Закон и жена.
Глава XXVIII. Во мрак.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Закон и жена. Глава XXVIII. Во мрак. (старая орфография)

ГЛАВА XXVIII.
Во мрак.

С таким человеком, как Мизеримус Декстер, и с такой целью, как моя, нельзя было останавливаться на полдороге. Я должна была или открыть ему всецело мой план, или приискать какой-нибудь предлог для приличного отступления. В моем критическом положении полумеры были невозможны, даже если-б я была до них охотница. Поэтому я рискнула и сразу объяснила ему, в чем дело.

-- Вы до сих пор ничего не знаете обо мне, м-р Декстер, сказала я; - вы, я полагаю, не знаете, что мы с мужем теперь не живем вместе?

-- К чему говорить о вашем муже? сказал он холодно, не поднимая глаз от своей работы.

-- Это необходимо, отвечала я, - иначе нельзя объяснить то дело, по которому я обращаюсь к вам.

-- Вы не живете с вашим мужем, повторил он, вздохнув; - что-же, Юстас вас бросил?

-- Он покинул меня и уехал заграницу.

-- Без всякой надобности?

-- Без всякой.

-- Назначил он срок своего возвращения?

-- Если Юстас будет упорствовать в своем теперешнем мнении, он никогда не вернется.

Он в первый раз поднял голову от работы и с интересом взглянул на меня.

-- Неужели ссора такая серьезная? спросил он. - Вы разошлись по обоюдному согласию, прелестная м-с Валерия?

Тон, которым он произнес эти слова, мне не понравился. Его взгляд убедил меня, что, быть может, я напрасно рискнула на свидание с ним наедине, и я напомнила ему, скорее интонацией голоса, чем словами, о том уважении, которое он должен был мне оказывать.

-- Вы совершенно ошибаетесь, сказала я: - между нами не было не только ссоры, но даже ни малейшого недоразумения. Разлука нам обоим, м-р Декстер, одинаково горька.

-- Продолжайте пожалуйста, произнес он с иронической улыбкой, - я вас более не буду перебивать.

Вслед за этим я рассказала ему всю правду о том, что случилось между мною и моим мужем, стараясь, конечно, выставить поведение Юстаса в наивозможно-лучшем свете. Мизеримус Декстер бросил работу и, слушая меня, тихо смеялся, что, признаюсь, выводило меня из терпения.

-- Тут нет ничего смешного, наконец сказала я резко.

Его прекрасные голубые глаза уставились на меня с изумлением.

М-с Валерия, вы любите вашего мужа?

-- Я не люблю его, а обожаю всем сердцем, отвечала я.

-- Вы обожаете его всем сердцем, повторил Декстер, задумчиво поглаживая свою великолепную бороду; - отчего?

-- Оттого, что я не могу его не любить, отвечала я решительно.

-- Странно, сказал он, сатирически улыбаясь и как-бы про себя, - первая жена Юстаса тоже его любила. Есть люди, которых все женщины любят, и другие, которых никто не любит. И то, и другое ничем не обусловливается. Второй ни чуть не хуже первого, такой-же красивый, приятный, благородный, такого-же происхождения и, однако, за нумер первый женщины пойдут в огонь и в воду, а на нумер второй не бросят и взгляда. А отчего? Оне сами не знают, как только что призналась м-с Валерия. Объясняется-ли это физической причиной? Имеет-ли нумер первый такое магнетическое влияние на женщин, которого не имеет нумер второй? Мне надо изследовать этот вопрос на досуге и когда я буду в духе. Но я все-же, продолжал Декстер, - не знаю ваших побудительных причин, не знаю, к чему вы хотите изследовать страшную гленинчскую трагедию. Умная м-с Валерия, пожалуйста возьмите меня за руку и выведите меня из этого мрака. Не правда-ли, вы не оскорбляетесь моими словами? Пожалуйста не сердитесь, я вам подарю эту хорошенькую работу, когда ее окончу. Я бедный, одинокий, своеобразный урод, но не желаю никому вреда. Простите меня и вразумите.

Он принял снова свой детский, наивный тон, сопровождавшийся такой-же улыбкой. Я начала сомневаться, не слишком-ли резко я говорила с ним, и решилась вперед более обращать внимания на его физические и умственные недостатки.

-- Позвольте мне на минуту, м-р Декстер, перенестись в Гленинч, сказала я; - вы согласны со мною в том, что Юстас не виновен в взведенном на него преступлении? Это доказывает ваше показание на суде.

Он перестал работать и смотрел на меня пристально и серьезно.

-- Таково наше мнение, продолжала я; - но присяжные думали иначе. Вы помните, они постановили приговор: "не доказано". По-просту говоря, это значит, что присяжные, судившие моего мужа, отказались публично признать его виновным. Так-ли я говорю?

Вместо того, чтоб отвечать, он неожиданно положил работу в корзинку и пододвинул свое кресло ближе ко мне.

-- Кто вам это сказал? спросил он.

-- Я сама это вывела из прочтенного мною процеса.

До сих пор на его лице выражалось только серьезное внимание, а теперь впервые я заметила, что его лицо вдруг отуманилось, словно его поразило сомнение или подозрение.

-- Дамы обыкновенно не интересуются судебными делами, сказал он; - вас, должно быть, м-с Мокалан вторая, побуждает действовать очень важная причина?

-- Да, у меня важная причина. Мой муж покорился шотландскому приговору, его мать также, и друзья, на-сколько мне известно...

-- Ну?

-- Я не согласна с мужем, его матерью и друзьями. Я отказываюсь подчиниться шотландскому приговору.

Не успела я произнести этих слов, как в нем проявились признаки безумия, которое я до тех пор отрицала. Он неожиданно нагнулся во мне, схватил за плечи, а его дикие глаза безумно уставились на меня.

-- Что за хотите сказать? воскликнул он звонким, пронзительным голосом.

На меня напал страх. Я старалась не выказать его и дала ему почувствовать, что его фамильярное обращение меня оскорбляет.

-- Отнимите ваши руки, сэр, сказала я, - и отодвиньтесь.

-- Прошу извинения, сказал он, - смиренно прошу извинения. Этот предмет меня волнует, страшит, сводит съума. Вы не можете себе представить, с каким трудом я удерживаю себя. Но не обращайте на меня внимания, не пугайтесь. Мне очень совестно и я, право, крайне несчастлив, что вас оскорбил. Накажите меня. Возьмите палку и ударьте. Привяжите меня в креслу. Позовите Ариель, которая сильна, как лошадь, и прикажите ей держать меня. Милая м-с Валерия, невинно оскорбленная м-с Валерия, я готов подвергнуться всякому наказанию, только-бы узнать, что вы подразумеваете под неподчинением шотландскому приговору.

С этими словами он отодвинул кресло и прибавил:

-- Довольно-ли я далеко теперь от вас? Или вы меня все еще боитесь? Если хотите, я могу совершенно скрыться от ваших глаз.

Он приподнял зеленое покрывало, лежавшее на нем, и через секунду исчез-бы под ним, если-б я его не остановила.

-- Не говорите и не делайте больше ничего, я принимаю ваше извинение, сказала я. - Говоря о том, что я не хочу подчиниться мнению шотландских присяжных, я разумела именно то, что выражают эти слова. Шотландский приговор наложил пятно на моего муха. Оно его страшно тяготит и никто этого не знает лучше меня. Глубокое сознание своего позора заставило Юстаса меня покинут. Для него недостаточно знать, что я уверена в его невинности. Он возвратится ко мне и поверит, что я считаю его достойным руководителем и спутником жизни, только в том случае, когда его невинность будет доказана перед присяжными и всем светом, которые до сих пор в ней сомневаются. Он, его друзья и адвокаты отчаиваются когда-либо найти доказательство его невинности. Но я его жена и никто из вас не любит его, как я. Я одна не отчаяваюсь и не хочу слушаться голоса разума. Если Господь сохранит мне жизнь, м-р Декстер, я посвящу ее одному делу - доказать невинность мужа. Вы его старый друг и я пришла просить вашей помощи.

Теперь, повидимому, я, в свою очередь, испугала его. Он вдруг побледнел и тревожно провел рукою по лбу, как-бы желая отогнать от себя безпокойную мысль.

-- Во сне я все это слышу? сказал он слабым голосом. - Ночное вы видение или нет?

Он снова стал подвигаться ко мне. Я подняла руку. Он тотчас остановился. Наступила минута молчания. Мы пристально смотрели друг на друга. Я видела, что руки его дрожали, лицо все более и более бледнело, а нижняя губа отвисла. Я воскресила в его уме какое-то давно забытое воспоминание во всем его прежнем ужасе.

Он первый заговорил.

-- Так вот для чего вы хотите раскрыть тайну смерти м-с Мокалан? сказал он.

-- Да.

-- Да.

Он медленно поднял руку и, указав на меня пальцем, спросил:

-- Вы кого-нибудь подозреваете?

Он произнес эти слова глухим, угрожающим тоном. Я тотчас поняла, что мне надо быть осторожной. В то-же время, если-бы я теперь не выказала ему полного доверия, я могла потерять награду за все, чем я рисковала и что претерпела в опасном свидании с Мизеримусом Декстером.

-- Быть может.

-- А это лицо в ваших руках?

-- Знаете вы, где оно находится?

Он медленно поник головою на спинку кресла и судорожно, глубоко вздохнул. Был-ли он разочарован или освободился от ужасного страха, или просто утомился физически и умственно? Кто мог на это ответить? Кто мог его понять?

-- Дайте мне пять минут сроку, сказал он слабым голосом, не поднимая головы: - вы уже знаете, как всякое воспоминание о гленинчской трагедии волнует и тяготит меня. Будьте так любезны, позвольте мне оправиться. В соседней комнате есть книги. Извините меня; через пять минут я буку в вашим услугам.

Я молча вышла в круглую комнату. Он последовал за мною до двери и запер ее.