Закон и жена.
Глава L. Конец моего рассказа.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Коллинз У. У., год: 1875
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Закон и жена. Глава L. Конец моего рассказа. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА L.
Конец моего рассказа.

Спустя десять дней мы возвратились в Англию с разрешения докторов и в сопровождении Бенджамина.

Дом м-с Мокалан в Лондоне был очень поместительный и мы с радостью приняли её приглашение поселиться у нея до моих родов и окончательного устройства нашей будущей жизни.

Вскоре после приезда в Англию я получила грустное известие о смерти Декстера. Он очень медленно и тихо разстался с жизнью. За несколько часов до смерти он пришел в себя, узнал Ариель, сидевшую у его постели, назвал ее по имени и спросил обо мне. Доктор хотел послать за мной, но прежде, чем отправился посланный, все уже было кончено. Мизеримус Декстер торжественно произнес: "Молчите! Моя голова устала, я хочу спать"; закрыл глаза - и заснул вечным сном. Таким образом кончилась жизнь этого странного, многосторонняго существа, ознаменованная несчастиями и преступлениями, проблесками поэтического таланта и юмора, фантастической веселостью, эгоизмом и жестокостью.

Ариель жила только для своего господина, и что-жь ей было делать после его смерти? Она могла только умереть.

Ей дозволили присутствовать при похоронах Декстера, в надежде, что эта церемония убедит ее в его смерти. Но эта надежда была тщетной; она упорно отрицала, чтоб "господин" ее. Она едва не бросилась в могилу вслед за гробом и ее силою должны были отвести домой. Впродолжении нескольких недель она то находилась в припадках бешенства, то в забытьи. Около этого времени происходил в доме умалишенных ежегодный бал и обычный надзор за пациентами был несколько ослаблен. Около полуночи поднялась тревога: пропала Ариель. Сиделка, видя, что она заснула, вышла тихонько из комнаты и отправилась в залу посмотреть на танцы. По её возвращении Ариель в комнате не оказалось. Присутствие гостей и общая суматоха доставили ей случай к бегству. Все поиски втечении ночи не привели ни к чему, а на другое утро ее нашли мертвой на могиле Мизеримуса Декстера. Верная Ариель последовала за своим господином!

От этого грустного эпизода я перейду к более веселому предмету.

Я совершенно потеряла из вида маиора Фиц-Дэвида после его памятного обеда, на котором я встретилась с леди Клариндой. Я почти совершенно о нем забыла, как вдруг современный Дон-Жуан напомнил мне о своем существовании, прислав пригласительные билеты на свою свадьбу. Маиор, наконец, остепенился, и, что было еще удивительнее, его выбор пал на "будущую царицу пения", черезчур разодетую молодую девушку с резким сопрано.

Мы отправились с визитом к маиору Фиц-Дэвиду и были очень огорчены тем, что видели.

Брачные узы так изменили моего бывшого веселого, блестящого поклонника, что я едва его узнала. Он более не имел никаких притязаний на молодость и стал совершенно безпомощным стариком. Стоя за креслом, на котором возседала его величественная супруга, он смиренно поглядывал на нее между каждым словом, как-бы прося позволения продолжать разговор; когда-же она его перебивала, что случалось очень часто, то он смотрел на нее с унизительной покорностью и детским восторгом.

-- Не правда-ли, красавица? сказал он мне в присутствии своей жены. - Как сложена! Какой голос! Вы помните, как она пела? Это невознаградимая потеря для оперы. Думая иногда о славе, которой она могла достигнуть, я нахожу, что не имел права на ней жениться и что ограбил публику, лишив ее такого удовольствия.

Что касается предмета всех этих похвал и сожалений, то бывшая певица приняла меня очень милостиво, как старого друга, и пока Юстас разговаривал с маиором, она отвела меня в сторону и с непостижимым цинизмом объяснила причины, побудившия ее выйти замуж.

-- У меня большое семейство, сказала она шопотом; - хорошо болтать о "царице пения" и т, д., но я часто бывала в опере и достаточно училась пению, чтобы знать, каких трудов стоит сделаться хорошей певицей. У меня не хватит терпения, чтобы работать, как все эти безстыжия иностранки, которых я ненавижу от глубины души. Нет, нет. Между нами, гораздо было легче женить на себе старика и этим путем достать денег. Теперь я и все мое семейство обезпечены. Я люблю своих, я хорошая дочь и сестра. Посмотрите, как я одета, какая у меня квартира. Не правда-ли, я сделала хорошую аферу? Очень удобно выходить замуж за старика: им можно вертеть как угодно. Я совершенно счастлива, и надеюсь, что вы тоже счастливы. Где вы живете? Я к вам заеду на-днях и мы поговорим на-досуге. Вы мне всегда нравились, и теперь, когда я такая-же леди, как вы, мы будем друзьями.

Я отвечала очень холодно, решившись не пускать ее через порог моего дома. Я не могла смотреть на нее без отвращения. Женщина, продающая себя мужчине, остается столь-же презренным созданием, хотя-бы этот торг был случайно освящен законом и церковью.

Написав эти строки, я мысленно перепошусь к последней сцене моего рассказа.

Спальня: двое лежат в постели, - с вашего позволения, читатели, - я и мой сын. Ему минуло три недели и он спит подле своей матери. Добрый дядя Старквэтер должен приехать наднях для его крестин. М-с Мокалан будет крестной матерью, а Бенджамин и м-р Плеймор - крестными отцами.

Доктор только-что ушел в большом смущении. Он нашел меня, как обыкновенно в последние дни, в кресле, но увидав симптомы непонятной для него слабости, он приказал мне лечь в постель. Дело в том, что я скрыла от доктора действительные причины замеченной им во мне странной перемены: безпокойство и сомнение.

Я, наконец, решилась исполнить обещание, данное мужу еще в Париже. Он теперь знает, каким образом найдена исповедь его первой жены, и что, согласно мнению м-ра Плеймора, этот документ может публично в суде доказать его невиновность, а также, что эта исповедь до сих пор сохранялась от него в тайне ради его спокойствия и из уважения к памяти несчастной женщины, бывшей некогда его женой.

Все это я сообщила мужу не словесно, а письмом. Он теперь имел уже достаточно времени, чтобы обдумать все в тиши своего кабинета, и я жду его, держа в руках страшный конверт; рядом в комнате находится свекровь. Мы обе ждем роковой минуты, когда он решит, открывать или нет конверт.

от него глаз. Наконец, я поднимаю ручку спящого ребенка и кладу ее на письмо, чтоб очистить прикосновением олицетворенной невинности эту мрачную повесть страдания и преступления.

Проходит полчаса и, наконец, он тихо входит в комнату. Он смертельно бледен и на щеках его следы слез, но он вполне владеет собою. Он, очевидно, ради меня пережидал в своем кабинете, пока волнение в нем стихло.

-- Валерия, говорит он, нежно целуя мою руку, - прости меня еще раз за все, что я некогда говорил и делал. Я теперь понимаю одно - что найдено доказательство моей невиновности и что этим я всецело обязан преданности и мужеству моей жены.

Впродолжении нескольких минут я с жадностью упивалась этими сладостными для меня словами и не сводила глаз с его лица, сиявшого любовью и благодарностью. Потом, собравшись с силами, я предлагаю ему вопрос, от которого зависит вся наша будущность:

-- Хочешь ты видеть письмо, Юстас?

Он вместо ответа спрашивает:

-- Письмо у тебя здесь?

-- Да.

-- Запечатанное?

-- Да.

-- Прежде, чем я отвечу, дай мне хорошенько понять, в чем дело, произносит он после минутного молчания; - если я настою на прочтении письма...

Хотя мой долг был-бы молчать, но я перебила его:

-- Милый мой, не читай письма, пожалуйста, пожалуйста... Пожалей себя...

-- Я думаю не о себе, произносит он, делая знак рукой, чтоб я замолчала, - а о моей покойной жене. Если я откажусь от публичного доказательства моей невиновности при моей жизни и оставлю конверт нераспечатанным, то полагаешь-ли ты, вместе с м-ром Плеймором, что я поступлю гуманно и справедливо к памяти покойной жены?

-- Заглажу-ли я этил хоть немного те страдания, которые я мог невольно причинить ей во время её жизни?

-- Да, да!

-- И тебе это будет приятно, Валерия?

-- Да, радость моя!

-- В руках у твоего сына, Юстас.

разсеялись. Тяжело вздохнув, Юстас кладет ручку ребенка обратно на запечатанное письмо, как-бы говоря: "я тебе это оставляю".

-----

Таким образом кончается мой рассказ. Я не ожидала такого конца, и, вероятно, вы, читатель, ожидали другого. Но кто знает свою судьбу? Кому известно, чем кончатся его самые заветные надежды?

Более мне нечего сказать и я только позволю себе обратиться к вам, добрые читатели, с просьбой не относиться очень строго к моему мужу. Браните меня сколько хотите, но пожалуйста будьте снисходительны к Юстасу.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница