Закон и жена.
Глава XIV. Ответ жены.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Закон и жена. Глава XIV. Ответ жены. (старая орфография)

ГЛАВА XIV.
Ответ жены.

До сих пор я говорила о себе с полной откровенностью и, могу сказать, с немалым мужеством. Но откровенность и мужество оставляют меня при мысли о прощальном письме мужа и о буре пламенных страстей, возбужденной им в моем сердце. Нет, я не могу, я не смею сказать правды - признаться в том, что чувствовала в -эту роковую минуту. Пусть читатели сами отгадают: мужчины - призвав на помощь свое знание женщин; женщины - взглянув в свои сердца.

То, что я сделала, когда несколько успокоилась, рассказать гораздо легче. Я отвечала мужу. Ответ этот я приведу далее; из него нетрудно будет увидеть, какое впечатление произвело на меня его бегство, а также какие намерения и надежды одушевляли меня в эту новую, страшную эпоху моей жизни.

Старый друг моего отца, Бенджамин, перевез меня в свой маленький дом. Я провела первую ночь разлуки с мужем не сомкнув глаз и только утром тревожный сон несколько возстановил мои ослабевшия, силы.

Во время завтрака приехал маиор Фиц-Дэвид узнать о моем здоровье и передать результаты его свидания со стряпчими моего мужа. Они объявили, что им известно, где находится Юстас, но что им положительно запрещено сообщать его адрес кому-бы то ни было. В других отношениях распоряжения их клиента касательно жены были, по их выражению, "черезчур благородны". Мне стоило только написать им слово - и они тотчас прислали-бы копию с его письменной инструкции.

С своим обычным тактом, маиор спросил меня только о моем здоровье и более не задавал никаких вопросов. Он тотчас-же распрощался со мною и ушел с Бенджамином в сад, где они долго разговаривали.

Я заперлась в отведенной мне комнате и написала дяде Старквэтеру обо всем, что случилось, приложив копию письма мужа. Покончив с этим, я пошла подышать чистым воздухом, но мне скоро надоело ходить и я возвратилась в свою комнату. Добрый Бенджамин дал мне полную свободу оставаться наедине сколько мне было угодно. С вечеру я немного успокоилась и могла думать об Юстасе без слез и говорить с Бенджамином, не приводя в ужас бедного старика.

Ночь я провела гораздо лучше и на следующее утро была достаточно сильна, чтоб исполнить первый мой долг - отвечать мужу.

Вот что я ему написала:

"Я все еще слишком слаба, Юстас, чтобы писать тебе подробно; но мысли мои ясны. Я составила себе определенное мнение о тебе и о твоем письме. Я знаю, что мне следует делать в виду твоего бегства. Многия женщины на моем месте сочли-бы, что ты потерял всякое право на их любовь. Я этого не полагаю и пишу в тебе все, что думаю, просто и прямо.

"Ты говоришь, что любишь меня и потому удаляешься от меня. Я не могу этого понять. Что касается меня, то, несмотря на все сказанное и написанное тобою, несмотря на твой жестокий отъезд, - я люблю тебя и не брошу. Нет! пока я жива, я останусь твоей женою. Это удивляет тебя? Признаюсь, и мне оно непостижимо. Если-б другая женщина написала что-нибудь подобное человеку, который обошелся-бы с нею так, как ты со мною, то я не могла-бы объяснить себе её странного поступка. Действительно, я не понимаю себя. Я должна-бы ненавидеть, а между тем люблю тебя. Право, мне совестно за себя, но все это правда.

"Не безпокойся, я не стану тебя разыскивать или уговаривать возвратиться. Я не на-столько глупа, чтобы надоедать тебе. Ты теперь сам не свой, а когда придешь в себя, то сам вернешься, и я буду на-столько слаба, что прощу тебя.

"Но каким образом придешь ты в себя? Я думала об этом вчера целый день и сегодняшнюю ночь и, наконец, пришла к тому убеждению, что без моей помощи ты никогда не будешь снова человеком. Но в чем может заключаться эта помощь? Ответ не труден. То, чего не мог сделать для тебя закон, сделает жена. Помнишь, что я сказала тебе, очнувшись от обморока в квартире маиора Фиц-Дэвида? Я сказала, что первой моей мыслью, когда я узнала приговор шотландского суда, была решимость доказать его неправильность. Твое письмо укрепило во мне эту решимость. Единственное средство возвратить тебя к жене любящим и раскаивающимся мужем заключается в замене несправедливого шотландского приговора: "не доказано" честным английским приговором: "не виновен".

"Ты удивляешься, быть может, что женщина, ничего несмыслящая в юриспруденции, выказывает такия точные сведения по части законов; но женщина начала с того, что познакомилась с законом. А обратилась в лексикону Огильви и вот что там нашла: "приговор: "не доказано" означает, что во мнении присяжных не доказана виновность обвиняемого; а приговор: "не виновен" означает, что присяжные убедились в невинности обвиняемого". Последний приговор должен быть произнесен относительно тебя шотландскими присяжными и всем светом. Этой цели я с Божьей помощью посвящу всю свою жизнь.

"Кто мне поможет в этом деле - я не знаю. Я прежде надеялась, что мы рука в руку пойдем по трудному пути, ведущему к такой славной цели. Теперь эта надежда исчезла. Я не ожидаю и не прошу твоей помощи. Человек, думающий как ты, не может никому помочь; он осужден на безнадежность. Да будет так. Я стану надеяться на тебя и буду работать за двоих; если я буду действовать разумно, будь уверен, найду и помощь.

"Я ничего не скажу теперь о моих планах; я еще не прочла процеса. Мне достаточно уверенности в твоей невинности. Когда человек не сделал того, в чем его обвиняют, то наверное найдется средство это доказать. Рано или поздно, с чужой помощью или без нея, я найду это средство. Да, прежде, чем, я прочла хотя строчку твоего процеса, я говорю с полной уверенностью, что докажу твою невинность.

"Ты можешь смеяться или плакать над такою слепой уверенностью. Я, действительно, не знаю, заслуживаю-ли я насмешки или сожаления. Я только в одном убеждена: что возвращу тебя свету оправданным, незапятнанным.

"Пиши ко мне иногда, Юстас, и, несмотря на всю горечь настоящого положения, не теряй веры в любовь и преданность

Я прочла письмо Бенджамину. Он всплеснул руками, как, всегда делал в минуты изумления.

-- Я никогда не читал такого безумного письма, сказал добрый старик. - Ни одна женщина еще не задумывала ничего подобного. Боже милостивый! Невозможно нам, старикам, понять теперь взгляды и намерения нового поколения. Как-бы я желал, чтоб ваш дядя Старквэтер прочел это письмо. Чтобы он сказал? И это жена пишет к мужу! Вы решились послать письмо?

Я отвечала, в еще большему удивлению Бенджамина, что намерена сама передать это письмо стряпчим моего мужа, так-как желала прочесть его инструкцию, оставленную им.

Я отправилась в контору этих стряпчих. Их оказалось, двое и они оба меня приняли. Один был худощавый, мягкий человек с кислой улыбкой, а другой толстый, сердитый. Они оба мне очень не понравились; они, с своей стороны, тоже, видимо, чувствовали во мне сильное недоверие. Прежде всего они показали мне инструкцию мужа, в которой он назначал мне половину своего годового дохода. Я отказалась взять хоть пенс, из этих денег. Стряпчие были чрезвычайно удивлены. Им никогда не случалось во время долговременной практики встречать ничего подобного. Они старались образумить меня и поколебать мою решимость. Сердитый стряпчий требовал от меня объяснения. такого странного отказа, а его товарищ с кислой улыбкой заметил, что я, как женщина, конечно, не могла объяснять разумными доводами своих поступков.

-- Будьте так добры, передайте это письмо, господа, сказала я и вышла из конторы.

Я вовсе не желаю приписывать себе достоинств, которых но имею. Я отказалась от денег Юстаса только потому, что гордость мешала мне принять что-либо от него после его бегства. Мое собственное состояние (800 фунтов стерл. годового дохода) было, по брачному контракту, закреплено за мною. Этого было слишком достаточно для моей одинокой жизни, и потому я решилась довольствоваться этими деньгами. Бенджамин настаивал на том, чтобы я жила в его маленьком домике, и потому единственные представлявшиеся мне расходы были издержки по исполнению моего плана. Я могла быть независимой и не хотела никому быть обязанной. Исповедывая свои слабости и заблуждения, я должна упомянуть, что, несмотря на мою любовь в нужу, я не могла простить ему одного - утайки от меня его первой женитьбы. Я не могу объяснить, почему мысль об этом была мне нестерпима, но, вероятно, в глубине моего сердца я чувствовала ревность. Однако, всякая мысль о ревности была невозможна при воспоминании о несчастной смерти бедной женщины. Все-же Юстас не должен был скрывать от меня этой тайны. Что-бы он сказал, если б я была вдова и ничего ему об этом не сказала?

Я возвратилась уже вечером в Бенджамину, который встретил меня у ворот.

-- Вас ждет сюрприз, сказал он: - ваш дядя приехал. Получив ваше письмо сегодня утром, он отправился в Лондон с первым поездом.

Через минуту я была уже в объятиях доброго дяди. В моем тогдашнем положении я не знала, как благодарить дядю за его внимание во мне. Слезы навернулись у меня на глазах.

-- Я приехал за тобою, милое дитя мое, сказал он: - поедем к нам. Я не могу выразить, как искренно я сожалею, что ты покинула наш дом... Ну, ну, не будем об этом говорить. Несчастие уже случилось и надо только уменьшить его по возможности. Если-б твой муж попался мне... Прости Господи! Я забываю, что я пастор. Тетка тебя горячо целует. Она стала еще суевернее, чем прежде, и эта несчастная история ее нисколько не удивляет: она уверяет, что все горе произошло от того, что ты сделала ошибку, подписывая свое имя в церковной книге после венчания. Не правда-ли, какой вздор? Глупая она, но хорошая женщина и желает тебе добра. Она хотела ее мною приехать, но я ее не взял, сказав: "нет, останься дома и посмотри за хозяйством и приходом, а я привезу нашего ребенка". Валерия, тебя ждет твоя комната с белыми занавесками. Мы отправимся завтра утром с девятичасовым поездом, если ты можешь встать так рано.

Возвратиться в пасторский дом! Разве это было возможно? Похоронив себя в уединенном селении, как могла я стремиться в достижению своей цели? Нет, мне нельзя было возвратиться в дом дяди Старквэтера.

-- Благодарю вас, дядя, от всей души, сказала я, - но в настоящую минуту я не могу покинуть Лондона.

-- Ты не можешь покинуть Лондона! повторил он. - Что она хочет сказать, м-р Бенджамин?

-- Она в праве оставаться здесь, сколько ей угодно, м-р Старкветер, заметил Бенджамин, уклоняясь от прямого ответа.

-- Это не ответ, воскликнул дядя и, обратясь ко мне, прибавил: - что тебя задерживает в Лондоне? Ты прежде его терпеть не могла. Какая важная причина побуждает тебя оставаться здесь?

Я должна была рано или поздно открыть свои намерения моему старому другу и покровителю; поэтому, собравшись с силами, я рассказала ему все. Он выслушал меня, едва переводя дыхание от изумления.

-- Господи! с ужасом воскликнул добрый старик, обращаясь в Бенджамину; - бедняжка рехнулась от горя.

-- Я был уверен, что вы не одобрите её плана, сэр, сказал Бенджамин; - признаюсь, я сам его не одобряю.

-- Неодобрение слишком мягкое слово, отвечал пастор; - это просто безумие. Надеюсь, однакожь, что ты не серьезно решилась на такое невозможное дело? прибавив он, обращаясь ко мне.

-- Мне очень жаль потерять ваше доброе мнение, отвечала я, - но я должна сознаться, что твердо решилась исполнить свое намерение.

сделать это одна, без всякой помощи? Нечего сказать, удивительная ты женщина! Позвольте, однакожь, прибавил он, переходя вдруг от негодования к иронии, - простому, провинциальному пастору, непривыкшему к обществу адвокатов в юбках, спросить, как вя достигнете этого результата?

-- Я прежде всего, дядя, прочту стенографический отчет процеса.

-- Нечего сказать, подходящее чтение для молодой женщины! Затем я советую тебе прочесть несколько французских романов, это будет тебе полезно. Ну, а когда ты познакомишься с процесом, что ты намерена делать, - подумала ты об этом?

-- Да, дядя. Я прежде всего постараюсь вывести заключение из процеса о том, кто действительно совершил преступление. Потом я сделаю список свидетелей, говоривших в защиту мужа, и, розыскав их, скажу им, кто я, и что мне нужно. Я буду предлагать им всевозможные вопросы, преимущественно такие, которые адвокатам могли показаться или слишком мелочными, или совершенно пустыми. В дальнейших моих действиях я буду руководствоваться полученными ответами. Вот мой план, дядя, и никакия преграды не останова т меня от его исполнения.

Пастор и Бенджамин знаменательно переглянулись.

-- Должен-ли я понять из твоих слов, сказал достопочтенный Старквэтер, - что ты намерена странствовать по различным городам, розыскивая незнакомых тебе людей? Молодая женщина, брошенная мужем, в ком встретишь ты помощь и участие? Вы слышали, что она говорит, м-р Бенджамин? Я, право, не знаю, во сне-ли я это вижу или слышу на яву. Посмотрите на нее: она сидит спокойно, как-будто не сказала ничего необыкновенного. Но что-же мне с нею делать, что мне с нею делать?

-- Хотя мой план и кажется вам дерзким и неисполнимым, я все-таки намерена сделать попытку, дядя, отвечала я; - ничто другое меня не успокоит и не поддержит, а Богу известно, как мне теперь необходимы поддержка и спокойствие. Не думайте, что я говорю это только из упрямства, я вполне сознаю, что меня ожидают большие затруднения.

-- О-о! заметил пастор, принимая прежний иронический тон, - вы это сознаете? Ну, что-же, и то слава-богу!

Пастор встал с видом человека, терпение которого лопнуло.

-- Должен-ли я понимать из твоих слов, что ты все еще любишь м-ра Юстаса Мокалана?

-- Да, отвечала я.

-- Ты любишь героя знаменитого процеса об отравлении мужем жены! Ты любишь человека, обманувшого и бросившого тебя?

-- М-р Бенджамин, сказал пастор, - если она придет в себя до завтрашняго утра, пришлите ее в девяти часам в Локслейскую гостинницу, где я остановился. - Прощай, Валерия. Мне теперь нечего более с тобою говорить; я посоветуюсь с теткой, что нам делать дальше.

-- Поцелуйте меня, дядя, на прощанье.

-- С большим удовольствием, Валерия. но, признаюсь, я полагал, что, дожив до шестидесяти-пяти лет, я научился читать бегло в женском сердце, а выходит на поверку, что я ничего не смыслю в этом деле. - М-р Бенджамин, не забудьте моего адреса - Локслейская гостинница. Прощайте.

Проводив пастора до садовой калитки, Бенджамин возвратился ко мне и сказал очень серьезно:

-- Прощайте, мой добрый, старый друг, произнесла я, считая безполезным отвечать на его замечание.

Отвернувшись, чтоб скрыть выступавшия на глазах слезы, я пошла в свою спальню. Стора на окне не была опущена и осенняя луна заливала своим серебристым светом маленькую комнату.

памятную ночь возвратить мне данное ему слово. Я видела теперь перед собою его дорогое лицо, я слышала его милый голос: "Прости меня, говорил он, - за то, что я-любил тебя страстно, преданно; прости меня и забудь". А я отвечала: "О! Юстас, я женщина, не своди меня съума. Я не могу жить без тебя! Я хочу и должна быть твоею женой!" Теперь, после нашей свадьба, мы разлучены, хотя любим друг друга так-же пламенно, как и тогда. А почему? Потому, что его обвинили в преступлении, никогда им несовершенном, и что шотландские присяжные не съумели распознать невинного человека от виновного.

Смотря на луну и вспоминая прошедшее, я почувствовала в себе новые силы.

"Нет! воскликнула я в глубине своего сердца, - ни родственники, ни друзья не уговорят меня бросить дело мужа. Доказать его невинность будет целый всей моей жизни и я начну действовать с сегодняшней но "и".

Я опустила стору, зажгла свечку и в тиши ночной сделала первый шаг по трудному пути к достижению моей цели. С первой страницы до последней, не пропуская ни одного слова и не переводя дыхания, я прочла стенографический отчет дела по обвинению моего мужа в отравлении его первой жены.