Злой гений.
Часть пятая и последняя.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Злой гений. Часть пятая и последняя. Глава VII. (старая орфография)

VII.

Катерина прислушивалась к журчанью воды в отдаленном фонтане. Она сознавала, что питает слабую надежду, - недостойную её, - что, быть может, Китти надоедят золотые рыбки, и она помешает дальнейшему объяснению. Но ничего подобного не случилось; никто не показывался на дорожке, извивавшейся по саду. Она была одна с ним. Тихий летний вечер располагал к сердечным излияниям.

-- Думали ли вы обо мне со вчерашняго дня? - спросил он.

Она созналась, что думала.

-- Могу ли я надеяться, что ваше сердце обратится во мне?

-- Я не смею слушаться своего сердца. Еслибы дело было в моих чувствах...

Она умолкла.

-- А в чем же еще дело?

-- В моей прошлой жизни... в том, как я страдала и в чем должна была раскаиваться.

-- Вы не были счастливы замужем?

-- Под конец... нет.

-- Не по вашей, конечно, вине?

-- Нет, конечно.

-- И, однако, вы говорите, что в чем-то вам приходится раскаяваться.

-- Я не думала о моем муже, капитан Бенедек, говоря это. Если я перед кем и виновата, то только перед самой собою.

Она думала о роковой уступке, какую она сделала матери и в интересах ребенка, благодаря чему попала в фальшивое положение перед человеком, который любит и доверяет ей. Бенедек увидел, что она побледнела, и упрекнул себя за это.

-- Я надеюсь, что вы простите меня?

Она удивилась.

-- Что я должна вам простить?

-- Недостаток деликатности.

Он слишком серьезно сомневался в себе, а потому не мог так сразу сдаться.

-- Я невольно напомнил вам про ваши горести, - сказал он, - горести, в которых я не могу вас утешить. Я не стою, чтобы вы простили меня. Но позвольте мне дать единственное объяснение этому. Позвольте мне рассказать вам о себе.

Она знаком дала ему знать, что такая просьба излишня.

-- Жизнь, которую я вел, - продолжал он, - может до некоторой степени объяснить мои недостатки. В школе я не был популярным мальчиком; я подружился только с одним товарищем, и он давно уже умер. О моей жизни в коллегии и затем в Лондоне я не смею вам рассказывать; я сам с ужасом вспоминаю о ней. Мой школьный товарищ повлиял на мой выбор профессии; он поступил во флот. Не зная, что делать с собой, я вскоре последовал его примеру. Мне понравилась эта жизнь; могу сказать, что море спасло меня. Долгие годы я не выходил на берег иначе как на несколько недель. Я совсем не бывал в обществе. Я почти никогда не бывал в дамской компании. Перемена в моей жизни наступила вместе с экспедицией в Полярное море. Боже упаси меня от того, чтобы пересказывать вам, чему подвергаются люди, затерянные в этом поясе вечного льда. Я скажу только, что спасся - чудесным образом спасся - затем, чтобы воспользоваться этим страшным опытом. Он преобразил меня в нового человека; он изменил меня (надеюсь, к лучшему) во всех отношениях. О! я чувствую, что должен был бы скрыть вчера мою тайну от вас... я хочу сказать то, что я люблю вас. Мне бы следовало подождать, пока вы узнали бы меня, пока мой образ действия снискал бы мне уважение в ваших глазах. Вы не станете смеяться, если я сознаюсь, что (в мои годы) я все-таки неопытен. Пока я вас не встретил, я не знал, что значит истинная любовь... а ведь мне уже сорок лет. Многим, очень многим это покажется смешным, но мне это кажется печальным.

-- Нет, не печальным.

Голос её дрожал. Волнение, которое не было мучительно, приятно овладело ею.

-- Я думаю, что вы несправедливы в себе, - заговорила она, и голос её дрожал. - Симпатия, - я разумею такую симпатию, как ваша, - иногда говорит больше слов. Разве вы этого не замечали?

-- Я заметил это у вас.

-- Быть может, я выказала слишком явно, как я дорожу вами, как мне грустно было бы лишиться в вас друга.

Она покраснела, говоря это. Когда слова эти уже вырвались у нея, она сообразила, что им можно придать совсем иной смысл. Он взял её руку: все сомнения и страхи в нем разлетелись.

-- Вы никогда не лишитесь меня, если позволите мне быть вашим мужем.

Она закрыла лицо руками, потому что боялась, что оно выдаст ее.

Он подождал с минуту, вздохнул и выпустил её руку.

-- Я не хотел вас огорчить, - грустно промолвил он.

Она взглянула на него, и он все понял. Рука его обвилась вокруг её талии. Последний луч солнца погас в небе, и наступили мягкия летния сумерки.

-- Мы будем жить в уединении?

-- Где хотите. Вы предпочитаете провинцию?

-- Да, да; вы говорили про море, как про лучшого своего друга; будем жить на берегу моря. Но я не хочу отнимать вас совсем у бедных созданий, которых вы спасаете. Быть может, я могу быть вашей помощницей? Вы в этом не сомневаетесь?

-- Я хочу быть достойной вас. Когда мне можно будет осмотреть ваш приют?

Он крепче обнял ее и нежно, хотя и застенчиво, поцеловал.

-- Это от вас зависит, - отвечал он. - Когда вы будете моей женой?

Она колебалась. Он чувствовал как она дрожала.

-- Есть разве какое-нибудь препятствие? - спросил он.

Но прежде, нежели она успела ответить, послышался голос Китти, звавший мать... и сама Китти подбежала к ним.

Катерина похолодела, когда ребенок схватил ее за руку, стараясь овладеть её вниманием. Все, что ей следовало бы помнить, все, что она забыла в несколько светлых моментов, как длилась иллюзия - все это встало перед ней, точно обвинение, и на минуту парализировало её ум, когда она почувствовала прикосновение Китти.

Бенедек увидел перемену. Неужели внезапное появление ребенка испугало ее? Китти надо было что-то сказать, и она сказала это прежде, нежели он успел заговорить.

-- Мама, я хочу идти гулять с другими детьми. Сусанна пошла ужинать. Пойдемте со мной.

Мать даже не слушала её. Китти с нетерпением повернулась к Бенедеку.

-- Почему мама не хочет говорить со мной?

Он успокоил ее словами:

-- Я пойду с вами.

Но безпокойство, какое внушала ему Катерина, было слишком сильно.

-- Это пройдет. Пожалуйста... уведите ребенка.

Она говорила тихо и разсеянно; Бенедек колебался. Она с мольбой сложила дрожащия руки.

-- Прошу вас, оставьте меня!

Голос, манеры её требовали повиновения. Он с покорностью повернулся к Китти и спросил, куда она хочет идти. Дитя указало на дорожку, которая вела к одной из башен Хрустального дворца, видневшейся издали.

Бенедек оглянулся на Катерину, прежде, нежели потерять ее из виду.

Она сидела все в той же позе, в какой он ее оставил.

На противоположном конце дорожки, которая вела в гостинницу, ему показалось, что он видит какую-то фигуру, шедшую к дому. Еслибы Катерине понадобилась помощь, она была бы близко.

Это соображение несколько успокоило его, и он с Китти вместе вышел из сада.