Злой гений.
Часть первая.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Злой гений. Часть первая. Глава VII. (старая орфография)

VII.

Медленными шагами шел Линлей по лугу; ум его был поглощен мыслями, которые до того никогда еще не тревожили его веселого нрава - мыслями, в которых играли большую роль угрызения совести.

Когда он дошел до конца луга, то перед ним открылись две дорожки. Одна вела в хорошенький парк, разбитый на французский образец; другая извивалась по густо заросшему плодовому саду. Линлею все равно было, куда бы ни идти, и он свернул в плодовой сад, потому что тот был ближе.

За исключением некоторых пунктов, куда лунный свет проникал сквозь густую зелень, дорожка большею частью шла в тени. Он не заметил, далеко ли прошел, когда услышал шелест листьев немного впереди себя. Подняв голову, он увидел залитую лунным сиянием боковую дорожку и свернул на нее. Минуту спустя, он был поражен появлением фигуры, в полосе лунного света с противоположного конца дорожки, - быстро шедшей ему на-встречу. Он был так близко от нея, что мог разглядеть, что то была женщина. Может быть, одна из служанок спешила домой с любовного свидания? В своем черном фраке, он, вероятно, был совсем незаметен в тени, где стоял. Не лучше ли ему окликнуть женщину, нежели дожидаться, пока она к вену подойдет? он ее меньше напугаетътакт образом. Он решил окликнуть.

-- Кто это гуляет так поздно? - спросил он.

Крик испуга был ему ответом. Фигура остановилась-было на секунду, затем повернула назад, как бы собираясь свестись бегством.

-- Не пугайтесь, - сказал он. - Неужели вы не узнаете моего голоса?

Фигура опять остановилась. Он вышел на свет и узнал.... Сидни Уэстерфильд.

-- Вы! - воскликнул он.

Она дрожала; слова замирали у нея на губах, и она, заикаясь, произнесла:

-- Сад был так спокоен и прекрасен... я думала, что ничего худого не будет... пожалуйста, позвольте мне пройти в дом... я боюсь, что запрут двери...

Она хотела пройти мимо него.

-- Мое бедное дитя, - сказал он: - чего же вы так испугались? Меня также, как и вас, соблазнила чудная ночь. Обопритесь на мою руку. Здесь душно между деревьями. Но на открытом месте будет прохладнее.

Она взяла его под-руку, и он чувствовал как билось её сердце. Несколько садовых стульев было разставлено там и сям; он предложил ей отдохнуть.

-- Я боюсь, что запрут подъезд, - отвечала она. - Пожалуйста, пустите меня домой!

Он тотчас же согласился на её желание. - Позвольте мне проводить вас, - заявил он. - В доме все уже спят. Нет! нет! не бойтесь! У меня в кармане ключ от дверей. Когда я ее отопру, вы пройдете к себе.

Она с благодарностью взглянула на него. - Вы больше на меня не сердитесь, мистер Линлей? Вы теперь опять прежний?

Они поднялись по ступенькам, которые вели к подъезду. Линлей вынул ключ из кармана. Он свободно вошел в замок и повернулся в нем. Но дверь, когда он ее толкнул, не отворилась. Он налег на нее плечом; дверь не поддавалась его усилиям.

"Должно быть, кто-нибудь из слуг, улегшийся позже других и не подозревавший о том, что мистер Линлей вышел в сад, заложил двери засовом с внутренней стороны!" - догадался мистер Линлей.

Ничего больше не оставалось, как покориться обстоятельствам. Линлей свел Сидни со ступенек, сказав:

Сидни выслушала в молчаливом смущении; его же, казалось, это забавляло. Он относился к их обоюдной неудаче как к шутке.

-- В нашем положении нет ничего ужасного, - успокоисал он ее. - Черный подъезд отпирается между шестью и семью часами; погода превосходная, а в летней беседке во французском саду есть кушетка, на которую вы можете лечь спать. Я уверен, что вы устали. Позвольте мне вас проводить в беседку.

Она колебалась и взглянула на дом.

-- Неужели нельзя достучаться? - спросила она.

-- Совершенно невозможно. Кроме того...

Он чуть-было не напомнил ей, какие невыгодные для них заключения могут быть выведены из того, что они вдвоем возвращаются из сада в такой поздний час. Но её невинность заставила его промолчать об этом. Он только сказал:

-- Вы забываете, что все в доме крепко спят; и у парадных дверей нет молотка или колокольчика, который бы сообщался с людскими. Пойдемте в беседку. Через час или два мы увидим восход солнца.

Она молча взяла его под-руку. Они дошли до французского сада, не обменявшись больше ни словом.

Беседка была, в pendant в саду, во французском вкусе прошлого столетия, копией с классического образца. То было грубое подражание из дерева мраморному храму Весты в Риме. Отворив дверь, Линлей пропустил девушку вперед и остановился на пороге. Девушка, воспитанная заботливою матерью, поняла бы и оценила его деликатность. Выросшая в пренебрежении со стороны матери и хуже чем в пренебрежении со стороны тетки, Сидни, в безстрашном неведении всех приличий, задала вопрос, который бы жестоко уронил бедную девушку в глазах незнакомого с её прошлым человека.

-- Неужели вы оставите меня здесь одну? - спросила она. - Почему вы не хотите войти?

Линлей вспомнил про свой визит в школу и про отвратительную директриссу. Он извинил Сидни и пожалел ее. Она приглашала его войти. Уверенный в самом себе, он последовал её приглашению.

В знак своего уважения к нему, она предложила ему сеет на кушетку - это была единственная покойная мебель в этом запущенном месте. Он настоял, чтобы она оставила ее для себя, и, поискав кругом, нашел для себя деревянный стул. Небольшая круглая комната была скудно освещена извне... Они сидели очень близко друг от друга... и молчали. Вдруг Сидни расхохоталась.

-- О чем вы смеетесь? - спросил он добродушно.

-- Мне так странно, мистер Линлей, что мы с вами очутились здесь!

И в ту минуту, как она это сказала, веселость её исчезла, и она грустно глядела сквозь раскрытую дверь в тихую ночь.

-- Что бы я сделала, если бы мне пришлось пробыть ночь не дома не одной?

Глава её застенчиво устремились на него. В них была мысль, которую она не смела выразить. Она прибавила только: - Я бы желала знать, как мне отплатить за вашу доброту?

Голос её сказал ему, что она борется с сильным волнением. В одном отношении все мужчины одинаковы: они терпеть не могут видеть женщину в слезах. Линлей отнесся к ней как в ребенку; он улыбнулся и погладил ее по плечу.

-- Глупости! - весело сказал он. - Нет никакой заслуги в том, чтобы с добротой относиться в моей милой гувернанточке.

Она взяла эту успокоивающую руку и, под влиянием безгрешного. но непреодолимого чувства, с благодарностью поцеловала ее. Он отнял руку, - точно её мягкия губы обожгли его.

-- Нет, моя душа, нет, нет.

В его манерах было смущение - неизбежный результат его боязни самого себя, если он не съумееть сдержать себя в известных границах, - боязнь совершенно непонятная для Сидни. Он отодвинул немного свой стул. Это обидело и оскорбило ее. Она перетолковала его движение в таком смысле, что он хочет напомнить ей о том общественном разстоянии, которое между ними существует. О! какой стыд! какой стыд! Никакая другая гувернантка не позволила бы себе такой вольности с своим хозяином. Истерическия рыдания победили последния усилия её сдержать себя; она вскочила с места и выбежала из беседки.

Встревоженный и разстроенный, он последовал за нею.

Она остановилась в саду и, прислонившись в пьедесталу статуя, плакала навзрыд - зрелище, которое могло тронуть сердце менее чувствительного человека, нежели Линлей.

-- Сидни! - сказал он: - милая Сидни!

Она хотела ответить, но голос изменил ей. Она протянула руку, чтобы удержаться за пьедестал; если бы он не подхватил ее, она бы упада. Голова её упала к нему на грудь. Он взглянул в измученное, заплаканное личико, озаренное кротким сиянием луны. Долгое время он честно сдерживал себя... но он был мужчина: одна безумная минута... один страстный порыв и он поцеловал ее.

Впервые в её девической жизни, губы мужчины коснулись её губ. Все, что было странного и непонятного, все, что невинно волновало и удивляло в том чувстве, которое притягивало Сидни к её первому другу, перестало быть тайной. Любовь приподняла свое покрывало, природа обнаружила свою тайну в одном блаженном поцелуе. Она охватила руками его шею с криком восторга и отвечала на поцелуй.

-- Сидни! - прошептал он: - я вас люблю.

Она выслушала в безмолвном восхищении. Её поцелуй был ответом ему.

В этот критический момент их жизни, их спасло одно обстоятельство, одно ничтожное обстоятельство, ежедневно повторяющееся в обыденной жизни. Застежка в браслете, надетом на руке Сидни, разстегнулась, и браслет упал на траву, в её ногам. Мужчина этого и не заметил, но женщина увидела, как падал браслет... увидела и вспомнила, что это - подарок мистрисс Линлей.

Похолодев и побледнев, с отвращением к себе самой, выразившемся в этом движении, как оно ни было просто, она молча оттолкнула его.

Он удивился. Дрожащим от волнения голосом он сказал ей:

-- Вам дурно?

-- Мне стыдно самой себя, - ответила она, - а не дурно.

И указала на браслет, лежавший на траве.

-- Поднимите его; я не смею до него дотронуться. И взгляните на обратную сторону.

Он вспомнил надпись: - "Сидни Уэстерфильд в знак дружбы от Катерины Линлей".

Голова его склонилась на грудь: он ее понял, наконец.

-- Вы меня презираете, - сказал он, - и я этого заслуживаю.

-- Нет, я презираю самое себя. Я жила с низкими людьми - и сама такая же низкая, как и они.

-- Китти! - говорила она себе самой. - Бедная Китти!

Он последовал за нею.

-- Почему вы вспомнили о ребенке, и как раз в эту минуту?

Она отвечала, не останавливаясь и не оглядываясь; недоверие к самой себе внушало ей ужас к Линлею с той минуты, как браслет упал на траву.

-- Я могу одним только загладить свое поведение. Мы не должны больше видеться. Я должна разстаться с Китти... и должна уехать... Помогите мне покориться своей тяжкой доле... я должна уехать.

Он не показал ей примера покорности судьбе; он испугался представляемой ему необходимости. - Куда вы отправитесь, если оставите нас?

-- Подальше от Англии. Чем дальше от вас, тем лучше для нас обоих. Помогите мне своим участием; отправьте меня в Новый Свет, на запад, вместе с другими эмигрантами. Дайте мне представить себе такое будущее, которое бы не было одним стыдом и отчаянием. Дайте мне сделать невинное и доброе дело... я могу разыскать следы моего бедного брата. О! отпустите меня, отпустите меня!

Её решимость пристыдила его. Он помимо воли одушевился.

-- Не смею удерживать вас. Но прошу только немного подождать, пока мы успокоимся, и тогда уже мы поговорим о вашем будущем.

Он указал на беседку.

-- Ступайте, моя бедная девочка. Успокойтесь и отдохните, пока я обдумаю, как нам быть.

образом будущее.

Луна скрылась. Туманное и бевзвездное небо в величественном мраке раскидывалось над землей. Линлей устало поглядел на восток. Темнота давила его; он видел в ней тень собственного сознания виновности. Бледные сумерки разсвета, пение птиц, когда день мягко вступил в свои права, приободрили и успокоили его. С первым лучом восходящого солнца он пришел в беседку.

-- Я вам не помешаю? - спросил он, дожидаясь у дверей.

-- Нет.

-- Пожалуйста, выйдите, чтобы переговорить со мной.

-- Я должен попросить вас пожертвовать своими чувствами. Когда я вчера вечером удалялся от вас в гостиной... когда мое странное поведение заставило вас опасаться: не оскорбили ли вы меня чем-нибудь... я старался не забыть, чем обязан своей доброй жене. Теперь я опять о ней думал. Мы должны спасти ее от такого жестокого открытия, которое трудно перевести, когда гости требуют её внимания. Через неделю они разъедутся. Согласны ли вы до тех пор спасти приличия? Согласны ли вы жить с нами, как будто бы ничего не случилось?

-- Хорошо, м-р Линлей. Я прошу только одной милости у вас. Худший мой враг, мое собственное, скверное, испорченное сердце. О! неужели вы не понимаете меня? мне стыдно на вас глядеть.

Ему стоило только заглянуть в собственное сердце, чтобы понять то, чего она не договаривает.

в тишине утра не послышалось, как отпирались двери дома, и не взвился дым над кухонной трубой. Тогда он опять пришел и сказал ей:

-- Вы можете вернуться в дом. Идите через парадный подъезд, и вы не встретите никого из слуг в этот ранний час. Если же они и увидят вас, что вы в пальто, они подумают, что вы ходили гулять ранее обыкновенного. Когда вы пройдете мимо боковой двери, то отложите засов, и мне можно будет войти в дом.

Она молча наклонила голову. Он поглядел ей вслед, когда она поспешно проходила по лугу, сознавая, что любуется ею, сознавая, что чувство его сильнее, нежели он смеет в том признаться самому себе. Когда она скрылась из глаз, он вошел в беседку, где она перед тем дожидалась. При всем сознании своего долга относительно жены, он все еще живо помнил роковой поцелуй. "Какой я негодяй!" - сказал он самому себе, стоя в беседке и глядя на кушетку, с которой она только-что сошла.