Закон и жена.
Глава XXXIII. Образец моего безумия.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Закон и жена. Глава XXXIII. Образец моего безумия. (старая орфография)

ГЛАВА XXXIII.
Образец моего безумия.

Непонятное подчинение шотландцев клерикальной тирании установленной церкви породило ошибочный взгляд большинства англичан на их национальный характер.

Общественное мнение, разсматривая господство в Шотландии "суботняго дня", находит, что этот обычай ни в одной христианской стране не достигает такой дикой строгости, что целая нация дозволяет духовенству лишать ее впродолжении одного дня в неделе права путешествовать, телеграфировать, есть горячий обед, читать газеты, разрешая только зевать в церкви и напиваться пьяным дома. Видя все это, общественное мнение выводит не без основания, что народ, подчиняющийся таким общественным порядкам, должен быть самым строгим, черствым и скучным народом на земле. Такими кажутся шотландцы издали, но всякий, кто знает их лично, конечно, согласится со мною, что нет народа более веселого, сообщительного, гостеприимного и либерального во всех отношениях, как нация, соблюдающая так строго "суботний день". Впродолжении шести дней в неделе большинство шотландцев отличается спокойным юмором, благоразумием и веселостью; но на седьмой день они серьезно слушают, как их пасторы уверяют с кяфедры, что прогулка в воскресенье - святотатство.

Я не имею возможности объяснить этой аномалии в характере шотландского народа и только указываю на нее, как на необходимое предисловие перед появлением в моем рассказе редко встречающагося в литературе типа добродушного, веселого шотландца

Во всех других отношениях я нашла, что м-р Плеймор был замечателен только отрицательно. Он был ни стар и ни молод, ни красив и ни урод; вообще он по походил на типичного стряпчого и говорил совершенно правильно по-английски, с самым легким шотландским акцентом.

-- Я старый друг м-ра Юстаса Мокалана, сказал он, радушно пожимая мне руки. - и очень счастлив познакомиться с его женой. Где ни желаете сесть? Около окна? Вы достаточно молоды, чтоб не бояться света. Вы в первый раз в Эдинбурге? Я буду очень рад сделать наше пребывание в нашем городе как можно приятнее. М-с Плеймор сочтет за честь с вами познакомиться. Мы остались в Эдинбурге на короткое время. В городе итальянская опера, и у нас есть на сегодня ложа. Будьте так любезны, отобедайте у нас без всякой церемонии и потом отправимся в театр.

-- Вы очень добры, отвечала я, - но в настоящую минуту я встревожена и не расположена ехать в театр. В моем письме я, кажется, упомянула, что желаю спросить у вас совета по очень важному делу.

-- Неужели? произнес он; - по правде сказать, я не прочел до конца вашего письма, а увидев ваше имя и просьбу принять вас в конторе, я немедленно вам ответил. Извините меня пожалуйста. Вы желаете спросить у меня совета по судебному делу? Надеюсь, что у вас нет никаких тяжб?

-- Собственно тяжбы у меня нет, но я нахожусь в очень грустном положении и приехала просить вашего совета. Вы удивитесь, узнав, в чем дело, и я боюсь, что отниму у вас много времени.

-- Я и мое время к вашим услугам, сказал он; - объясните, чем я могу вам служить, и не торопитесь. У меня теперь нет особо спешных занятий.

Его доброта и любезность совершенно меня успокоили и я подробно, откровенно рассказала ему свою странную историю.

Он открыто обнаруживал впечатление, производимое на него моим рассказом. Моя разлука с мужем видимо встревожила его, а решимость оспорить приговор шотландских присяжных и несправедливое подозрение против м-с Бьюли сначала позабавили его, а потом изумили. Но самое сильное на него влияние произвели мое свидание с Мизеримусом Декстером и разговор с леди Клариндой. Он впервые изменился в лице и, вскочив, промолвил как-бы про себя:

-- Господи! неужели мой взгляд, наконец, окажется справедливым?

Я ни мало не желала дозволить ему скрыть от меня какие-бы то ни было мысли по этому предмету и громко сказала:

-- Я, кажется, вас очень поразила?

-- Прошу тысячу раз извинения! воскликнул он, вздрагивая всем телом. - Вы не только меня поразили, но открыли мне глаза на это дело. Я вижу теперь возможность объяснить таинственное гленинчское дело. Но в каком странном положении мы оба находимся, прибавил он с своим обычным добродушием. - Скажите пожалуйста, м-с Мокалан, вы нуждаетесь в моем совете или я в вашем?

-- Какая новая идея блеснула у вас в голове? спросила я.

-- Я еще не могу вам ее сообщить, отвечал он, - несмотря на то, что я всячески стараюсь говорить с вами как друг, а не как стряпчий; но привычка берет свое. Осторожность стряпчого не дозволяет мне высказать своих мыслей до более подробного исследования дела. Сделайте одолжение, повторите часть рассказанных вами фактов и позвольте мне предложить вам несколько вопросов. Считаете-ли вы возможным удовлетворить в этом отношении мои желания?

-- С вашей поездки к Декстеру вместе с свекровью. Когда вы попросили его высказать вам взгляд его за таинственную смерть первой жены Юстаса Мокалана, то он взглянул на вас подозрительно, не правда-ли?

-- Да, очень подозрительно.

-- И его лицо просияло, когда вы сказали, что основываете ваш вопрос только на том, что прочитали в печатном отчете его процеса?

-- Да.

Он вынул лист бумаги из ящика своей конторки, обмокнул перо в чернила и после минутного раздумья просил меня сесть поближе к нему.

-- Теперь стряпчий исчезает, сказал он, - и его место заменяет друг. Между нами не будет никаких тайн. Я старый друг вашего мужа и питаю к вам лично большое сочувствие. Я вижу необходимость вас предупредить, пока еще время, и могу это сделать только решившись на большой риск, чти едва-ли исполнил-бы кто-нибудь из моих собратий. Я вполне вам доверюсь, как человек и стряпчий, хотя я шотландец. Следите за мною, пока я напишу несколько заметок, и вы узнаете, что я думаю по этому делу.

Я повиновалась и наклонила голову к его плечу.

Он начал писать следующее:

"Убийство в Гленинче. Вопросы: в каком положении находится Мизеримус Декстер относительно убийства? Что он (повидимому) знает по этому делу?

"У него какие-то особые, тайные взгляды. Он подозревает, что высказал их как-нибудь случайно или что их открыли нештатным для него образом. Убедившись в противоположном, он очень успокоивается".

Тут перо м-ра Плеймора остановилось и он продолжал свои вопросы.

-- Перейдемте к вашему второму посещению Декстера, уже наедине, произнес он. - Повторите эту часть вашего рассказа. Что он сделал и какое выражение было на его лице, когда вы объявили свое желание не подчиняться шотландскому приговору?

Я повторила то, что уже известно читателям. М-р Плеймор тогда быстро прибавил к своим заметкам следующия строки:

"Он обнаруживает все симптомы панического страха; он воображает, что ему грозит какая-то непонятная опасность; он то выходит из себя от бешенства, то смиренно раболепствует. Он хочет во что-бы то ни стало узнать истинный смысл слов его собеседницы, и, удовлетворившись в этом отношении, он прежде бледнеет и сомневается, на яву-ли он, а потом, без всякой видимой причины, обвиняет свою собеседницу в подозрении кого-нибудь. Вопрос: когда в доме пропадает небольшая сумма денег и мы объявляем об этом слугам, то что мы думаем о слуге, который первый восклицает: "вы меня подозреваете?"

Он снова положил перо и спросил:

-- Так?

Я начала догадываться о цели его заметок и, не отвечая на вопрос, просила объяснить мне безотлагательно его взгляд. Он погрозил мне пальцем и сказал:

-- Нет еще. Но ответьте: так-ли я записал?

-- Совершенно.

Я рассказала все, что помнила, и м-р Плеймор взялся в третий раз за перо. Вот как оканчивались его заметки:

"Его косвенно уверяют, что не он, по крайней мере, подозреваемое лицо. Он откидывается на спинку кресла, тяжело вздыхает и просит оставить его наедине под предлогом, что этот разговор его очень встревожил. По возвращении в комнату посетительница находит, что Декстер в этот промежуток времени пил вино. Она возобновляет разговор, а не Декстер. Она прямо говорит, что убеждена в убийстве м-с Мокаланв рукою отравителя. Декстер едва не падает в обморок. Под влиянием какого рокового страха он находится? Конечно, это ужас преступника, опасающагося уличения. Иначе нельзя объяснить его поведение. Потом он быстро переходит от одной крайности к другой. Он вне себя от радости, когда оказывается, что его посетительница сосредоточивает свои подозрения на отсутствующем лице. Тогда, и только тогда, он ищет спасения в уверении, что с самого начала разделял эти самые подозрения. Вот факты. К какому простому заключению приводят они?"

Он кончил писать и, устремив на меня проницательный взгляд, ждал, пока я первая начну разговор.

-- Я понимаю вас, м-р Плеймор! воскликнула я. - Вы полагаете, что Декстер...

-- Повторите, прервал он меня, - слова Декстера, которыми он подтвердил ваше мнение о бедной м-с Бьюли.

-- Он сказал: "Нет и тени сомнения, м-с Бьюли ее отравила".

-- Я последую такому хорошему примеру и с маленьким изменением скажу: нет и тени сомнения, Декстер ее отравил.

-- Вы шутите, м-р Плеймор?

-- Я никогда в жизни не говорил так серьезно. Ваше смелое посещение Декстера и еще более неосторожная, откровенная беседа с ним привели к удивительным результатам. Свет, которого не мог бросить закон на таинственное гленинчское убийство, брошен женщиной, которая не хочет слушать здравомыслящих советов и настаивает на своем. Это совершенно невероятно, но однако справедливо.

-- Невозможно! невозможно! воскликнула я.

-- Что невозможно? спросил он холодно.

-- Невозможно, чтоб Декстер отравил первую жену моего мужа.

-- Отчего невозможно?

-- Как можете вы это спрашивать? отвечала я с ожесточением, совершенно выходя из себя. - Я вам сказала, что он отзывается о ней с такой любсьью и уважением, которыми моглабы гордиться любая женщина. Он живет воспоминаниями о ней. Я обязана его дружеским приемом какому-то случайному сходству с нею. Я видела слезы на его глазах, слышала судорожную дрожь в его голосе, когда он говорил о ней. Он, может быть, самый коварный человек во всех других отношениях, но он верен её памяти и в этом меня не обманул. Женщина безошибочно узнает, когда мужчина говорит о своей любви. Он столько-же её убийца, сколько я. Мне совестно спорить, м-р Плеймор, но я решительно не могу с вами согласиться и меня даже сердит ваше предположение.

Он, казалось, был скорее обрадован, чем оскорблен моими резкими словами.

-- Вам нечего сердиться на меня, милая м-с Мокалан. Я в одном отношении совершенно с вами согласен, только иду немного далее.

-- Я вас не понимаю.

-- Сейчас поймете. Вы говорите, что Декстер питает к покойной м-с Мокалан любовь и уважение. Я смею утверждать, что он просто был страстно влюблен в нее. Я это знаю от нея самой; она удостоивала меня своим доверием и дружбою в последние годы её жизни. Миверимус Декстер не только был влюблен в нее до её замужества, но, несмотря на его уродство, предлагал ей свою руку. Она благоразумно скрывала это от м-ра Мокалана и, я полагаю, вам также лучше всего последовать её примеру.

-- И после этого вы утверждаете, что он ее отравил?

Я старалась найти на это подобающий ответ и начала, не зная сама, чем кончу:

-- М-р Декстер старый и преданный друг моего мужа. Узнав о моей решимости протестовать против шотландского приговора, он, быть может, опасался...

-- Он, быть может, опасался дурных последствий для вашего мужа от пересмотра дела, перебил меня м-р Плеймор, доканчивая фразу. - Вы немного перехитрили, м-с Мокалан, и ваши слова не согласуются с вашей твердой верой в невинность мужа. Освободитесь от одного заблуждения, которое может привести вас к роковому результату, если вы будете упорно следовать по однажды избранному пути. Поверьте - мне, Мизеримус Декстер перестал быть другом вашего мужа в тот день, когда последний женился на несчастной отравленной женщине. Я согласен, что Декстер отлично поддерживал свою личину, как в публике, так и в частной жизни. Его показание на суде в пользу своего друга отличалось тем глубоким чувством, которого следовало от него ожидать. И, однако, я твердо убежден, что у м-ра Мокалана нет злее врага на свете, как Мизеримус Декстер.

От этих слов на меня повеяло холодом. Я чувствовала, что теперь, по крайней мере, он был прав. Юстас женился на женщине, которая отказала в своей руке Декстеру. Мог-ли Декстер когда-нибудь это простить? Я по совести должна была ответить - нет.

открытие истины. Одно дело быть нравственно убежденным, как я, в виновности Мпзеримуса Декстера, и другое - найти ясные улики, которые могли-бы послужить доказательством на суде. В этом и заключается величайшая трудность этого дела. Если я не ошибаюсь, весь вопрос теперь сводится к тому, чтобы доказать виновность Декстера и тем освободить вашего мужа от всякого подозрения. Но как это сделать? У нас нет ни малейшей улики против него. Вы можете обвинить Декстера только на основании его собственного признания. Вы меня слушаете?

Я слушала, но очень неохотно. Если он был прав, то, конечно, я находилась в безъисходном положении. Но я никак не могла признать, что он прав, несмотря на всю его опытность и знания. Я высказала это с большим смирением.

-- Во всяком случае, сказал он, добродушно улыбаясь, - вы должны сознаться, что Декстер не вполне откровенен с вами. Он все еще скрывает что-то от вас.

-- Да, я это признаю.

-- Хорошо. Мы в этом оба согласны; только я полагаю, что он скрывает от вас признание своей виновности, а вы думаете, что он не дает вам тех сведений, которые могут уличить в преступлении другое лицо. Остановимтесь на этом и посмотрим, каким образом можете вы выпытать у него то, что он скрывает.

-- Конечно, а если убеждение не удастся, то можете-ли вы обманом или угрозой заставить его проговориться?

-- Ваши собственные заметки, м-р Плеймор, могут вас убедить в том, что я уже раз навела на него ужас, хотя я только женщина и ни мало этого не желала.

-- Славный ответ. Вы полагаете, что однажды одержав успех, вы его одержите всегда. Хорошо, но вам не мешает поближе познакомиться с характером и темпераментом Декстера. Как вы полагаете, не обратиться-ли нам к помощи безспорного авторитета в этом деле?

Он говорил таким тоном, словно упоминаемый им авторитет находился подле нас. Я невольно обвела взором всю комнату.

С этими словами он открыл ящик своей конторки и вынули какую-то бумагу из целой связки документов.

-- Подготовляя защиту вашего мужа, продолжал он, - мы затруднялись включить в число свидетелей Мизеримуса Декстера. Конечно, в то время никто не подозревал его, но мы боялись его эксцентричности и даже некоторые из нас полагали, что он мог от волнения на суде совершенно сойти с ума. Не зная, на что решиться, мы обратились к помощи знаменитого доктора, познакомили его под каким-то предлогом с Декстером, и он выдал следующее медицинское свидетельство.

Плеимор развернул бумагу и, сделав на ней карандашсм отметки, подал мне.

-- Прочтите эти строчки; для вас будет и их достаточно.

"Резюмируя все мои замечания, я прихожу к тому убеждению, что в нем скрываются все признаки тайного сумасшествия, но явных, активных симптомов еще нет. Поэтому я полагаю, что мы можете представить его на суд без всякого опасения. Он способен сказать и сделать много странностей, но его ум находится еще под контролем его воли, и, из чувства самоуважения, он явится разумным свидетелем. Что-же касается будущого, то я в состоянии только высказать мои предположения. Что он сойдет с ума, если будет жив, я ни мало не сомневаюсь, но вопрос в том, когда придет сумасшествие? Это вполне зависит от состояния его здоровья. Его нервная система очень впечатлительна и есть симптомы, что он своим образом жизни сильно ее расшатал. Если он бросит дурные привычки, о которых я выше упоминал, и будет каждый день выходить на воздух по нескольку часов, то он может сохранить разсудок еще надолго. Если-же он будет упорно продолжать свою теперешнюю жизнь, или, другими словами, будет губить свою нервную систему, то сумасшествие не заставит себя ждать. Без всякого предупреждения, в одно мгновение, в то самое время, быть может, когда он совершенно разумно разговаривает, он впадет в сумасшествие или идиотство. В том и другом случаях не может быть никакой надежды на выздоровление. Однажды нарушится равновесие умственных сил - и он погиб на всю жизнь".

Когда я окончила чтение, м-р Плеймор спрятал бумагу в конторку и произнес:

-- Вы теперь прочитали мнение одного из величайших научных авторитетов. Может-ли Декстер, по вашему мнению, принять меры к успокоению своей нервной системы? Какие преграды и опасности видите вы на пути к достижению вашей цели?

Я ничего не отвечала.

влиянием разстроенных нервов, он обнаружил перед вами свои страх. Можете-ли вы снова взять его врасплох? Нет. Он нас ожидает и будет на стороже. Вам придется иметь дело с его хитростью. Можете-ли вы померяться с ним в этом отношении? Если-б не разговор с леди Клариндой, то ему удалось-бы обмануть нас и сосредоточить все ваше внимание на м-с Бьюли.

На это нечего было отвечать, но я старалась ответить.

-- Он сказал мне правду, насколько ее знал. То, что он видел в коридоре, действительно случилось.

-- Он сказал вам правду из хитрости, зная, что это усилит ваше подозрение. Я надеюсь, вы не думаете, что он его разделял?

-- Отчего-же нет? Он так-же мало знал, как и я до разговора с леди Клариндой, о том, что делала м-с Бьюли в эту ночь. Может быть, он так-же удивится, как я, когда я передам ему рассказ леди Кларинды.

-- Что-бы я ни сказал, вы никогда не убедитесь в справедливости моего взгляда, сказал он.

-- У меня нет ни вашего ума. ни вашей опытности, отвечала я, - но, к сожалению, я не могу разделять вашего мнения.

-- Вы твердо решились еще раз увидеться с Декстером?

-- Да, я дала ему слово.

более с м-ром Декстером.

И он говорил то-же, что моя свекровь, Бенджамин и маиор Фиц-Дэвид! Все были против меня. И все-же я устояла. Теперь, вспоминая о прошедшем, меня даже удивляет это упорство, и мне как-то стыдно признаться, что я ничего не отвечала м-ру Плеймору. Он молча ждал, не сводя с меня глаз. Его взгляд выводил меня из терпения и я встала с кресла.

Он понял, что наш разговор кончен, и также встал.

-- Хорошо, сказал он с каким-то грустным добродушием; - неблагоразумно с моей стороны было ожидать, чтоб такая молодая женщина, как вы, разделила мнение старого стряпчого. Позвольте мне только напомнить вам, что наш разговор должен остаться между нами, по крайней мере на время. Ну, теперь поговорим о чем-нибудь другом. Могу я вам чем-нибудь служить? Вы одне в Эдинбурге?

-- Нет. Я приехала с старым другом моего отца, который знает меня с детства.

-- Да, вероятно.

-- Сделайте мне одолжение, обдумайте все, что я вам сказал, и заезжайте сюда еще завтра утром.

-- С большим удовольствием, м-р Плеймор, хотя-бы только для того, чтоб еще раз поблагодарить вас за вашу доброту.

На этом мы разстались, Провожая меня до дверей, добродушный старик грустно вздохнул, и этот вздох подействовал на меня сильнее всех его аргументов. Мне совестно было, что я так упрямо сопротивлялась его разумным советам, но все-же я устояла и, простясь с ним, вышла на улицу.