Злой гений.
Часть первая.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Злой гений. Часть первая. Глава IV. (старая орфография)

IV.

Мистрисс Прести не очень преувеличила, когда описала свою избалованную внучку как "ребенка, который не привык ждать чего-нибудь со дня рождения". Гувернанткам вообще не легко было бы произвести хорошее впечатление на Китти и вместе с тем пользоваться необходимым для наставницы авторитетом. Избалованные дети (хотя бы моралисты и утверждали противное) бывают большею частью общительные и ласковые дети, кроме тех случаев, когда они приходят в столкновение с злосчастными лицами, которым поручено накачивать их знанием. Мистер и мистрисс Линлей (с прискорбием сознавая, что слишком любили свою единственную дочь, чтобы ее дисциплинировать) с тревогой ждали того момента, когда мисс Уэстерфильд водворится в классной комнате. Но, к их удивлению и радости, оказалось, что никаких поводов к тревоге не существует. Не делая никаких попыток, чтобы утвердить свой авторитет, новая гувернантка успела там, где более зрелые и опытные женщины потерпели бы полное фиаско. Тайна торжества Сидни над неблагоприятными обстоятельствами заключалась в самой Сидни.

Все в повседневной рутине в Моунт-Морвене было источником наслаждения и удивления для несчастного существа, которое, в продолжение шести-летняго пребывания в школе тетки, испытало только одни оскорбления, жестокости и лишения. Куда бы она только ни оглянулась в своей новой сфере действия, везде она видела добрые лица и слышала ласковые слова. За обедом, подаваемые кушанья представляли такой образец кулинарного искусства, о каком она никогда и не слыхивала. Когда она гуляла со своей ученицей, то оне могли ходить куда им вздумается и сколько вздумается, лишь бы только не опаздывать к обеду. Дышать чудесным воздухом, глядеть на красивые виды, было так весело и приятно, по собственному сознанию Сидни, что она сияла удовольствием. Она бегала на перегонки с Китти, и никто ее за это не бранил. Когда она отдыхала, выбившись из сил, то ничей безжалостный голос не кричал: "будет лентяйничать, иди заниматься". - Она собирала полевые цветы, каких до сих пор никогда не видывала, и никто не считал этого преступлением. Китти говорила ей названия цветов и летних насекомых и так радовалась и гордилась, что и ей тоже приходится чему-нибудь учить свою гувернантку, что принималась петь и, уставши, приставала к Сидни: - "пойте теперь вы". - Увы, бедная Сидни не пела с тех самых счастливых дней детства, когда отец рассказывал ей волшебные сказки и учил ее петь песни. Она все их давно позабыла. - "Я не могу петь Кигги, не могу". - Ученица, услыхав это печальное признание, снова превратилась в гувернантку:

-- Повторяйте за мной слова, Сид, и голос.

Оне так громко смеялись во время этого урока пения, что эхо передразнивало их и тоже смеялось. Заглянув в классную комнату, мистрисс Линлей увидела, что и учение не было позабыто. Уроки шли своим чередом, без всякой помехи или затруднений. Китти была неспособна разочаровать своего друга или товарища игр, который облегчал учение улыбкой или поцелуем. Равновесие авторитета отлично регулировалось в жизни этих двух простых существ. В классной комнате гувернантка учила ребенка, вне классной комнаты - ребенок учил гувернантку. Разделение труда - вот принцип, который торжествовал в Моуне-Морвене, хотя никто этого не подозревал. Но по мере того как проходили недели, одно замечательное обстоятельство проявилось с такою очевидностью, что его все заметили в доме. Жалкая Сидни Уэстерфильд, которую все жалели, мало-по-малу превратилась в хорошенькую девушку, которою все восхищались. - То была не простая перемена, а настоящее превращение. Китти стащила ручное зеркало из будуара матери и настояла, чтобы гувернантка в него погляделась.

-- Папа говорит, что вы потолстели как куропатка, а мамаша, - что вы свежи как роза, - сплетничала Китти: - а дядя Рандаль качает головой и говорит им, что он предвидел это с самого начала. Я слышала, как они об этом разговаривали, когда играла в куклы, а теперь хочу знать, как вы сами себя найдете.

-- Нам, я думаю, пора, моя милая, заняться уроками.

-- Подождите, Сид, мне еще нужно вам нечто сказать.

-- Что такое?

-- Про папа. Он ведь теперь всегда ходит с нами гулять.

-- Да.

-- Он не ходил со мной гулять, пока вас не было. Я думала об этом, и уверена, что папа вас любит. Что вы ищете?

-- Ваши учебники, милочка.

-- Да... но я еще не кончила. Папа много говорит про вас, а вы никогда про него не говорите. Разве вы его не любите?

-- О! Китти!

-- Значит, вы его любите?

-- Как же я могу его не любить! Я всем своим счастием обязана вашему папе.

-- Вы его любите больше, нежели маму?

-- Я была бы неблагодарная, если бы кого-нибудь любила больше вашей мамы.

Китти подумала немного, затем покачала головой.

Сидни вытерла грифельную доску своей ученицы и, написав на ней задачу, положила доску перед ученицей, не говоря ни слова.

-- Может быть, вам не нравится, что я вас об этом спрашиваю, или вы хотите меня помучить?

Сидни вздохнула и ответила.