Злой гений.
Часть вторая.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Злой гений. Часть вторая. Глава V. (старая орфография)

V.

Белая кожа капитана, которою наделила его природа в юности, давно уже потемнела под влиянием непогоды и частой перемены климатов. Когда-то гладкое двадцатилетнее лицо покрылось выразительными морщинами, говорившими о пережитых тревогах и неприятностях всякого рода. Темная борода заметно серебрилась, а волосы сильно поредели на широком лбу и на висках. Средняго роста, капитан сохранил еще юношескую стройность фигуры. Она выражала физическую силу и деятельную энергию; и эти качества, вероятно, приходилось ему не раз заявлять в своей жизни, да и теперь еще он, очевидно, мог постоять за себя. Хотя он казался старше своих лет, но был все еще красив собой. Когда он молчал, глаза его были обыкновенно печальны и как бы немного утомлены. Они оживлялись только, когда он смеялся.

Когда же ему случалось улыбаться, то выражение глаз, вместе с его простой, серьезной манерой, внушали к нему людям симпатию, прежде нежели он раскрывал рот. Так, например, мужчины и женщины, укрывшиеся вместе с капитаном Бенэдеком от дождя под воротами, чувствовали непреодолимое желание вступить с ним в беседу, и когда погода прояснялась, то большею частию все уходили с одной и той же мыслью: "приятно было бы опять встретиться с этим джентльменом".

Первые слова Рандаля, какими он поздоровался с капитаном, успокоили его скромные сомнения насчет приема, какой он встретит.

-- Я рад, что вы помните меня, как и я вас, - сказал капитан, пожимая руку Рандаля.

-- Вам следовало быть уверенным в этом.

Скромный капитан все еще сомневался: - Видите ли, обстоятельства против меня. Мы встретились на скучном обеде, среди скучных светских людей, которые только и знали, что хвастаться своими успехами. Только и слышно было: "я сказал то-то; я сделал это-то", и все присутствующие джентльмены всегда и во всем бывали правы. Ну, а уж когда дело дошло до политики, тут они так расхвастались, точно стояли все во главе управления; и как они были все требовательны насчет вина!.. Помните ли вы, что советовали мне воспользоваться первым праздником, чтобы посетить Шотландию?

-- Отлично помню. Мой совет был эгоистичен. Он означал, что мне хотелось с вами свидеться.

-- И вот я исполнил ваше желание. Мы свиделись в доме вашего брата. Мы обязаны этим путеводителю. Сначала я прочитал вашу фамилию. Затем увидел, что Моунт-Морвен есть картинная галлерея, и ее показывают посторонним лицам. Я люблю картины. И вот, я здесь.

Этот намек на дом натурально напомнил Рандалю про его хозяина. - Мне бы очень было приятно представить вас брату и его жене, - сказал он. - К несчастию, их единственный ребенок болен...

Капитан Бенэдек вскочил с места. - Мне совестно, что я обезпокоил вас в такую минуту!

Новый приятель без церемонии усадил его обратно в кресло.

-- Напротив того, вы приехали как нельзя более кстати - теперь, когда всем нашим опасениям конец. Доктор только-что сказал нам, что наша бедная маленькая больная вне опасности. Вы можете себе представить, как мы счастливы!

-- И как благодарны Богу! - Капитан проговорил эти слова дрожащим голосом, как бы про себя.

Рандаль на минуту смутился. Личность посетителя представилась ему в новом свете. Капитан Бенэдек взглянул на него... понял, что он думает... и заговорил снова о своих путешествиях.

-- Помните ли вы каникулярное время, когда были еще мальчиком, и вам приходилось возвращаться в школу? - спросил он с улыбкой. - Я отчасти в таком же настроении, покидая Шотландию и возвращаясь обратно в Лондон к своим занятиям. Я сам не знаю, чем сильнее восхищаться: вашей прекрасной страной или её жителями. Я очень приятно беседовал с некоторыми из ваших беднейших соседей; единственное усовершенствование, которое было бы в них желательно, - это более определенное понятие о своих религиозных обязанностях.

Такое замечание со стороны путешественника вообще было новостью для Рандаля.

-- У наших горцев благородный характер, - сказал он. - Если бы вы их знали так же хорошо, как и я, вы бы нашли в них истинное понимание религии; они не навязываются посторонним с своей религиозностью так настойчиво, чуть было не сказал: так агрессивно - как ханжи шотландских равнин. Различные расы, различные темпераменты.

-- Но и те, и другие должны заботиться о спасении души, - заметил капитан серьезно, но мягко. - Если бы я послал этим бедным людям несколько экземпляров Нового Завета, переведенного на их наречие, будет ли принят мой дар?

Все сильнее заинтересовываясь изучением этой новой для него стороны характера капитана Бенэдека, Рандаль сознался, что его удивляет участие его приятеля к совершенно незнакомым ему людям.

Капитан как будто удивился тому впечатлению, какое произвели его слова.

-- Я стараюсь только, - ответил он, - сделать то добро, какое могу.

-- Ваша жизнь должна быть очень счастлива, - сказал Рандаль.

Капитан Бенэдек опустил голову. Тень, которая ложится от печальных воспоминаний, омрачила его лицо. Коротко, почти сурово, ответил он:

-- Нет, сэр.

-- Вы меня не поняли, - объяснил капитан, - и по моей вине. Жизнь моя служит искуплением за грехи юности. Я достиг сорокалетняго возраста, и теперь передо мной одна только эта цель. Страдания и опасности, достающияся не многим людям, пробудили мою совесть. Моя профессия заставила меня в последний раз примкнуть к экспедиции в полярное море. Наш корабль был затерт льдом. Наше путешествие к ближайшим местностям, населенным людьми, было безнадежной борьбой умирающих с голоду людей, пожираемых скорбутом, с безжалостными силами природы. Один за другим падали мои спутники и умирали. Из двадцати человек только трое оставались в живых, когда высланная к нам на выручку партия нашла нас. Один из троих умер на обратном пути домой. Один добрался до родины и там уже скончался, окруженный женой и детьми. Последний из этой толпы мучеников безнадежного дела пережил товарищей по воле божией и старается делать людей лучше и счастливее в здешней жизни и достойнее будущей.

Великодушная натура Рандаля откликнулась на эти слова.

-- Позвольте мне пожать вашу руку, капитан, - сказал он.

Они молча пожали друг другу руки.

-- Я надеюсь, что вы не сочтете меня тщеславным, - сказал он: - я редко так много говорю о себе, как сегодня с вами.

-- Я желал бы, чтобы вы сказали еще больше, - отвечал Рандаль. - Не можете ли вы отложить на день или на два ваш отъезд в Лондон?

Это оказывалось невозможно. Обязанности, не терпящия отлагательства, призывали капитана обратно.

-- Я разыскиваю одну бедную девушку, - пояснил он, - которая осталась круглой сиротой; боюсь, что она безпомощна и одинока. Её отец был старинный мой приятель, тоже морской офицер, как и я; агент, которого я нанял-было, чтобы выследить ее (хотя безуспешно), пишет мне теперь, что имеет основание думать, что она нашла себе место учительницы в школе, в одном из лондонских предместий. И я возвращаюсь в Лондон, между прочим, затем, чтобы самому взяться за разведки. Прощайте, мой друг. Мне очень жаль с вами разставаться.

Рандаль проводил капитана Бенэдека до дверей. Возвращаясь в гостиную, он задумался о том, что ему сказал капитан насчет своих розысков. Удастся ли ему найти девушку? Казалось бы, совсем безполезно разсуждать об этом, и однако Рандаль задал себе этот вопрос. Отец её был морской офицер. Ну, и чтож такое? Он готов был подсмеяться над собственным любопытством, как вдруг его поразила новая мысль. Он вспомнил, что ему говорил брат о мисс Уэстерфильд. Она была дочерью морского офицера; она была учительницей в школе. Не ее ли разыскивает капитан Бенэдек? Рандаль раскрыл окно передняго фасада. Слишком поздно! Экипаж, привезший капитана в Моунт-Морвен, уже скрылся из виду.

Другое средство под руками было - назвать капитана Сидни и поглядеть, какой из того выйдет результат.

Когда он подходил в колокольчику, решившись послать служанку с поручением, дверь позади его отворилась, и мистрисс Прести вошла в гостиную, с какими-то (как казалось) видами на Рандаля.