Злой гений.
Часть четвертая.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Злой гений. Часть четвертая. Глава V. (старая орфография)

V.

Она заперлась в своей спальне и сняла платье, в котором ходила гулять. Как оно ни было легко, а она чувствовала, что оно ее душит. Даже ленточка, повязанная вокруг её шеи, давила ее. Стесненное сердце не находило облегчения в слезах. В уединении своей комнаты, она стала думать о будущем. Страшное предчувствие того, что ее ждет, наполняло ее суеверным страхом, от которого она содрогалась. Одно окно было уже раскрыто; она отворила и другое настеж. Свежий воздух прояснил её мысли: она вспомнила про газету, которую у нея отнял Герберт. Она немедленно позвонила и сказала вошедшей горничной:

-- Принесите мне сегодняшнюю газету, какую хотите, но только поскорей. - Она сгорала нетерпением прочитать отчет о разводе.

Когда желание её исполнилось, когда она прочитала отчет от начала до конца, он оставил в ней одно только сильное впечатление. Она не могла ни о чем думать, кроме тех слов, которые судья сказал насчет м-с Линлей.

Жестокий укор и хуже нежели жестокий, публичный укор сделан великодушному другу, верной жене, преданной матери... и за что же? За то, что она великодушно простила негодяйке, отнявшей у нея мужа и заплатившей черной неблагодарностью за бесконечную доброту.

Она упала на колени и стала усердно молиться о том, чтобы Бог вразумил ее, как поступить. - О, Боже, научи, как мне возвратить обратно счастие женщине, которую я его лишила!

Она часто слышала об успокоительном действия молитвы, но сама не испытала на себе теперь этого действии. Ею овладело непобедимое нетерпение как можно скорей и полней исправить свой грех.

Должна ли она ждать до тех пор, пока Герберт Линлей не в состоянии будет долее скрывать то, что она ему надоела, и сам прогонит ее? Нет. Она, по собственной воле, разстанется с ним и - сейчас же. Она отперла дверь и сбежала уже с половины лестницы, как вдруг вспомнила об одном страшном препятствии на своем пути - о разводе.

Тихо и печально она покорилась силе обстоятельств и вернулась в свою комнату.

Дело сделано: муж и жена на-веки, безповоротно разлучены... и по воле самой жены. Сколько бы он ни раскаявался, как бы сильно ни желал вернуться назад, разве женщина, которую он обманул, захочет снова сойтись с ним! Развод, безпощадный развод отвечал: нет!

Она задумалась о браке, который был теперь расторгнуть. Туалетный стол был около нея; она разсеянно взглянула в зеркало на свое растерянное, убитое лицо. Какое жалкое создание глядело на нее из зеркала! Великодушные порывы, которым другия женщины могли свободно предаваться, были для нея запрещенным плодом. Она стыдилась собственной негодности, она страстно желала пожертвовать собой для нежно-любимого когда-то друга, которого она оскорбила. Тщетные желания! Слишком поздно! слишком поздно!

Она горько сожалела об этом. Почему?

Сравнивая положение м-с Линлей с своим собственным, она могла видеть, что все преимущества остаются все-таки на стороне разведенной жены. У нея есть маленькая, дорогая дочка, счастие её жизни; есть собственное состояние, избавляющее ее от низменных житейских забот; она - все еще красавица, все еще такая женщина, которой мужчины поклоняются. Она все еще занимает высокое место в свете; ну, а что ждет впереди Сидни Уэстерфильд? Несчастная грешница кончит так, как она того заслуживает. В безусловной зависимости от человека, который в эту самую минуту, быть может, оплакивает жену, которую обманул и бросил, скоро, очень, быть может, скоро она очутится на улице, без всякой помощи и поддержки, без единого друга в мире, с потерянной репутацией и единственной перспективой впереди себя: или отравиться, или утопиться, как топились и отравлялись другия женщины до нея, когда счастие жизни изменяло им окончательно и безвозвратно.

Будь она несколькими годами старше, Герберт Линлей, пожалуй, и не увидел бы ее больше в живых. Но она была слишком молода, чтобы настойчиво углубляться в мрачные мысли. Человек, которого она преступно, положим, но вполне натурально полюбила, царил в её сердце и душе, хотя она и сомневалась в его любви. Хотя его и не было теперь с нею, но образ его, запечатленный в её уме, как бы убеждал ее не сомневаться в нем.

Она перебирала мысленно его слова и поступки относительно её, когда она вернулась сегодня утром с прогулки. Он был добр и внимателен; он выслушал её рассказ про сделанную ею находку, так, как будто бы её интересы были и его интересами. В его поведении ничего не было обидного до этой минуты, когда она сама безразсудно пыталась узнать, свободен ли он и может ли сделать ее своей женой. Она себя только могла винить, если он показался ей холоден и сдержан, когда она намекнула на это щекотливое обстоятельство в тот самый день, когда он впервые узнал, что развод дан и его ребенок у него отнят. И, однако, он мог бы более дружески упрекнуть неблагоразумную женщину, чем глядя на улицу - точно он забыл о ней и её интересах, увлекшись наблюдением за прохожими! Но, может быть, он вовсе не наблюдал за прохожими - а думал о жене и оплакивал ее?

Разсеянно оглядела она комнату и увидела пакет с письмами отца, который положила на стол около кровати.

Первые три письма, которые она пробежала, были коротки и подписаны неизвестными ей именами. В них толковалось о скачках и пари, и перечислялись шансы тех или других спортсменов на выигрыш. Безусловное равнодушие со стороны выигрывающих к разорению тех, кто проигрывал, не будучи в секрете, плохо аттестовали корреспондентов её отца, и, из уважения к его памяти, она бросила эти письма в огонь.

Следующее письмо, которое она вытащила из пачки, было длиннее других и написано твердым и разборчивым почерком. По сравнению с каракулями, которые она только-что сожгла, оно было похоже на письмо джентльмена. Она поглядела на подпись. Странность имени поразила ее; письмо было подписано: "Бенедек".

Имя необыкновенное и как будто не вполне ей незнакомое. Может быть, она в детстве слышала его от отца? но ничего определенного не могла припомнить.

"любезный Родерик", а дальше стояло следующее:

"Отсрочка в отплытии твоего корабля доставляет мне случай снова написать тебе. В своем последнем письме я говорил тебе о смерти моего отца. Я тогда был совершенно неподготовлен в событию, случившемуся с тех пор, как это бедствие постигло меня.

"Приготовься к тому, что я удивлю тебя. Наш старый дом в Сандисиле, где мы проводили столько счастливых каникулярных дней, продан.

"Ты будешь, вероятно, так же огорчен, услыхав про это, как был удивлен и я, когда узнал, что Сандисиль-Плэс превратился в обитель английских монахинь ордена св. Бенедикта.

"Мне кажется, что я вижу, как ты вытаращил на меня свои огромные черные глаза и клянешься, что это одна из моих обычных мистификаций. К несчастию (так как я очень любил старый дом, где родился), это - святая правда. Инструкции в завещании моего отца, в силу которых Сандисиль был продан - были непреложны. Оне оказывались результатом обещания, данного жене, много, много лет назад.

"Ты и я были слишком молоды, когда умерла моя бедная матушка, но, я думаю, ты помнишь, что я был, как и вся её семья, римско-католического вероисповедания.

"Напомнив тебе об этом, я должен сообщить тебе затем, что Сандисиль-Плэс - собственность моей матери. Оно было дано ей в приданое и должно было перейти после её смерти к моему отцу, если не будет дочери, которая переживет мать. Я - её единственный сын. Поэтому мой отец имел право распорядиться с своей собственностью, как хотел. Деньги, вырученные от продажи дома, он оставил мне. Но я бы предпочел дом.

"Но почему же матушка взяла с него обещание продать дом после её смерти?

"Письмо, приложенное в завещанию отца, объясняет это и передает весьма печальную повесть. Из уважения к желаниям матери, от меня ее строго скрывали, пока отец был жив.

"У матери была младшая сестра, которая считалась красавицей в семье и которую любили и баловали все, кто ее видел. Безполезно распространяться о печальной истории этой девушки. Ты слыхал ее сто раз. Она любила и верила; ее обманули и бросили. Оставленная без всякой опоры в чужой земле, с погибшей репутацией, с разбитой жизнью, она пыталась утопиться. Дело происходило во Франции. Лучшая из хороших женщин - сестра милосердия - оказалась по близости и спасла ее. Она приютила ее и пожалела, и присоветовала вернуться в семью. Бедное покинутое создание безусловно отказалось от этого; она не могла забыть, что опозорила их. Добрая сестра милосердия выслушала её призвания. Убежище, где бы она могла скрыться от мира и посвятить себя религии на весь остаток дней - вот все, что ей требовалось. Этой цели она достигла в обители бенедиктинских монахинь, устроенной во Франции. Там она нашла приют и утешение, там она пробыла весь остаток своей жизни среди сестер и там умерла покойной и даже счастливой смертью.

"Ты поймешь теперь, почему моя мать пожелала, из благодарности, основать еще обитель монахинь этого ордена и перед смертью взяла с отца обещание устроить это.

"Сначала он просто предложил пожертвовать дом бенедиктинскому ордену. Матушка воспротивилась этому, ради меня. - Если сын наш, - говорила она, - не наследует от отца дом, то его следует вознаградить за него деньгами. Продай дом.

"И так, вот я получил себе еще крупную сумму денег, в прибавку к прежнему состоянию. Я думаю положить ее в банк и не трогать до тех пор, пока не состареюсь и не выйду из флота. Последние годы своей жизни я посвящу основанию благотворительного учреждения. Если же умру раньше, - то так и быть. У нас может быть морская война. Или же, быть может, я обращусь в одного из тех неисправимых безумцев, которые рискуют жизнью в арктических экспедициях. В крайнем случае, я поручу интересы моего убежища в твои верные и способные руки. А пока прощай и счастливого пути".

Этим оканчивалось письмо.

Сидни с мучительным интересом прочитала его вторую половину. История несчастной любимицы семьи не могла не быть полна для нея трагического значения. Она видела в ней как бы предсказание того, что могло быть и с нею самой в конце концов, но только бег её мирного конца. В какую общину милосердных женщин обратится она в случае беды? Какое религиозное утешение найдет она в своем раскаянии? Какие молитвы, какие надежды примирять ее на смертном одре с общей участью?

церкви, которая приняла под свое покровительство эту бедную девушку.

на их сострадание, кроме того, что она такая же христианка, как и оне, - когда заслышала шаги Линлея, подходившого к её двери.

Тон его был добр; манеры мягки; нежное участие к ней, повидимому, снова проснулось в нем. Её долгое отсутствие встревожило его: он боялся, не заболела ли она.

-- Я только думала, - отвечала она.

Он улыбнулся и, сев рядом с нею, спросил: придумала ли она, куда они поедут из Лондона?