Закон и жена.
Глава XXVII. М-р Декстер дома.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Закон и жена. Глава XXVII. М-р Декстер дома. (старая орфография)

ГЛАВА XXVII.
М-р Декстер дома.

Уличные мальчишки всего околотка окружали кабриолет, грубо выражая удовольствие при виде Ариеля в мужской шляпе и куртке. Лошадь стояла не спокойно, как-бы чувствуя влияние крика и шума, но возница с бичом в руке сидела неподвижно, величественно, не обращая никакого внимания на шутки и остроты, летевшия на нее со всех сторон.

-- Здравствуйте, сказала я, подходя к кабриолету.

-- Садитесь, лаконически произнесла Ариель, и когда я уселась, она ударила лошадь и мы поехали.

Я решилась во время всего путешествия не открывать рта зная по опыту, что от моей возницы нельзя было добиться ни слова. Но опыт не всегда непогрешим. После получасовой безмолвной езды Ариель вдруг заговорила:

-- Вы знаете, куда мы подъезжаем? спросила она, смотря прямо перед собою.

-- Нет, отвечала я: - мне эта дорога неизвестна. Куда-же мы подъезжаем?

-- К каналу.

-- Так что-жь?

-- Я думаю, не опрокинуть-ли вас в канал.

Это удивительное заявление требовало некоторых объяснений и я дерзнула спросить:

-- Зачем вы хотите меня опрокинуть?

-- Потому, что я вас ненавижу, отвечала она с холодной откровенностью.

-- Что я вам сделала?

-- Какие у вас дела с моим господином?

-- Вы хотите сказать - с м-ром Декстером?

-- Да.

-- Я хочу переговорить с ним.

-- Неправда. Вы хотите занять мое место. Вы, негодная, хотите причесывать его голову и бороду.

Я теперь поняла, в чем дело. Мысль, которую высказал шуткою Мизеримус Декстер накануне, мало-по-малу усвоивалась её тупым умом и, наконец, вылилась в словах ровно через пятнадцать часов.

-- Я вовсе не желаю прикасаться в его волосам и предоставляю это вам, сказала я.

Она взглянула на меня; её толстое лицо покраснело и мутные глаза блестели от необычного усилия высказать свою мысль и понять ответ.

-- Повторите ваши слова, и потише! воскликнула она.

-- Подтвердите клятвой, произнесла она, все более и более волнуясь.

Я совершенно серьезно (мы только-что подъехали в каналу) дала клятву.

-- Теперь вы довольны? спросила я.

Она ничего не отвечала, легко вздохнула и во всю дорогу уже более не смотрела на меня и не говорила ни слова. Мы проехали мимо канала и я избегла насильственного купанья. Миновав несколько улиц и пустырей, которые я смутно помнила, кабриолет повернул в узкий переулок, где не мог-бы проехать, экипаж большого размера, и остановился перед оградой и воротами совершенно мне неизвестными. Соскочив на землю, Ариель вынула из кармана ключ, отперла ворота и ввела лошадь во двор старинного дома Декстера. Лошадь сама пошла в сарай с кабриолетом, а Ариель повела меня в темную, пустую кухню. Потом, через каменный коридор, мы достигли приемной, куда мы накануне вошли через парадную дверь. Тут Ариель поднесла ко рту свисток, висевший у нея на шее, и огласила воздух резкими, звонкими нотами, которые были уже мне знакомы.

-- Подождите здесь, пока не услышите свистка господина, сказала она, в последний раз открывая рот; - тогда вы можете идти наверх.

Итак, Декстер должен был меня свистнуть, как собаку, и, что было гораздо хуже, я должна была повиноваться свистку. Я все-же ожидала, что Ариель извинится за такое безцеремонное обращение, но ни чуть не бывало: она молча обернулась и исчезла.

Подождав несколько минут и не слыша условного сигнала, я стала разсматривать картины, висевшия на стенах и которые накануне я не могла видеть в темноте. Под самым карнизом разноцветная надпись объясняла, что все оне были произведения Декстера. Не довольствуясь поэзией и музыкой, он занимался живописью. На одной стене расположена была колекция картин, под общим названием "Изображения страстей", а на другой: "Эпизоды из жизни Вечного Жида". Случайные зрители, подобные мне, нредуведомлялись надписью, что "м-р Декстер не имеет в виду лиц, ищущих природы в художественных произведениях, а исключительно руководствуется своим воображением, так-как природа выводит его из себя".

Удалив старательно из своей головы всякую мысль о природе, я начала прежде всего разсматривать картины, изображавшия человеческия страсти.

Как ни мало я понимала в живописи, но Мизеримус Декстер, повидимому, имел еще менее понятия о правилах этого искуства. Его картины можно было назвать скорее пачканьем, чем живописью. Болезненное, разстроенное воображение побуждало его изображать повсюду ужасы, и это составляло единственную замечательную черту всех его произведений.

Первая из картин, изображавших человеческия страсти, была "Ненависть". На берегу быстрой, пенящейся реки, под тенью громадного дерева лежал мертвец в пестрой одежде, а подле стоял, также в пестрой одежде, человек с поднятым мечом и с злобной радостью следил за крупными каплями крови, падавшими на землю с лезвея меча. Вторая картина, "Жестокость", разделялась на несколько отделений. В первом из них виднелась лошадь, которую страшно шпорил всадник, так-что из её бока торчали внутренности; во во втором-старик-ученый анатомировал живую кошку; в третьем - два идолопоклонника любезно поздравляли друг друга с пыткой двух христиан, из которых первого жарили на рашпере, а другого повесили на дереве в верху ногами, предварительно содрав с него кожу.

Не желая видеть остальные изображения страстей, я перешла к "Вечному Жиду" на противоположной стене. Вторая надпись уведомляла зрителя, что "Голандский матрос" был никто иной, как Вечный Жид, продолжавший свои скитания по морям. Приключения этой таинственной личности составляли предмет целого ряда картин. В первой виднелась гавань на скалистом берегу: корабль стоял на якоре и кормчий распевал на палубе. Море катило черные, грозные валы; в мрачных облаках блестела молния, при свете которой приближался в берегу призрачный корабль. Несмотря на недостатки исполнения, эта картина доказывала в её творце могущественное воображение и даже поэтическое чувство. В следующей картине призрачный корабль встал на якорь рядом с действительным судном, в величайшему ужасу кормчого. Вечный Жид вышел на берег; лодка его дожидалась, и в ней гребцы были очень маленького роста, с бледными лицами и в черной, погребальной одежде. Он, также весь в черном, поднимал руки к небу и устремлял на него умоляющие взгляды. Дикия, живые существа суши и воды, тигры, единороги, крокодилы, морския змеи, акулы и пр. окружали таинственного странника, как-бы очарованные и прирученные его взглядом. Небо и море были одинаково черны. Молния не было более видно и вся сцена освещалась только слабым мерцанием факела в руках духа мщения, простиравшого над Жидом свои громадные крылья. Конечно, эта картина была очень дика по мысли, но произвела на меня сильное впечатление.

Пока я разсматривала это странное художественное произведение, наверху раздался громкий свист. Я вскрикнула от испуга - до того были напряжены мои нервы и так сильно влияли на меня таинственная тишина, царившая в доме, и мое странное положение в данную минуту. Я хотела бежать; мысль остаться с глазу на глаз с человеком, который нарисовал эти ужасные картины, приводила меня в ужас. Я принуждена была сесть на стул и впродолжении нескольких минут не могла оправиться. Свисток раздался вторично, еще нетерпеливее, чем прежде. Я встала и поднялась по лестнице во второй этаж. Удалиться в это мгновение было слишком оскорбительно для моего достоинства, но сердце мое билось сильнее обыкновенного и я должна признаться, что видела теперь совершенно ясно всю неосторожность моего поступка.

В передней комнате над камином было зеркало. Я остановилась на минуту, чтоб взглянуть на себя.

Занавесь, скрывавшая внутреннюю дверь, была частью отдернута и, несмотря на мои тихие шаги, тонкий слух Декстера тотчас отгадал мое присутствие.

-- Это м-с Валерия? произнес он тем нежным тенором, которым он пел накануне. - Пожалуйста войдите.

Я вошла во внутреннюю комнату.

Тихо, почти незаметно подкатилось ко мне на встречу кресло и Мизеримус Декстер протянул мне руку. Голова его задумчиво поникла; большие голубые глаза томно смотрели на меня. Ничто в нем теперь не напоминало дикого, страшного существа, бывшого одну минуту Наполеоном, а другую - Шекспиром. Сегодняшний Декстер был задумчивый, меланхоличный, добродушный человек, который напоминал вчерашняго Декстера только своей странной одеждой. Теперь на нем была розовая, шелковая, стеганая куртка, а покрывало, скрывавшее его уродство, было атласное, светло-зеленого цвета; наконец, на руках у него были массивные золотые браслеты в древнем вкусе.

-- Как вы добры, что приехали меня утешить и очаровать своим присутствием, сказал он грустным, мелодичным голосом; - я нарочно надел самый красивый из моих костюмов. Не удивляйтесь; за исключением презренного, материального XIX столетия, мужчины носили всегда, также, как женщины, пестрые и дорогия материи. Сто лет тому назад джентльмен был прилично одет в розовом шелковом кафтане. Полторы тысячи лет тому назад патриции носили такие-же браслеты, как мои. Я ненавижу варварское презрение к красоте и мелочную боязнь расходов, которые ограничивают одежду современного джентльмена черным сукном, а украшения - одним кольцом. Я люблю быть блестящим и великолепным, особенно когда принимаю красавицу. Вы не знаете, как ваше общество для меня драгоценно. Сегодня один из моих грустных дней; непрошенные слезы выступают на глаза, я тяжело вздыхаю и жажду сострадания. Только подумайте, какое я несчастное существо! Бедный, одинокий, проклятый судьбою урод! Мое любящее сердце пропадает даром, мои необыкновенные способности остаются без употребления. Жалко, грустно, страшно! Пожалейте меня, пожалейте меня.

Его глаза были полны слез сострадания о самом себе. Он смотрел на меня и говорил, словно больной ребенок, требующий ласки. Странно сказать, но я никогда в жизни не чувствовала себя в таком неловком положении.

-- Пожалуйста пожалейте меня, продолжал он, - не будьте жестоки. Я прошу немногого. Прелестная м-с Валерия, скажите, что вы меня сожалеете.

Я исполнила его желание, но невольно покраснела.

-- Благодарствуйте, отвечал Декстер смиренно; - вы мне сделали большое одолжение, но не останавливайтесь на доброй дороге. Погладьте мою руку.

Я старалась всеми силами сдержать себя, но его последния слова, произнесенные самым серьезным тоном, показались мне до того нелепыми, что я расхохоталась.

Мизеримус Декстер взглянул на меня с таким изумлением, что мой хохот только еще усилился. Повидимому, это его нисколько не обидело. Оправившись от своего изумления, он откинулся на спинку кресла с выражением человека, критически слушающого музыкальную пьесу. Когда я перестала смеяться, он захлопал в ладоши и произнес с видимым удовольствием: "bis! bis!"

-- Мне, право, совестно, м-р Декстер, отвечала я совершенно серьезно. - Пожалуйста извините меня.

Он ничего не отвечал и мне показалось, что он даже не разслышал моих слов. Его переменчивая натура, повидимому, подверглась новой перемене. Он пристально смотрел на мое платье и, очевидно, был погружен в какие-то серьезные думы.

-- М-с Валерия, сказал он вдруг,---вам не покойно на этом стуле?

-- Нет, не безпокойтесь, отвечала я, - мне очень покойно.

-- Извините меня, продолжал он, - но на противоположном конце комнаты стоит индийское плетеное кресло, которое будет для вас несравненно покойнее. Простите меня, если я буду так груб, что не сам подам вам креело. На это есть причина.

У него была причина! Какую новую эксцентричную штуку хотел он выкинуть? Я встала и пошла за креслом, которое оказалось очень легким. Возвращаясь, я заметила, что его глаза странно впивались в мое платье и, что еще было страннее, результат этого исследования, казалось, частью его интересовал, частью огорчал.

Я поставила кресло подле него и только-что хотела сесть, как он снова послал меня в противоположный конец комнаты.

-- Сделайте одолжение, сказал он, - возьмите со стены индийский веер, он вас предохранит от огня. Мы сидим очень близко от камина. Еще раз простите, что я дозволяю вам самим служить себе. Но, поверьте, у меня на это есть причина.

Вторично он настаивал на своей "причине". Любопытство побуждало меня исполнять его капризы так-же слепо, как Ариель. Я пошла за веером и, возвращаясь, снова заметила, что он с прежним вниманием и странным выражением интереса и сожаления смотрел на мое простенькое платье.

Он хотел мне объяснить свое странное поведете, и я никогда в жизни не давала слова так охотно.

-- Я грубо поступил, дозволив вам самим принести кресло и веер, продолжал он; - причина, побудившая меня к этому, быть может, покажется вам очень странной. Вы заметили, что я очень внимательно смотрел на вас, пожалуй, даже слишком внимательно?

-- Да. Я думала, что вы разглядываете мое платье.

-- Нет, произнес он, качая головой и грустно вздыхая, - я не смотрел ни на ваше платье, ни на ваше лицо. Ваше платье мрачное. Ваше лицо - мне все еще незнакомое. Но, милая м-с Валерия, я хотел видеть вашу походку.

-- Вы одарена редкой для англичанки, красивой походкой, продолжал он. - Она имела хорошую походку. Я не мог отказать себе в счастьи увидать ее в вас. Вы для меня воскресили ее из мертвых и я видел в ваших движениях её грацию. Простите меня, мое побуждение било невинно и свято. Мое сердце обливается кровью и несказанно вас благодарит.

Он умолк и поник головой на грудь; но через минуту он снова ее поднял.

-- Мы говорили о ней

Я, вероятно, разсердилась-бы на всякого другого, но не на него, потому-что слишком жаждала снискать его доверие, особенно теперь, когда он сам заговорил о первой жене Юстаса.

-- Мы говорили, отвечала я, - о смерти м-с Мокалан и...

-- Да, да, перебил он меня с жаром, наклоняясь ко мне всем телом; - я удивлялся, какой интерес могла иметь тайна её смерти. Скажите мне, доверьте мне ваши самые сокровенная мисли. Я умираю от нетерпения узнать всю правду.

-- Этот вопрос интересует меня еще более, чем вас. Счастье всей моей жизни зависит от объяснения её таинственной смерти.

Он открыл изящную, маленькую корзинку, висевшую на ручке его кресла, и вынул канвовую работу со всеми принадлежностями. Я смотрела на него с изумлением.

-- Женщины, сказал он, - очень благоразумно собираются с мыслями, занимаясь рукодельем. Зачем-же мужчинам отказывать себе в таком прекрасном, простом способе успокоивать нервы и приводить в порядок мысли? Я следую благоразумному примеру женщин. Позвольте мне, м-с Валерия, собраться с мыслями.

Он серьезно расправил канву и принялся за работу с необыкновенной, чисто-женской быстротой.

-- Ну, сказал через несколько минут и-р Декстер, - я готов. Вы говорите, а я буду работать. Пожалуйста начинайте.