу, что он следил за моими поисками в книжном шкафу. У него в руках была шляпа. Он будто намеревался уйти из дома; он воспользовался этим предлогом, чтоб объяснить свое неожиданное появление у двери.

-- Надеюсь, я вас не испугал? сказал он.

-- Немножко, маиор.

-- Простите, ради Бога. Я только-что хотел отворить дверь и сказать вам, что мне надо съездить в одной даме, от которой я только-что получил письмо. Это прелестная особа. Я желал-бы, чтоб вы с нею познакомились. Она в очень затруднительном положении. У нея мелкие долги, лавочники требуют денег, а её муж... О! Господи, не такого мужа она достойна!.. Вообще это очень интересное создание! Вы мне напоминаете ее; вы держите голову совершенно как она. Я возвращусь через полчаса. Не нужно-ли вам чего? Вы, кажется, очень устали? Пожалуйста позвольте прислать вам еще шампанского? Не хотите? - ну, как угодно. Но если-б вам захотелось чего-нибудь, позвоните слугу. Au revoir, мой прелестный друг, au revoir.

Как только он удалился, я затворила дверь и стала размышлять.

Он следил за моими поисками в книжном шкафу; он пользовался полным доверием моего мужа и, конечно, знал, где находился ключ к тайне. Не было никакого сомнения, что маиор Фиц-Дэвид указал мне то место, где хранился этот ключ.

Я посмотрела с равнодушием на остальные вещи, находившияся по четвертой стене, еще мною неосмотренные. Глаза мои скользили без всякого любопытства по многочисленным мелким, изящным предметам, разбросанным по столам и камину, которые при других обстоятельствах возбудили-бы во мне подозрение. Даже акварельные картины меня не заинтересовали и я только заметила, что большая часть их заключалась в портретах, вероятно, минутных богинь веселого маиора. Для меня (я была теперь вполне убеждена) существовал в этой комнате один только книжный шкаф. Я встала, взяла лестницу и решилась начать осмотр верхних полов.

По дороге в лестнице я увидала на столе ключи, оставленные маиором Фиц-Дэвидом.

Меньший из них напомнил мне о маленьких шкафиках, находившихся под полками с книгами. Я совершенно забыла о них, и теперь смутное чувство сомнения, невольное недоверие ко всякому запертому хранилищу вкрались в мою голову. Я доставила лестницу на её место и принялась за осмотр нижних шкафиков.

Их было три. Когда я открыла первый, то пение наверху прекратилось. Около минуты в доме царила совершенная тишина. Мне стало как-то страшно. Вероятно, нервы мои были слишком напряжены. Потом на лестнице раздался скрип мужских сапог. Я вздрогнула, как-будто в этом звуке было что-то ужасное. Без сомнения, это уходил учитель пения. Парадная дверь захлопнулась за ним с шумом, и снова я задрожала. Наконец, наступила безмолвная тишина. Я собралась с силами и начала осмотр первого шкафчика.

Он состоял из двух отделений. В верхнем находились только ящики с сигарами, акуратно размещенные рядами. Нижний был отведен под колекцию раковин, которые валялись в безпорядке. Очевидно, маиор дорожил гораздо более сигарами. Я внимательно перебрала все раковины, полагая, что между ними могло попасть что-либо для меня интересное, но все мои ожидания были напрасны.

Прежде, чем начать осмотр второго шкафика, я подошла к окну. Мне вдруг показалось, что стемнело. До вечера еще было далеко, но тучи заволакивали небо, крупные капли дождя стучали в окно, осенний ветер уныло свистел в трубах. Я поправила огонь в камине и, дрожа всем телом, вероятно, по причине все тех-же нервов, возвратилась к книжному шкафу. Я решительно не понимала, что со мною.

В верхнем отделении шкафика находилось собрание прекрасных камей, разложенных по порядку на картонных подносах, обложенных ватою. В углу, под одним из них, виднелась исписанная тетрадка. Я с нетерпением схватила ее, но тотчас разочаровалась: это был каталог камей.

В нижнем отделении были другия редкости: японския изделия из слоновой кости и образцы различных китайских шелковых тканей. Мне начали надоедать все эти сокровища маиора. Чем более продолжались поиски, тем далее, казалось мне, я отстою от цели моих стремлений. Закрыв дверку второго шкафика, я подумала: стоит-ли открывать третий?

Подумав немного, я нашла, что, начав уже осмотр нижней части книжного шкафа, следовало его окончить. Я отворила последний шкафик.

На верхней полке лежала в одиноком величии одна книга в великолепном переплете.

Она была большого формата, чем бывают обыкновенно современные книги. - Переплет её был голубой, бархатный, с серебряными узорчатыми застежками и таким-же замком. Взяв книгу, я увидела, что замок не был заперт.

интересов, связанных для меня с этими поисками, я имела полное право открыть и разсмотреть каждую книгу. Мужчины, напротив, утверждали, что мне следовало положить на место бархатную книгу и запереть шкаф, чтобы тем уничтожить всякий соблазн. Я полагаю, что правы мужчины.

Однако, я женщина, и потому без малейшого колебания открыла книгу.

Страницы её, из самой лучшей веленевой бумаги, были украшены изящными рамками и орнаментами. Что-же заключалось в этих роскошных страницах? К моему крайнему изумлению и разочарованию, посредине каждой из них красовался локон волос с надписью внизу. Все это были залоги любви от различных женщин, к которым пылал страстью влюбчивый маиор. Надписи были на разных языках и, повидимому, все имели странную цель напомнить маиору о дне разрыва с каждым предметом его любви. Таким образом, на первой странице виднелся локон светло-русых волос с следующей надписью на английском языке: "Моя обожаемая Маделена. Образец верности. Увы - 22 июля 1839 года". На следующей странице был локон каштановых волос с французской надписью: "Clémence. Idole de mon âme. Toujours fidèle. Helas, 2 avril 1840". Третий локон был рыжий и надпись латинская, которая гласила, что красавица происходила от древних римлян, а потому Фиц-Дэвид оплакивал ее на древне-классическом языке. За этим следовали другие локоны и другия надписи, так-что, наконец, мне надоело на них смотреть. Я положила книжку с чувством негодования на всех этих легкомысленных созданий, но через минуту снова взяла ее. До сих пор я основательно разсматривала всякий предмет, попадавшийся мне под руку, было-ли мне это приятно или нет; очевидно, я должна была придерживаться того-же правила и в отношении этой книги.

Я повертывала страницу за страницей, пока не дошла до пустых листов; тогда, для большей осторожности, я взяла книгу за корешок и встряхнула ее.

На этот раз мое терпение было вознаграждено находкой, приведшей меня в неописанное волнение. Из книги упала на дол фотографическая карточка. На ней было два лица.

В одном я узнала мужа.

Другое было женское.

Эта женщина была немолодая и совершенно мне незнакомая. Она сидела на кресле, а мой муж стоял позади, нагнувшись к ней и держа ее за руку. Черты этой женщины были резкия, некрасивые и в них ясно выражались пламенные страсти, твердость и сила воли. Однако, несмотря на её уродливость, я почувствовала ревность при виде фамильярного обращения с нею моего мужа. Юстас рассказывал мне в счастливые дни его ухаживания, что прежде, чем встретиться со мною, он несколько раз воображал себя влюбленным. Неужели эта непривлекательная женщина была одним из первых предметов его любви? Неужели она была так близка и дорога ему, что он решился сняться вместе с нею, рука в руку, на одном фотографическом портрете? Долго я смотрела на эту карточку, пока, наконец, вышла из терпения и бросила ее в шкафик. Странные создания женщины: оне составляют тайну даже для самих себя. Я была страшно сердита на мужа и ненавидела - да, ненавидела - всем сердцем женщину, державшую его руку, неизвестную мне женщину с сердитым, упрямым лицом.

Между тем нижняя полка третьяго шкафика еще не была осмотрена.

Я встала на колени и принялась за работу, надеясь забыть унизительную вспышку ревности.

По несчастию, на нижней полке были только трофеи военной службы маиора: сабля, пистолеты, темляк, эполеты. Ни один из этих предметов не возбуждал во мне ни малейшого интереса. Глаза мои невольно обратились в верхней полке, и, как настоящая дура (в ту минуту я не заслуживала другого, более мягкого названия), я взяла снова фотографию и без всякой нужды выходила из себя, смотря на нее. Однако, на этот раз я заметила, что на изнанке карточки была следующая надпись, сделанная женским почерком:

"Маиору Фиц-Дэвиду, с двумя вазами, от его друзей С. и Ю. M."

Была-ли в числе этих двух ваз та, обломки которой лежали в ящике? Перемена в лице маиора Фид-Дэвида не объяснялась-ли каким-либо воспоминанием, связанным с той вазой? Как-бы то ни было, мне не приходилось теперь об этом думать; меня всецело занимал более серьезный вопрос о буквах на изнанке фотографии.

"С. и Ю. М." Эти две последния буквы могли означать имя и настоящую фамилию моего мужа. В этом случае первая буква С. означала её ревновать мужа в его сестре! Это было очень возможно, и С. в таком случае означало имя этой сестры. Мне сделалось стыдно и, повернув фотографию, я стала совершенно с иными чувствами разсматривать ее.

Конечно, прежде всего мне хотелось найдти сходство между этими двумя лицами. По этого сходства не существовало; напротив, по чертам и выражению они резво отличались друг от друга. Сеетра-ли она ему? Я взглянула на её руки; правую держал Юстас, а левая лежала у нея на коленях. На третьем пальце этой последней руки виднелось обручальное кольцо. Были-ли его сестры замужем? Я очень хорошо помнила, что на мой вопрос об этом он отвечал отрицательно.

Неужели моя инстинктивная ревность подсказала мне с самого начала правду? Если так, то что-же значили эти три буквы? Что значило обручальное кольцо? Боже милостивый! Неужели предо мною был портрет моей соперницы в любви мужа? Неужели она была его женой?

Я бросила фотографию на пол с криком ужаса. Мне казалось, что я схожу съума, и, право, не знаю, что-бы я сделала или что-бы со мною сталось, если-бы любовь моя к Юстасу не взяла верх над всеми терзающими меня чувствами. Эта преданная верная любовь укрепила мой расшатавшийся ум и дала восторжествовать лучшей, благороднейшей стороне моего характера. Мог-ли человек, которому я отдала мое сердце, быть столь низким, чтоб жениться на мне от живой жены? Нет. Я называла себя низкой, подлой, что хоть на мгновение могла допустить подобное предположение.

Я подняла с полу взволновавшую меня фотографию и положила ее обратно в книгу. Поспешно заперев дверцу, я взяла лестницу и приставила ее в шкафу. Единственным спасением от ужасных мыслей было какое-нибудь занятие. Ненавистное подозрение, унижавшее меня в моих собственных глазах, постоянно возвращалось, несмотря на все мои усилия. Книги! книги! в них заключалась вся моя надежда на забвение.

Я думала, что возвратился маиор; но вместо него на пороге стояла будущая примадонна, устремив на меня пристальный взгляд.

-- Я очень терпелива, сказала она хладнокровно, - но более терпеть не могу.

-- Чего-же вы не можете терпеть? спросила я.

-- Вы не несколько минут, а целых два часа, продолжала она, - находитесь одне в кабинете маиора. Я по природе очень ревнива и хочу знать, что все это значит? Готовит он вас для сцены? резко спросила она, подходя ко мне с грозным видом.

-- Он влюблен в вас?

При других обстоятельствах я, быть может, попросила-бы ее выйти из комнаты, но теперь, в эту критическую минуту, мне было утешением присутствие всякого человеческого создания. Даже эта молодая девушка, с её грубыми вопросами и неизящными манерами, была находкой в моем одиночестве.

-- Ваш вопрос не очень учтив, отвечала я, - но я вас извиняю. Вы, верно, не знаете, что я замужем?

-- Какое ему до этого дело! воскликнула она: - замужняя или незамужняя - ему все равно. Нахальная дрянь, называющаяся леди Клариндой, также замужем, а через день посылает ему по букету. Вы не думайте, чтобы я питала какое-нибудь чувство к старому дураку. Но я потеряла место на железной дороге и должна соблюдать свои интересы, а Бог знает, что будет со мною, если я позволю другой женщине встать между ним и мною. Вот в чем дело, вы понимаете? Я не могу быть спокойна, видя, что он оставляет вас здесь целыми часами полной хозяйкой. Я вас нисколько не желаю оскорбить, но говорю все, что чувствую. Я желаю знать, что вы делаете в этой комнате? Где вы поймали маиора? Он никогда прежде не говорил мне о вас.

-- Маиор Фиц-Дэвид старый приятель моего мужа, и только потому он со мною так любезен. Он позволил мне осмотреть все в этой комнате и...

Я остановилась, не зная, как объяснить ей мои поиски так, чтобы не открыть ей настоящих моих намерений и успокоить её подозрения.

-- К чему? Вы что-нибудь ищете? спросила она, и, увидав лестницу у книжного шкафа, подле которого я стояла, прибавила: - вы ищете книгу?

-- Да, отвечала я, хватаясь за её предположение, - книгу.

-- Нет.

Она впилась в меня глазами, очевидно, недоумевая, правду я говорила или нет.

-- Вы, кажется, хорошая женщина, сказала она, наконец: - в вас нет ничего натянутого. Я с удовольствием вам помогу. К тому-же мне эти книги более известны, чем вам. Какую вы ищете?

Но в ту самую минуту, как она предлагала мне этот опасный вопрос, глаза её случайно остановились на букете леди Кларинды, который лежал на столе. Забыв все, и меня, и книгу, эта странная молодая девушка неистово бросилась на букет и истоптала его ногами.

-- А что скажет маиор? спросила я.

-- Какое мне дело? Вы думаете, а его боюсь? На прошлой неделе я разбила одну из его редкостей по милости леди Кларинды и её букетов.

При этом она указала на пустое место на шкафу. Сердце мое дрогнуло. Она разбила вазу! Неужели я узнаю страшную тайну через нее? Я решительно не могла произнести ни слова и только смотрела на нее.

леди Кларинды. В сущности, оно столько-же походило на меня, сколько и на нее; но я не вытерпела и бросила в вазу книгой, которую читала в то время. Ваза упала и разбилась в дребезги. Погодите, вы ищете не эту-ли книгу? Вы, как и я, верно,, любите читать судебные процесы?

Судебные процесы! Хорошо-ли я разслышала? Да, она сказала: судебные процесы.

Я отвечала безмолвным наклонением головы, потому-что попрежнему не могла произнести ни слова. Молодая девушка хладнокровно подошла к камину и, взяв щипцы, возвратилась к книжному шкафу.

-- Книга упала, сказала она, - за шкаф. Я ее сейчас достану.

Я смотрела на нее молча, неподвижно.

-- Не эту-ли книгу вы искали? спросила она; - откройте и посмотрите.

Я взяла книгу из её рук.

-- Она чрезвычайно интересна, продолжала молодая девушка: - я прочла ее два раза, и все-же полагаю, что он виноват.

Виноват! О ком она говорила? Но напрасно старалась я предложить ей этот вопрос: слова замирали на моих губах.

-- Вы безпомощны, как ребенок, сказала она презрительно; - ну, что-же, эту книгу вам надо?

Я прочла первые строчки заглавия:

ПОЛНЫЙ ОТЧЕТ
ДЕЛА ПО ОБВИНЕНИЮ

Я остановилась и взглянула на нее. Она отскочила от меня с криком ужаса. А опустила глаза и прочла остальную строчку:

В отравлении жены.

Тут Господь сжалился надо мною: я лишилась чувств.