Закон и жена.
Глава XII. Шотландский приговор.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Закон и жена. Глава XII. Шотландский приговор. (старая орфография)

ГЛАВА XII.
Шотландский приговор.

Мы прошли через переднюю. Маиор Фиц-Дэвид отворил дверь в длинную, узкую комнату, предназначенную для курения.

В ней не было никого, кроме моего мужа; он сидел у камина и, увидав меня, молча встал. Маиор оставил нас одних и затворил за собою дверь. Юстас не сделал ни шага ко мне на встречу. Я побежала в нему и, бросившись на шею, горячо поцеловала. Он меня не обнял, не поцеловал, а только пассивно поддавался моим страстным ласкам.

-- Юстас! воскликнула я, - я никогда не любила тебя так пламенно, как в эту минуту!

Он освободился из моих объятий и, с машинальной любезностью посторонняго человека, знаком пригласил меня сесть.

-- Благодарю тебя, Валерия, сказал он холодно; - после того, что случилось, ты не могла сказать ничего больше и ничего меньше. Благодарю тебя.

Мы оба стояли перед камином. Сказав эти слова, он медленно и с поникшей головой пошел к дверям. Я последовала за ним, перегнала его и заслонила ему путь.

-- Зачем ты уходишь? сказала я, - зачем ты так жесток со мной? Ты сердишься, Юстас? Прости меня, мой милый, если я тебя разсердила.

-- Я должен у тебя просить прощения, отвечал он; - прости меня, Валерия, что я женился на тебе.

Он произнес эти слова с таким отчаянным, мрачным смирением, что сердце у меня дрогнуло.

-- Взгляни на меня, Юстас, сказала я, схватив его за руку.

Он медленно поднял глаза - они смотрели на меня холодно, неподвижно, безнадежно. В эту страшную минуту я была так-же холодна и спокойна, как он. Его ледяное отчаяние как-бы заморозило меня.

-- Неужели, воскликнула я, - ты думаешь, что я не верю в твою невинность?

Он не отвечал на мой вопрос, горько вздохнул и произнес, словно посторонний мне человек:

-- Бедная женщина! Бедная женщина!

Сердце мое тревожно билось, как-бы желая выскочить. Я оперлась рукою на плечо мужа, чтоб не упасть.

-- Я не прошу твоего сожаления, Юстас, я желаю только справедливости. Ты несправедлив ко мне. Если-б ты доверил мне всю правду в первые дни нашей любви, призываю Бога в свидетеля, я вышла-бы за тебя замуж без всякого колебания. Теперь ты сомневаешься во мне, ты не веришь, что я считаю тебя невинным.

-- Я в этом не сомневаюсь. Все твои стремления благородны, Валерия. Ты говоришь и чувствуешь благородно. Но не осуждай меня за то, милое дитя мое, что я вижу далее тебя, - вижу жестокое будущее.

-- Жестокое будущее! воскликнула я; - что это значит?

-- Ты веришь в мою невинность, Валерия. Присяжные, судившие меня, сомневались в этом и публично выразили это сомнение. На основании каких доказательств, вопреки судебному приговору, ты считаешь меня невиновным?

-- Мне не надо никаких доказательств. Я верю тебе, несмотря на присяжных и приговор.

-- Будут-ли согласны с тобою твои друзья? Что скажут твои дядя и тетка, когда узнают о случившемся, а рано или поздно все им будет известно? "Он начал дурно/ скажут они: - он скрыл от нашей племянницы свой первый брак и свою настоящую фамилию. Он может сколько угодно уверять, что не виновен, но можно-ли ему поверить? Суд оставил его под подозрением, суд признал, что не доказано его преступление, но и не оправдал его. Нам недостаточно такого приговора. Если присяжные постановили несправедливый приговор или он действительно не виновен, то пусть это докажет". Вот что думает и говорит обо мне весь свет. Вот что будут думать и говорить твои друзья. Придет время, Валерия, когда ты, даже ты признаешь, что твои друзья правы.

Он снял мою руку с своего плеча и отошел на несколько шагов.

-- Мы женаты только несколько дней, Валерия, сказал он с горькой улыбкой, - твоя любовь еще молода и нова. Время потушит пламя этой любви.

-- Никогда! Никогда!

-- Посмотри на окружающий тебя свет, сказал он, отходя от меня еще далее. - Самые счастливые супруги по временам ссорятся и на самом безоблачном небосклоне брачной жизни появляются иногда черные тучи. Когда наступят для нас эти мрачные дни, в сердце твоем проснутся те сомнения и подозрения, которые ты теперь отвергаешь. Когда на небосклоне нашей брачной жизни взойдут тучи, когда я скажу тебе первое резкое слово, а ты легкомысленно ответишь мне, в памяти твоей возстанет страшный образ моей первой жены. Ты вспомнишь, что меня обвиняли в её убийстве и что я не был оправдан. Ты скажешь сама себе: "Неужели с ней началось так-же? Неужели со мной окончится тем-же?" Это страшные вопросы для жены! Ты схоронишь их в глубине своего сердца, как добрая женщина, ты с ужасом от них отвернешься; но на другой день ты будешь на-стороже. Я это замечу, пойму тайную причину твоей сдержанности - и мое второе резкое слово будет гораздо резче. Тогда ты станешь яснее припоминать, что твой муж судился, как убийца, и что смерть его первой жены осталась неразъясненной. Ты видишь, каким адом может сделаться для нас домашняя жизнь. Я недаром просил, заклинал тебя не раскрывать роковой тайны. Могу-ли я теперь ухаживать за тобою во время болезни, не напоминая того, что было на одре смерти моей первой жены? Подавая тебе лекарства, я стану возбуждать в тебе подозрение - ведь говорили, что я отравил ее лекарством. Подавая тебе чашку чая, я воскрешу в тебе сомнение, - говорили, что я положил мышьяку в её чашку. Если, выходя из комнаты, я поцелую тебя, ты невольно вспомнишь, что обвинитель уличал меня в подобном поцелуе, данном ей для приличия и обмана сиделки. Можно-ли жить вместе при таких условиях? Это выше человеческих сил. Сегодня я сказал тебе: "если ты сделаешь еще шаг далее в этом деле, то погубишь свое счастье на веки". Ты меня не послушалась - и конец нашему счастью наступил. Над нашими головами тяготеет проклятие, от которого не освободиться нам во всю нашу жизнь.

Я слушала его терпеливо, но рисуемая им картина будущого была слишком страшна, и я долее не; могла вынести ужасной пытки, которой он меня подвергал.

-- Перестань говорить такие ужасы! воскликнула я; - в наши года нельзя проститься с любовью и надеждой! Сомневаться в том и другом - святотатство.

-- Прочти процес, отвечал он; - ты, вероятно, на это решилась?

-- Да, я прочту его с первого слова до последняго; я составила план, который ты наверное одобришь, Юстас.

-- Никакия твои действия, никакая любовь и надежда не хогут изхенить непреодолимых фактов. Моя первая жена умерла от отравы, и суд не оправдал меня по обвинению в её убийстве. Пока ты этого не знала, мы могли быть счастливы, но теперь тебе все известно, и я повторяю: настал конец нашей брачной жизни.

-- Нет, отвечала я, - теперь началась для меня брачная жизнь с серьезной целью и ответственностью.

-- Что ты этим хочешь сказать?

-- По твоим словам, продолжала я, подходя к нему и взяв его за руку, - весь свет говорит о тебе: "Шотландского приговора нам недостаточно; если присяжные были несправедливы, если он не виновен, то пусть это докажет". Ты уверяешь, что все мои друзья, узнав о твоем несчастьи, скажут то-же самое; хорошо, я их сама повторяю: мне недостаточно этого приговора. Докажи, Юстас, что ты не виновен, и пусть суд тебя оправдает. Зачем ты ждал три года? Вероятно, для того, чтоб тебе в этом помогла жена? Милый мой, теперь жена твоя готова помогать тебе. С этой минуты у нея одна цель в жизни: доказать всему свету и присяжным, что её муж не виновен в взведенном на него обвинении.

Я говорила с энтузиазмом, пульс мой лихорадочно бился и голос громко раздавался в комнате. Я надеялась, что мне удалось его воодушевить.

-- Прочти процес, отвечал он холодно.

Я схватила его за руку и с негодованием, с отчаянием сжала ее изо всей силы. Я, кажется, была в состоянии в эту минуту ударить его!

-- Я намерена прочесть весь процес от строчки до строчки вместе с тобою, продолжала я; - вероятно, сделана какая-нибудь непростительная ошибка, не представлено какое-нибудь необходимое в твою пользу доказательство, не подвергнуто должному исследованию подозрительное обстоятельство. Юстас, я убеждена, что ты и твои защитники не досмотрели чего-нибудь и, благодаря этой ошибке, состоялся несправедливый приговор. Мы исправим эту ошибку. Мы должны это сделать - ради тебя, ради меня, ради наших детей, если Небо благословит наш брак. О! радость моя, не смотри на меня так холодно, не отвечай мне так жестоко! Не обращайся со мною, как с глупой, безумной женщиной, задумавшей невозможное!

Ничего не могло подействовать на него!

-- Меня защищали величайшие адвокаты в стране, сказал он тоном сожаления, - и если все их усилия ни к чему не привели, то что-же можем сделать мы с тобою, бедная Валерия? Мы можем только покориться!

-- Никогда! воскликнула я; - величайшие адвокаты тоже люди и могут ошибаться. Этого ты не станешь отрицать.

Вне себя от отчаяния, видя, что все мои усилия тщетны, и сознавая, что его безжалостная логика была гораздо сильнее моих доводов, основанных на любви и преданности, я вспомнила о маиоре Фиц-Дэвиде. Последняя моя надежда заключалась во влиянии на Юстаса его старого друга.

-- Подожди меня минуту! воскликнула я, - и выслушай еще одно мнение.

-- Пойдемте к Юстасу, произнесла я, - и скажите ему...

Не дожидаясь маиора, я побежала в ту комнату, где разговаривала с Юстасом. В ней никого не было. Мой муж ушел.