Закон и жена.
Глава XL. Немезида.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Закон и жена. Глава XL. Немезида. (старая орфография)

ГЛАВА XL.
Немезида.

Садовник отворил нам калитку, очевидно предупрежденный о нашем посещении.

-- М-с Валерия? спросил он.

-- Да.

-- А это ваш друг?

-- Да.

-- Не угодно-ли вах пожаловать наверх. Вам дом известен.

Проходя по сеням, я остановилась на минуту и, увидав в руках Бенджамина его любимую трость, сказала:

-- Ваша палка вам будет только мешать; оставьте ее лучше здесь.

-- Она может мне пригодиться наверху, отвечал Бенджамин резко: - я не забыл того, что случилось в библиотеке.

Не было времени вступать с ним в спор и я молча пошла по лестнице.

На верхней ступени я услыхала какой-то странный, жалобный вопль, который повторился два раза прежде, чем мы вошли в круглую приемную. Я первая подошла к двери и увидала многосторонняго Мизеримуса Декстера совершенно с новой стороны.

Несчастная Ариель стояла перед столом, на котором виднелось блюдо с маленькими пирожками. В разстоянии двух аршин от нея находился Мизеримус Декстер и держал две веревки, противоположные концы которых туго сжимали кисти обеих рук Ариель.

-- Попробуй еще, красавица, сказал он, - возьми пирожок.

Ариель повиновалась и быстро протянула руку, но в ту самую минуту, как её пальцы прикоснулись в пирожку, Декстер с дьявольской жестокостью и проворством дернул за веревку. Я едва не выхватила палки у Бенджамина и не сломала ее об голову злого урода. Ариель на этот раз перенесла пытку с спартанским безмолвием. Она прежде Декстера увидала меня; стиснула зубы, побагровела от боли, но даже не застонала.

-- Бросьте веревку! воскликнула я с негодованием; - отпустите ее, м-р Декстер, или я тотчас уеду.

Услыхав мой голос, он вскрикнул от радости и глаза его уставились на меня, словно он хотел меня съесть.

-- Войдите, войдите! воскликнул он; - посмотрите, чем я занимаюсь в безумные минуты ожидания, посмотрите, как я убиваю время нашей разлуки. Войдите, войдите. Сегодня я нахожусь в сердитом настроении, благодаря нетерпеливому желанию вас видеть, м-с Валерия. А когда я нахожусь в сердитом настроении, мне надо кого-нибудь мучить. Вот я и мучу Ариель. Посмотрите на нее. Она еще ничего сегодня не ела и никак не может схватить пирожка. Но не жалейте её. У Ариель нет нервов и ей не больно.

-- У Ариель нет нервов и ей не больно, повторило несчастное создание, оскалив зубы на меня за непрошенное вмешательство.

-- Бросьте веревку! воскликнула я с еще большей злобой, - или я тотчас уйду.

Мой громкий, резкий голос подействовал на нежные нервы Мизеримуса Декстера.

-- Какой прекрасный голос, произнес он, и, бросив веревку, сказал повелительным тоном: - Возьми пирожки.

Ариель прошла мимо меня. Веревка висела на её вспухших руках; но, бросив на меня вызывающий взгляд, она гордо повторила:

-- У Ариель нет нервов; ей не больно.

-- Вот видите, сказал Мизеринус Декстер: - я не сделал ей ничего дурного и бросил веревку, как только вы приказали. Не будьте жестоки со мною, м-с Валерия, после вашего долгого отсутствия. А это кто? спросил он, заметив Бенджамина, стоявшого в дверях. - Знаю: это добродетельный джентльмен, олицетворявший убежище для страждущих, в первый раз, когда я его видел. Вы изменились в худшему, сэр. Вы теперь играете совершенно иную роль. Вы олицетворяете карающее правосудие. Это ваш новый покровитель, м-с Валерия? Понимаю. Ваш покорный слуга, господин карающее правосудие, прибавил он, иронически кланяясь Бенджамину; - я заслужил ваше посещение и подчиняюсь своей судьбе. Войдите, сэр; я постараюсь сделать вашу должность синекурою. Эта женщина - свет моей жизни. Поймайте меня в неуважении в ней, если можете! А вы, м-с Валерия, дайте мне руку в доказательство того, что вы меня простили, прибавил он, подъезжая во мне в своем кресле. Я протянула руку и он почтительно поцеловал ее. - Один раз, только один раз. О, бедный Декстер, продолжал он с своим обычным эгоизмом: - теплое у него сердце, а пропадает даром в одиночестве. Грустно, грустно! бедный Декстер! Сегодня прекрасная погода, сэр! воскликнул он вдруг ироническим тоном, обращаясь к Бенджамину; - это особенно приятно после продолжительных дождей. Неугодно-ли вам чего-нибудь? Сделайте одолжение, присядьте. Когда карающее правосудие не выше вас, то ему приличнее сидеть на стуле.

-- А обезьяне приличнее сидеть в клетке, отвечал Бенджамин, выведенный из себя замечанием Декстера об его малом росте.

Этот сарказм нисколько не подействовал на Мизеримуса Декстера, - он, повидимому, даже не обратил на него внимания. Он сноза изменился и стал задумчив, тих; его глаза были устремлены на меня с грустным, восторженным выражением. Я села на ближайшее кресло и взглянула на Бенджамина, который тотчас понял меня. Он сел позади Декстера и так, что мог постоянно меня видеть. Ариель молча ела пирожки, поместившись на скамейке у ног своего господина, и смотрела на него, как верная собака. Наступило минутное молчание. Я могла теперь на свободе разсмотреть Мизеримуса Декстера.

Перемена, происшедшая в нем со времени последняго нашего свидания, не только изумила меня, но и испугала. Письмо м-ра Плеймора не могло приготовить меня к такому печальному зрелищу.

Его лицо исхудало и словно съежилось. Мягкость взгляда исчезла; глаза налились кровью и безсознательно смотрели в пространство; некогда могучия руки дрожали. Его болезненная бледность еще более оттенялась черной бархатной курткой. Безчисленные морщинки вокруг глаз значительно увеличились. Голова словно провалилась между плечами. Он так постарел, что месяцы, прошедшие со времени моего отъезда из Англии, казались годами. Вспоминая слова доктора, что сохранение Декстером разсудка зависит от спокойного состояния его нервов, я не могла не почувствовать, что умно поступила, приехав поспешно из Испании (если только мне оставалась надежда на успех). В виду всего, что я знала о нем и чего могла опасаться, я была уверена, что его конец близок. Смотря на него, я внутренно сознавала, что передо мною погибший человек.

Мне было жаль его. Да, жаль, хотя это чувство совершенно не соответствовало цели, для которой я явилась к нему. Я знала, что он был жесток, и подозревала его в коварстве.Но все-же я его сожалела, и Мизеримус Декстер отгадал:

-- Благодарю вас! воскликнул он неожиданно; - вы видите, что я болен, и сожалеете меня, милая, добрая Валерия.

-- Эту даму, сэр, зовут м-с Мокадан, произнес Бенджамин строгим тоном; - говоря с нею, не забывайте, что вам нет никакого дела до её имени.

Это новое замечание Бенджамина, точно также, как первое, не обратило на себя внимания Декстера. Он, повидимому, забыл даже об его присутствии.

-- Вы очень порадовали меня своим посещением, продолжал он, - но увеличьте еще мое счастье. Дайте мне насладиться мелодичностью вашего голоса. Разскажите, что вы делали со времени вашего отъезда из Англии.

Мне необходимо было начать с ним разговор и потому я рассказала о своей поездке за-границу.

-- Так вы все еще любите Юстаса? спросил он с горечью.

-- Я люблю его, может быть, более, чем прежде.

Он закрыл лицо руками и через несколько минут сказал своим прежним, глухим голосом:

-- Вы оставили Юстаса в Испании, а сами возвратились одне в Англию. Что вас побудило к этому?

Он опустил руки и взглянул на меня. В глазах его виднелись удивление и испуг.

-- Неужели, воскликнул он, - вы не хотите оставить в покое этой несчастной истории? Неужели вы все еще намерены раскрыть гленинчскую тайну?

-- Да, м-р Декстер, и я все еще надеюсь, что вы мне поможете.

Прежняя подозрительность выразилась теперь на его лице.

-- Как могу я вам помочь? произнес он; - разве я могу переменить факты? Я старался вам помочь, продолжал он, просияв, словно неожиданная, блестящая мысль озарила его голову; - я сказал вам, что поездка м-с Бьюли в Эдинбург была только хитростью, чтоб удалить от себя всякое подозрение; я сказал вам, что, может быть, яд подала горничная м-с Бьюли. Убедились-ли вы в справедливости моих слов? Находите-ли вы эту идею основательной?

-- Я не вижу основательности в этой идее, отвечала я; - что могло побудить служанку сделаться врагом м-с Мокалан?

-- Ны у кого не было причины быть врагом м-с Мокалан! воскликнул Декстер с жаром: - она была олицетворенной добротой на земле и она никогда не причиняла ни малейшого вреда кому-бы то ни было словом или делом. Она была святая. Уважайте её память. Оставьте мученицу мирно покоиться в её могиле.

С этими словами он снова закрыл лицо и вздрогнул всем телом от сильного внутренняго волнения.

Ариель неожиданно встала и, подойдя ко мне, промолвила шопотом:

-- Разсердите еще раз моего господина, и я вцеплюсь в вас десятью когтями.

Бенджамин вскочил со стула; он видел движение Ариель, но не слышал её слов. Я знаком просила его успокоиться. Ариель возвратилась к своему месту и устремила снова безсознательный взор на Декстера.

-- Не плачьте, сказала она; - вот веревки. Помучьте меня. Заставьте меня кричать от боли.

Он ничего не отвечал и не пошевелил рукой.

Ариель стала напрягать свои тупые умственные способности, чтоб обратить на себя его внимание. Это вполне доказывалось её насупленными бровями и взором, безсознательно устремленным в пространство. Вдруг она радостно захлопала в ладоши. Победа! В её уме блеснула мысль.

-- Господин! воскликнула она, - господин! Вы давно не рассказывали мне сказок. Разскажите хорошую, длинную сказку, полную крови и преступлений. Приведите втупик мою глупую голову, заставьте меня содрогаться от ужаса.

Неужели она случайно затронула ту струну, которая могла заставить его заговорить о предмете, интересовавшем меня более всего, на свете) Я знала, что он гордился своим искуством "рассказывать истории" и что одним из его любимых препровождений времени было приводить втупив Ариель непонятными для нея сказками. Пустится-ли он теперь в дикую, сказочную область, или, помня, что мое упорство все еще грозило ему исследованием гленинчсвой трагедии, употребит всю свою хитрость, чтобы новой стратагемой сбить меня с толку?

Последнее было всего вероятнее; но, к моему удивлению и ужасу, оказалось, что я еще не знала Декстера. Ариель удалось отвлечь его от предмета, на котором был сосредоточен его ум за минуту перед тем. Он поднял голову. На лице его играла самодовольная улыбка. Он был теперь так слаб, что даже Ариель умела затронуть его самолюбие. Мороз пробежал по моему телу. Неужели я приехала поздно?

Мизеримус Декстер заговорил, но не со мною, а с Ариель.

-- Бедняжка, сказал он снисходительно, гладя ее по голове: - ты не понимаешь ни одного слова в моих рассказах, не правда-ли? И, однако, я умею заставить содрогаться твое грубое, безчувственное тело и заинтересовать твой тупой ум. Я особенно искусен в драматических рассказах, продолжал он, взглянув на меня и, повидяному, совершенно забыв о нашем предыдущем разговоре. - Это несчастное создание служит лучшим доказательством моего искуства. Когда она слушает мои рассказы, то представляет любопытный предмет для психологического исследования. Забавно видеть, как эта полоумная бедняжка делает отчаянные усилия, чтоб понять мои слова. Вы сами сейчас в этом убедитесь. Во время вашего отсутствия и был не в духе и не рассказывал ей ни одной истории. Не думайте, чтоб это мне стоило большого труда. Мое воображение неисчерпаемо. Вы по природе очень серьезны, но я уверен, что вас это зрелище позабавит. Я также человек серьезный, но всегда смеюсь, глядя на нее.

-- Он всегда смеется, глядя на меня, сказала Ариель, хлопая в ладоши и бросая на меня торжествующий взгляд.

на этот предмет. Но как было создать этот случай, который заставил-бы его раскрыть тайну, так тщательно им скрываемую? Одно было ясно, что если я дозволю ему спокойно рассказать сказку, то потеряю драгоценное время, и потому я решилась, несмотря на "десять когтей" Ариель, всячески мешать Декстеру в удовлетворении его нового каприза.

-- Ну, м-с Валерия, начал он громко и гордо: - слушайте. Ну, Ариель, напрягай все свои умственные способности. Я буду импровизировать роман и поэму. Я начну с старинной сказочной формулы: жили-были...

Я ждала случая, чтоб перебить его, но он на первых-же словах сам остановился и, бросив вокруг себя дикий взгляд, провел рукой несколько раз по лбу. Потом он тихо засмеялся и промолвил:

-- Надо, кажется, подстрекнуть мои дремлющия силы.

Неужели его разсудок исчез? Я не замечала никаких признаков этого давно ожидаемого, рокового события, пока не возбудила в его уме воспоминаний о покойной м-с Мокалан. Была-ли теперешняя слабость только минутной случайностью, первым предостережением, как ему, так и нам? Придет-ли он в себя, если мы дадим ему время? Бенджамин заинтересовался сценой, происходившей перед его глазами, и стал внимательно следить за Декстером чрез спинку его кресла. Даже Ариель была удивлена и тревожно смотрела на него, забыв о моем присутствии.

Все мы с нетерпением ждали, что он скажет, что он сделает.

-- Арфу! воскликнул он: - музыка меня возстановит.

Ариель подала ему арфу.

-- Господин, что с вами? спросила она.

Он махнул рукою, чтоб она замолчала.

-- Ода в честь сочинителей, торжественно произнес он, обращаясь ко мне; - стихи и музыка, импровизированные Декстером. Слушайте.

Он стал медленно перебирать пальцами струны арфы, но мы не слышали ни мелодии, ни.слов. После нескольких минут молчания голова его поникла и он припал к арфе. Я вскочила и подошла к нему. Уснул он или упал в обморок?

Я взяла его за руку и назвала по имени.

В ту-же минуту Ариель встала между нами и грозно взглянула на меня. Однако Мизеримус Декстер услышал мой голос и, подняв голову, устремил на меня такой странный, спокойный взгляд, какого я еще никогда не видывала.

-- Возьми арфу, сказал он, обращаясь к Ариель, очень слабым, усталым голосом.

Полоумная Ариель, по глупости или на зло мне, снова вывела его из терпенья.

-- Что с вами, господин? промолвила она, держа в руках арфу: - что-же вы не рассказываете истории?

-- Не надо никакой истории! воскликнула я; - я хочу о многом переговорить с м-ром Декстером.

-- Вы непременно этого хотите? сказала Ариель, подходя ко мне и подняв свою тяжелую руку.

Но голос Декстера остановил ее.

Она смиренно повиновалась и отнесла арфу на другой конец комнаты.

-- Я знаю, что возстановит мои силы, конфиденциально сказал Декстер, подвигая во мне свое кресло: - мне необходим моцион. Я уже давно не трогался с места. Вы увидите, как движение хорошо на меня подействует.

Он нажал пружину кресла и отправился в свое обычное путешествие по комнате. Но тут, как и во всем остальном, обнаружилась происшедшая в нем громадная перемена. Кресло его уже не носилось вихрем по комнате, как прежде: оно подвигалось, но медленно, и он с трудом приводил его в движение. Наконец он остановился, едва переводя дух.

Мы следовали за ним. Впереди шла Ариель, а потом я с Бенджамином. Декстер нетерпеливо махнул рукой, желая сказать что-то мне одной.

-- Я совершенно отвык от движения, сказал он слабым голосом, когда я подошла к нему: - мне сердце не позволяло весело летать по комнате, поднимая шум и треск, во время вашего отсутствия.

Всякий пожалел-бы его в эту минуту! Даже Ариель поняла его грустное положение и начала жалобно стонать. Чародей, который один мог возбудить её дремавшия чувства, подействовал на нее так-же сильно своим безмолвным равнодушием, как и прямым обращением к её тупым умственным способностям.

-- Что с вами, господин? Что-же вы не рассказываете сказки? повторила она, жалобно всхлипывая.

-- Не слушайте её, сказала я шопотом: - вам нужен воздух. Пошлите за садовником и поедемте погулять в вашем кабриолете.

Но все было тщетно. Ариель хотела во что-бы то ни стало обратить на себя его внимание и её мрачный голос повторял по-прежнему:

-- Что-же вы не рассказываете сказки? Что-же вы не рассказываете сказки?

Гордый дух Декстера, наконец, в нем проснулся.

-- Ах, ты чертовка! воскликнул он, поворачивая кресло и обращаясь к ней; - ты услышишь сказку. Я могу ее рассказать и разскажу. Вина! чего ревешь, идиотка? Дай мне вина. Отчего прежде не пришла мне эта мысль в голову? Царственное вино Бургундии - вот что воскресит мои силы и разбудит ною голову. Дай всем стаканы. Честь и слава царю вин, кло-де-вужо!

Ариель открыла шкаф в нише и подала вино. Декстер выпил полный стакан одним залпом и заставил нас последовать его примеру. Конечно, я и Бенджамин сделали только вид, что пьем, но Ариель, по примеру своего господина, осушила разом весь стакан. Вино почти мгновенно подействовало на её слабую голову. Она затянула глухим голосом какую-то песню, которая в сущности была бесконечным, механическим повторением двух слов: "разскажите сказку, разскажите сказку!" Между тем Декстер налил себе второй стакан.

-- Послушайтесь меня хоть раз, промолвил шопотом Бенджамин: - уедемте отсюда.

-- Еще одну попытку, отвечала я, также шопотом, - позвольте мне еще одну, последнюю попытку.

Ариель продолжала своим глухим, сонным голосом: "разскажите сказку! разскажите сказку!"

Мизеримус Декстер поднял голову. Вино подействовало и на него. На лице его снова показался румянец, в глазах его заблестела мысль. Царь Бургундии воскресил его! Доброе старое вино сослужило мне неоценимую услугу. Я могла еще надеяться на успех моей последней попытки.

-- Не надо сказки, сказала я: - я хочу поговорить с вами, м-р Декстер. Я не расположена слушать сказки.

-- Не расположены! повторил он с прежней, иронической улыбкой; - я понимаю: вы думаете, что мое воображение оскудело, и не хотите прямо в этом сознаться. Я докажу, что вы ошибаетесь, я докажу, что Декстер - еще прежний Декстер. Замолчи, Ариель, или я тебя выгоню из комнаты. Сказка готова, вот здесь, м-с Валерия, прибавил он, бросив на меня хитрый, знаменательный взгляд; - она вас наверно заинтересует, мой прелестный друг. Вернемтесь к камину и выслушайте сказку о "Госпоже и служанке".

Сказка о "Госпоже и служанке", очевидно, была замаскированной историей и-с Бьюли и её горничной. Название сказки и взгляд, брошенный им на меня, снова возбудили во мне почти исчезнувшия надежды. Наконец, он пришел в себя и к нему возвратились его обычная проницательность и природная хитрость. Под предлогом рассказать сказку для Ариель, он, очевидно, хотел вторично сбить меня с толку и навести на ложный след. Он действительно сказал правду: Декстер все еще был прежний Декстер.

-- Есть надежда, шепнула я ему на ухо; - не забудьте сигналов.

Мы все заняли наши прежния места. Ариель снова бросила на меня угрожающий взгляд. Несмотря на действие вина, расположившого ее к веселости, она все также решительно давала мне понять, что отразит всякую попытку с моей стороны прервать рассказ Декстера. Но теперь я горела еще большим желанием, чем она, выслушать до конца сказку, Сюжет её был полон западней для Декстера. Всякую минуту он мог забыться и вместо придуманных обстоятельств рассказать истину; на каждом слове он мог выдать себя.

-- Публика разселась-ли по местам? Публика готова-ли? начал он весело, поглядывая по сторонам; - поверните ваше лицо в мою сторону, прибавил он, нежно обращаясь во мне; - кажется, я прошу немногого. Вы смотрите на червяка, ползающого по земле, почему-же вам не смотреть на меня? Позвольте мне искать вдохновения в ваших глазах, позвольте мне насытиться вашим лицезрением. Подарите улыбкой человека, счастье которого вы нарушили. Благодарю вас, благодарю вас, свет моей жизни. Ну, теперь перейдем в сказке, сказал он, посылая мне поцелуй и откидываясь на спинку кресла. - Какую придать ей форму? Конечно, драматическую - это лучшая, древнейшая, кратчайшая форма рассказа. Название простое, выразительное: "Госпожа и служанка". Место действия: романическая страна - Италия; время: романический век - XV столетие. Посмотрите на Ариель. Она столько-же знает о XV веке, сколько кошка в кухне, а она уже глубоко заинтересована моим рассказом; счастливая Ариель!

Ариель взглянула на меня, опьянев от вина и торжества над мнимой соперницей.

-- Я знаю не более кошки в кухне, повторила она с самодовольной улыбкой. - Я счастливая Ариель, а вы что?

Мизеримус громко расхохотался.

-- Что я вам говорил? воскликнул он: - не правда-ли, она забавна? Действующия лица драмы, продолжал он: - три женщины: Ангелика, благородная аристократка по душе и рождению; Кунигунда, прелестный дьявол в юбке; Даморида, её несчастная служанка. Сцена первая: мрачная комната под сводами в старинном замке; вечереет, совы кричат в лесу, лягушки квакают в болоте. Посмотрите на Ариель! Слышно, как её кости дрожат, прекрасная Ариель!

-- Прекрасная Ариель, сонно повторила моя соперница, вызывательно смотря на меня.

Мизеримус Декстер поднес к губам стакан с вином, который стоял подле него на маленьком столике, приделанном в его креслу. Я следила за каждым его движением.

Лицо его по-прежнему горело и глаза блестели. Поставив стакан на стол и весело щелкнув языком, он продолжал:

-- Действующия лица: Кунигунда и Даморида. Кунигунда говорит: "Даморида". - "Сударыня?" - "Кто лежит больная в комнате над нами?" - "Благородная Ангелика". Молчание. Кунигунда снова говорит: - "Даморида". - "Сударыня?" - "Как обращается с тобой Ангелика?" - "Эта благородная женщина добра и милостива ко всем; она добра и милостива ко мне". - "Ухаживала ты за нею, Даморида?" - Иногда, сударыня, чтоб дать отдохнуть сиделке". - "Давала ты ей лекарство?" - "Раза два". - "Даморида, возьми ключ и отопри шкатулку, вон на том столе". (Даморида исполняет приказание.) - "Видишь ты зеленую стклянку?" - "Вижу, сударыня". - "Возьми ее". (Даморида повинуется.) - "Знаешь-ли ты, что в ней находится?" - "Нет, сударыня". - "Хочешь знать? (Даморида почтительно кланяется.) Это яд. (Даморида вздрагивает и хочет оттолкнуть от себя яд, но Кунигунда знаком приказывает держать стклянку.) Даморида, я открыла тебе одну из моих тайн, сказать-ли тебе другую? (Даморида молчит от страха.) Я ненавижу Ангелику, она разлучает меня со счастьем всей моей жизни. Её судьба в твоих руках". (Даморида падает на колени и, перекрестившись, как набожная особа, говорит): - "Сударыня, вы меня пугаете; что это значит?" (Кунигунда подходит к ней и, устремляя на нее страшный взгляд, шопотом произносит): - "Ангелика должна умереть так, чтобы никто меня не подозревал. Ангелика должна умереть от твоей руки!"

Он умолк и снова взялся за стакан, но на этот раз не только омочил губы в живительную влагу, а выпил большой глоток. Неужели силы снова его покидали? Я внимательно взглянула на него. Лицо его горело по-прежнему, но глаза потускнели. Действительно, я заметила, что последния слова он произнес гораздо тише. Неужели его воображение оскудевало и вино уже более на него не действовало?

Мы все ждали. Ариель безсознательно смотрела на него с разинутым ртом. Бенджамин неподвижно ждал сигнала, держа на коленях открытую записную книжку я заслоняя ее рукою.

-- Даморида, продолжал Мизеринус Декстер, - услыхав эти страшные слова, всплескивает руками. - "О! сударыня, сударыня! Как могу я убить такую прекрасную, благородную женщину! Зачем я подвину на нее руку?" - "Затем, отвечает Кунигунда, - что ты обязана мне повиноваться". - "Нет, нет, сударыня! я не могу этого сделать!" восклицает Даморида, ударяя головою об пол. - "Ты ничем не рискуешь, продолжает Кунигунда: - я отвлеку все подозрения от тебя и от меня". - "Нет, нет! Я не могу, я не могу!" повторяет Даморида. Глаза Кунигунды блестят злобою, она вынимает из-за пазухи...

Декстер умолк и схватился рукою за голову. Он походил теперь на человека не страждущого, но забывавшого, что говорил. Я не знала, что мне делать: помочь-ли ему в рассказе или молчать. Я ясно понимала его намерение. Он хотел под видом итальянской сказки ответить на мой вопрос: какой повод мог быть у служанки м-с Бьюли в убийству первой жены моего мужа. Если он мог найти разумный повод, то достиг-бы своей цели - отвлечь меня от истинного пути в моих поисках за правдой. Невинная горничная м-с Бьюли сосредоточила бы на себе все мое внимание, и Декстер остался-бы в покое на-долго.

Обдумав хорошенько мое положение, я решилась молчать.

Минуты шли за минутами. Я тревожно ждала. Если-б ему удалось сочинить вероятный повод в преступлению горничной и придать своему вымыслу романическую форму, вполне подходившую к его сказке, он доказал-бы, что владеет своими умственными способностями в большей степени, чем предполагал свидетельствовавший его шотландский доктор. Вопрос заключался в том, удастся-ли ему это?

Ему удалось. Конечно, придуманный им повод не был очень новым или убедительным и, очевидно, стоил ему большого труда, но все-же, хорошо или дурно, он объяснил, почему служанка должна была совершить убийство.

-- Кунигунда, продолжал он, вынимает из-за пазухи сложенную бумагу и, развернув ее, говорит: - "Взгляните сюда." - Даморида смотрит на бумагу и в отчаянии бросается к ногам своей госпожи. В руках Кунигунды позорная тайна прошедшей жизни служанки. Кунигунда может сказать ей: - "Выбирай одно из двух: или я открою твое прошедшее, которое опозорит тебя и твоих родителей, или ты исполнишь мою волю". Даморида могла-бы вынести позор, если-б он упал только на нее; но её родители честные люди, она не может их опозорить. Что ей делать? Смягчить сердце Кунигунды нет никакой надежды; ей остается только указать на материальные преграды к совершению убийства. - "Сударыня, сударыня! восклицает она, - как могу я это сделать, когда сиделка постоянно в комнате?" - "Она по временам спит и выходит из комнаты", отвечает Кунигунда. - "Сударыня, сударыня! продолжает Даморида: - дверь в спальню заперта и у сиделки ключ".

Ключ! я тотчас вспомнила о ключе, пропавшем в Гленинче. Он, повидимому, также спохватился и умолк. Я решилась дать сигнал Бенджамину и, облокотясь на ручку кресла, стала играть серьгою. Бенджамин немедленно вынул карандаш и устроил записную книжку у себя на коленях, так, чтоб Ариель не могла ее увидеть, если-б она случайно взглянула на него.

-- На чем я остановился? спросил он наконец.

Мои надежды разсеялись так-же быстро, как воскресли. Но я отвечала, как ни в чем не бывало:

-- Вы остановились на том, когда Даморида сказала Кунигунде...

-- Да, да, перебил он меня; - но что-же она сказала?

-- Она сказала: "дверь в спальню заперта и ключ у сиделки".

-- Нет! воскликнул он с жаром, привскакивая на своем кресле: - вы ошибаетесь. Ключ! Я никогда не говорил о ключе.

-- Мне показалось, что вы упомянули о ключе, м-р Декстер.

-- Нет, нет! воскликнул он: - я говорил о чем-то другом, а вы забыли.

Я не стала с ним спорить, боясь дурных последствий. Мы снова стали ждать продолжения рассказа. Повинуясь, хотя и неохотно, моему капризу, Бенджамин записал слова, которыми мы поменялись с Декстером, и теперь он держал в руке карандаш, готовый продолжать свою работу. Ариель тихо поддавалась усыпляющему влиянию, вина, пока голос Декстера раздавался в её ушах, но теперь она безпокойно смотрела на него.

Он сидел молча, неподвижно, держа рукою голову, видимо стараясь собраться с мыслями и отогнать от себя окружающий его мрак.

-- Что-же сказка? воскликнула, наконец, Ариель жалобным голосов.

Он вздрогнул, как-бы очнувшись от сна, и нетерпеливо покачал головой, словно стряхивая с себя угнетавшее его бремя.

-- Потерпи немного, сказал он: - сказка сейчас возобновится.

Он с отчаянием ухватился за первую попавшуюся мысль, не заботясь, служила-ли она продолжением прерванного рассказа или нет.

-- Даморида упала на колени, произнес он, - она залилась слезами. Она сказала...

Он снова умолк и стал безсознательно глядеть по сторонах...

-- А как, бишь, я назвал другую женщину? спросил он после минутного молчания, ни в кому прямо не обращаясь и как-бы говоря в пространство.

-- Вы назвали другую женщину Кунигундой, отвечала я.

Услыхав звук моего голоса, он обратил свои глаза на меня, но его неподвижный, безсознательный взгляд смотрел не на меня, а куда-то вдаль. Даже его голос изменился, когда он повторил мои слова. Он говорил тихо, глухо, беззвучно. Я слышала нечто подобное, сидя у постели Юстаса, когда он находился в бреду. Неужели настал конец?

-- Я назвал ее Кунигундой, повторил он, - а другую я назвал...

-- А другую вы назвали Даморидой, подсказала я.

Ариель взглянула на Декстера с испугом и дернула его за рукав, чтоб обратить на себя внимание.

-- Разве это сказка, господин? спросила она.

-- Это сказка, отвечал он, несмотря на нее и по-прежнему устремив глаза в пространство; - но отчего Кунигундой? отчего Даморидой? Лучше госпожей и служанкой. Легче запомнить госпожу и служанку...

Он задрожал всем телом и продолжал:

-- Что-же служанка сказала госпоже? Что? Что? Что?

Голос его пресекся. Через мгновение он как-бы очнулся.

Новая-ли мысль озарила его или он вдруг вспомнил что-нибудь старое, давно забытое, невозможно сказать; только он продолжал с неожиданной, лихорадочной поспешностью:

-- "Письмо", служанка сказала - письмо. О, сердце мое! Каждое слово поражает кинжалом мое сердце. О! письмо страшное, страшное, страшное письмо!

О чем он говорил? Что значили эти странные слова? Не говорил-ли он о действительно случившихся событиях в Гленинче, полагая, что продолжает сказку? После исчезновения всех других умственных способностей сохранилась-ли на мгновение его память? Говорил-ли он теперь роковую правду в последнюю минуту перед окончательным сумасшествием? Мне стало страшно, дыхание у меня спиралось.

Держа карандаш в руке, Бенджамин бросил на меня знаменательный взгляд, как-бы предостерегая от грозившей опасности. Ариель казалась спокойной и довольной.

-- Продолжайте, сказала она: - мне нравится сказка, продолжайте.

-- Служанка сказала госпоже... нет, госпожа сказала служанке: "Покажи ему письмо. Это надо, надо сделать". Служанка сказала: "Нет, не надо. Не покажу. Пустяки. Пусть его страдает. Мы его отстоим". - "Покажи". - "Нет". - "Пусть будет, что будет. Покажи". Госпожа сказала...

Он умолк и провел несколько раз рукою перед глазами, как-бы что-то отгоняя от себя.

-- Кто-же говорила последняя? продолжал он: - госпожа или служанка? Госпожа? Нет. Конечно, говорит служанка, громко, положительно. Подлецы, не дотрогивайтесь до стола. Там дневник. Кальдершо, No 9. Спросить Данди. Вам недостать дневника. Я вам скажу на ухо: дневник приведет его в виселице. Я не хочу, чтоб он был повешен. Как вы смеете дотрогиваться до моего кресла? Мое кресло - и. Как вы смеете дотрогиваться до меня?

Последния слова озарили меня светом. Я читала эти самые слова в отчете процеса моего муха, в показании помощника шерифа. Мизеримус Декстер произнес их в то время, когда полицейские агенты отбирали бумаги у моего мужа. Не было никакого сомнения, что мысли его теперь сосредоточивались на роковой гленинчской тайне.

-- Зачем вы останавливаетесь, господин! воскликнула она: - рассказывайте, рассказывайте! Что-хе сказала госпожа служанке?

-- Что сказала госпожа служанке? повторил он, едва слышно смеясь, и продолжал все быстрее и быстрее: - госпожа сказала служанке: "Его отстояли. Но что делать с письмом? Сожги его. Нет огня в камине. Нет спичек в ящике. Весь дом вверх дном. Нет слуг. Разорви письмо. Брось лоскутки в корзинку с ненужными бумагами. Выбрось все вместе. Исчезла на-веки. О, Сара! Сара! Сара! Исчезла на-веки".

Губы его зашевелились, но голос так ослаб, что я едва его слышала.

Он вдруг привскочил на кресле, всплеснул руками и воскликнул с страшным, диким хохотом:

-- Ха, ха, ха! Как смешно! Отчего вы не смеетесь? Смешно! Смешно! Ха, ха, ха!..

Он упал на спинку кресла. Дикий хохот перешел в тихий вопль. Потом он тяжело вздохнул; глаза, обращенные в потолку, смотрели безсмысленно, слепо, на открытых губах закоченела безчувственная, неподвижная улыбка. Наконец, грянул удар Немезиды. Предсказание шотландского доктора исполнилось. Для Декстера настала мрачная, непробудная ночь.

После первой минуты испуга, который, однако, не мог уничтожить во мне сожаления к несчастному, я бросилась к нему на помощь. Я ничего не видела, ничего не слышала; я желала только одного - возвратить его к жизни, если это было еще возможно. Но не успела я сделать и одного шага, как кто-то меня с силою отдернул назад.

Я обернулась.

Ариель подбежала прежде меня к Декстеру, приподняла его на кресле, обняв одной рукой; другой-же она размахивала индийским кистенем, который схватила из собрания восточного оружия, висевшого над камином. Она совершенно преобразилась. Её тупые глаза сверкали, как у дикого зверя, зубы скрежетали.

-- Вы это сделали! воскликнула она, с ожесточенным азартом грозя мне кистенем; - подойдите к нему - и я размозжу вам голову. Подойдите - и от вас не останется ни одной косточки!

Бенджамин держал меня одной рукою, а другой отворил дверь. Я стояла неподвижно и смотрела на Ариель, которая как-то странно приковывала меня к себе. Увидав, что мы быстро удалялись, она бросила на пол кистень и, припав головой в груди Декстера, стала громко всхлипывать.

"Ариель, та дура". О! придите в себя! Придите в себя!

Бенджамин вытащил меня в другую комнату, и последнее, что я слышала, был дикий вопль несчастного создания, которое любило Декстера, как преданная женщина и верная собака. Тяжелая дверь затворилась за нами и Бенджамин запер ее на замок. Я очутилась в круглой приемной и долго плакала, как безпомощный ребенок. Так подействовала на меня эта страшная сцена.

-- Нечего плакать, спокойно сказал Бенджамин; - лучше, Валерия, возблагодарить Бога, что вы здравы и невредимы. Пойдемте.

Он вынул ключ из замка и ми отправились вниз. После минутного размышления он отворил наружную дверь. Садовник по-прежнему работал в саду.

-- Вашему хозяину сделалось дурно, сказал Бенджамин: - а женщина, прислуживающая ему, потеряла голову, если у ней когда-нибудь была голова. Где живет ближайший доктор?

-- Хозяину дурно? Чорт возьми! Я сбегаю за доктором. Я его скорее найду, чем вы.

-- Скажите доктору, чтоб он привел с собою кого-нибудь, прибавил Бенджамин: - ему, быть может, понадобится помощь.

Садовник остановился.

-- Оба его любят. Полу-обезьяна, полу-человек, а оба его любят. Я этого не могу понять.

Через несколько времени садовник возвратился с доктором, спокойным, решительным человеком. Бенджамин пошел к нему на встречу.

-- У меня ключ, сказал он; - пойти мне с вами наверх?

Доктор ничего не отвечал, но, взяв за руку Бенджамина, отвел его в сторону. Впродолжении нескольких минут они разговаривали шопотом.

С этими словами он пошел в лестнице в сопровождении садовника.

-- Могу я остаться здесь, сэр? спросила я, останавливая его; - меня очень тревожит, чем все это кончится.

Прежде, чем отвечать, он пристально взглянул на меня.

-- Вам лучше ехать домой, сударыня, произнес он; - садовник знает ваш адрес?

-- Хорошо. Я уведомлю вас обо всем. Послушайтесь меня, поезжайте домой.

Бенджамин взял меня за руку. Я оглянулась и видела, как доктор и садовник поднялись по лестнице.

-- Нечего обращать внимания на его слова, сказала я шопотом; - подождемте в саду.

Бенджамин и слышать не хотел, чтобы я могла ослушаться доктора.

Я взглянула на него с удивлением. Мой старый друг, обыкновенно столь смиренный и уступчивый, теперь выказывал такую твердость и решительность, каких я в нем не подозревала. Он повел меня через сад в калитке, где нас дожидался кэб.

По дороге домой Бенджамин подал мне свою записную книжку.

-- Что мне делать со всем вздором, который я тут записал? спросил он.

-- Вы все записали! воскликнула я с изумлением.

Выбросить памятную книжку за окошко?

-- Дайте ее мне.

-- Что вы с ней сделаете?

-- Не знаю. Я посоветуюсь с м-ром Плеймором.