Лунный камень.
Первый период. Пропажа алмаза (1848).
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Первый период. Пропажа алмаза (1848). Глава IV. (старая орфография)

ГЛАВА IV.

Мне право жаль удерживать нас при себе и моем соломенном стуле. Сонный старик на солнечном заднем дворе предмет не интересный, я это знаю очень хорошо. Но рассказ должен происходить в своем месте - и вам придется помешкать еще немного со мною, в ожидании приезда мистера Фрэнклина Блэка.

Прежде чем и успел опять задремать, после того как ушла дочь моя Пенелопа, меня разбудило брянчанее тарелок и блюд в людской, означавшее, что обед готов. Так как я обедаю в своей комнате, то мне нет никакого дела до обеда прислуги и мне оставалось только пожелать им всем хорошого аппетита и опять успокоиться на своем стуле. Я только что протягивал мои ноги, как ко мне прибежала другая женщина. Не дочь моя на этот раз, а Нанси, судомойка. Я загородил си дорогу и приметил, когда она просила меня пропустить ее, что она была надувшись - а это я, но принципу, как глава прислуги, никогда не пропускаю без исследования.

-- Зачем вы убежали от обеда? спросил я. - Что случилось, Нанси?

Нанси старалась ускользнуть не отвечая, но я встал и взял ее за ухо. Она премиленькая, толстенькая, молоденькая девушка, и я имею обыкновение показывать таким образом, когда девушка нравится мне.

-- Что такое случилось? спросил я снова.

-- Розанна опять опоздала к обеду, отвечала она: - и меня послали за ней. Все трудные работы падают на мои плеча в этом доме. Пустите меня, мистер Беттередж!

Розанна была наша вторая служанка. Так как а имел сострадание к нашей второй служанке (вы сейчас узнаете почему) и видел но лицу Нанси, что она позовет свою подругу бранными словами, которых вовсе не требовали обстоятельства, мне пришло в голову, что мне нечего делать и что и сам могу сходить за Розанной, сделав ей намек быть вперед исправнее. Я знал, что она терпеливо перенесет это от меня,

-- Где Розанна? спросил я.

-- Разумеется на песках! отвечала Нанси, качая головой. - С ней опять была дурнота сегодня, и она выпросилась подышать свежим воздухом. Я не имею терпения с ней.

-- Воротитесь обедать, моя милая, сказал я: - у меня есть терпение с нею и я за ней схожу,

Нанси (у которой прекрасный аппетит) осталась довольна. Когда у ней довольный вид, она мила. Когда она мяла, я треплю ее за подбородок. Это не безнравственно - это привычка.

Я взял шику и пошел к пескам.

Нет! еще нельзя продолжать. Мне жаль, что я опять должен вас задержать, но вам непременно надо выслушать историю песков и историю Розанны - по той причине, что дело об алмазе тесно связано с ними. Как прилежно я стараюсь продолжать рассказ без остановок, и как мне не удается! Но что же делать! Люди и вещи перепутываются таким досадным образом в этой жизни и навязываются на внимание. Примем это спокойно, разскажем коротко, и мы скоро проникнем в самую глубь тайны, обещаю вам!

Розанна (говорить о лице прежде, чем о вещи, требует простая вежливость) была единственная новая служанка в нашем доме. Месяца за четыре до того времени, о котором я пишу, милэди была в Лондоне и ездила в исправительное заведение, учрежденное для того, чтоб не допускать преступниц, освобожденных из тюрьмы, снова возвратиться к дурной жизни. Начальница, видя, что милэди интересуется этим учреждением, указала ей на одну девушку, по имени Розанну Спирман, и рассказала преплачевную историю, которую у меня не хватает духу здесь повторить, потому что я не люблю терзать себя без нужды, да верно и вы также. Дело в том, что Розанна Спирман была воровка, но не принадлежа к тому обществу, которое обворовывает не одного, а целые тысячи людей, она попалась в руки полиции, была посажена в тюрьму, а потом в исправительный дом. Мнение начальницы о Розанне было (несмотря на её прежние поступки), что это была девушка редкая и что ей только нужен был случай для того, чтоб оказаться достойной участия любой христианки. Милэди (будучи такой христианкой, какую трудно было бы сыскать) сказала начальнице на это:

-- Розанна Спирман будет иметь этот случай у меня в услужении.

Через неделю Розанна Спирман поступала к нам в дом второю служанкой. Ни одной душе не была рассказана история этой девушки, кроме мисс Рэчель и меня. Милэди, удостоивавшая советоваться си мною во многом, посоветовалась со мной и о Розанне. Приняв последнее время привычку покойного сэр-Джона всегда соглашаться с милэди, я искренно согласился с нею и относительно Розанны Спирман.

Никакая девушка не могла иметь лучшого случая, какой был дань этой бедной девушке. Никто из прислуги не мог упрекать ее прошлым, потому что никто этого не знал. Она получала жалованье и пользовалась преимуществами наравне со всеми остальными, и время-от-времени милэди дружеским словцом поощряла ее. За то, я должен сказать, что и она оказалась достойною такого ласкового обращения. Хоти она была далеко не крепкого здоровья и подвержена иногда обморокам, о которых я упоминал выше, она исполняла свое дело скромно и безропотно, старательно и хорошо. Но как-то она не приобрела друзей между своими недругами, кроме моей дочери Пенелопы, которая всегда была ласкова с Розанной, хотя никогда не была с ней коротка.

Не знаю, почему эта девушка не нравилась им. В ней не было красоты, чтоб возбуждать в других зависть; она была самая некрасивая девушка во всем доме и вдобавок одно плечо её было выше другого. Я думаю, что слуги были недовольны больше всего её молчаливостью и наклонностью к уединению. Она читала или работала в свободные часы, когда другие болтали между собой. А когда наступала её очередь выходить, девять раз из десяти она спокойно надевала шляпку и выходила догулять одна. Она никогда не ссорилась, никогда не обижалась; она только упорно и вежливо держала себя поодаль от всех. Прибавьте к этому, что при всей её некрасивости, в ней было что*то такое похожее не на служанку, а, на благородную госпожу. Может быть, это проявлялось в её голосе, а может быть в лице. Я могу только сказать, что другия женщины напали на это с самого первого дня, как она поступила к нам в дом, и говорили (совершенно несправедливо), что Розанна Спирман важничает.

Разсказав теперь историю Розанны, я должен только упомянуть об одной из многих странностей этой странной девушки, а дотом уже перейти к истории песков.

Дом наш стоит высоко на йоркширским берегу, возле самого моря. Около нас есть прекрасные места для прогулки во всех направлениях, кроме одного. Это одно но моему прогулка преотвратительная. Она ведет на четверть мили по печальному сосновому лесу и приводит вас между низкими утесами к самой уединенной и безобразной бухте на всем нашем берегу.

Песчаные холмы спускаются тут к морю и кончаются двумя остроконечными скалами, выдающимися одна напротив другой я теряющимися из вида в воде. Одна называется Северным, а другая Южным Утесом. Между этими двумя скалами, колеблясь в разные стороны, в известное время года, лежат самые ужасные зыбучие пески на йоркширском берегу. Во время отлива что-то происходит в неизвестной глубине, заставляя всю поверхность зыбучих песков дрожать самым замечательным образом. Это заставило здешних жителей дать им название Зыбучих Песков. Большая насыпь, идущая на полмили возле устья бухты, останавливает силу океана. Летом и зимой, когда прилив заливает пески, море как-будто оставляет свои волны на насыпи, катить их, тихо воздымаясь, и безмолвно покрывает песок. Уединенное и страшное место, могу уверить вас. Ни одна лодка не осмеливается входить в эту бухту. Дети из нашей рыбачьей деревни называемой Коббс-Голь, никогда не приходят сюда играть. Даже птицы, как мне кажется, летят подальше от Зыбучих Песков. Чтобы молодая женщина, имея возможность выбирать из десяти приятных прогулок и всегда найти спутников, которые были бы готовы идти с нею, если она скажет только: "Пойдемте!" предпочитала, это место и работала тмя читала тут совсем одна, когда её очередь выйти со двора, превосходить всякое вероятие, уверяю вас. Однако это правда, объясняйте как можете, что это была любимая прогулка Розанны Спирман. Она только раза два ходила в Коббс-Голь к единственному другу, которого она имела в наших местах - о котором я поговорю впоследствии. Это также правда, что я теперь иду к этому самому месту, звать девушку обедать. Это благополучно возвращает нас с самому началу и направляет нас опять на дорогу к пескам.

Я не встретил девушку в сосновом лесу. Когда я вышел по песчаным холмам к берегу, я увидал ее в маленькой соломенной шляпке и в простом сером манто, который она всегда носит, чтоб скрыть свое уродливое плечо, на сколько возможно. Она сидела одна и смотрела на море и на пески.

Она вздрогнула, когда и подошел к ней, и отвернулась от меня. Как глава прислуги, я никогда не пропуская, по принципу, без исследования, когда мне не смотрят прямо в лицо - я повернул ее к себе и увидал, что она плачет. Мой носовой платок - один из полудюжины прекраснейших фуляровых носовых платков, подаренных мне милэди - лежал у меня в кармане. Я вынул его и сказал Розанне:

-- Пойдемте и сядьте со мной, моя милая, на покатом берегу. Я прежде вытру вам глаза, а потом осмелюсь спросить, о чем вы плакали.

Когда доживете до моих лет, вы узнаете, что садиться на покатистом берегу гораздо больше возьмет времени, чем кажется вам теперь. Пока я усаживался, Розанна вытерла себе глаза носовым платком гораздо хуже моего - дешевым кембриковым. Она казалась очень спокойна и очень несчастна, но села возле меня как послушная девочка, когда я ей велел. Если вы желаете скорее утешить женщину, возьмите ее на колени. Я подумал об этом золотом правиле, но Розанна не Нанси, вот в том-то и дело!

-- Теперь скажите мне, моя милая, продолжал а: - о чем вы плакали?

-- О прошедших годах, мистер Беттередж, спокойно отвечала Розанна. - Моя прошлая жизнь иногда приходят мне на память.

Она взяла меня за полу сюртука. Я старик неопрятный и пачкаю платье, когда ем и пью. То одна женщина, то другая отчищает меня. Накануне Розанна вывела пятно с ноли сюртука каким-то новым составом, уничтожающим всевозможные пятна. Жир вышел, но на сукне осталось темное пятнышко. Девушка указала на это место и покачала головой.

-- Пятно снято, сказала она: - но место, на котором оно было, видно, мистер Беттередж - место видно!

На замечание, сделанное человеку невзначай, по поводу его собственного сюртука, отвечать не легко. Что-то такое в самой девушке заставляло меня особенно сожалеть о ней в эту минуту. У леи были карие, прекрасные глаза, хотя она была некрасива вообще - и она смотрела да меня с каким-то выражением к моей счастливой старости и к моей репутации, как на то, чего она никогда достигнуть не могла, так что мое сердце наполнилось состраданием к нашей второй служанке. Так как я не чувствовал себя способным утешить ее, мне оставалось сделать только одно - вести ее обедать.

-- Помогите мне встать, сказал я. - Вы опоздали к обеду, Розанна - и я пришел за вами.

-- Вы, мистер Беттередж! сказала она.

Вместо того, чтоб помочь мне встать, бедняжка тихо пожала мне руку. Она. усиливалась удержаться от слез, и успела - за это и стал уважать ее.

-- Вы очень добры, мистер Беттередж, сказала она. - Я не хочу обедать сегодня - позвольте мне подольше посидеть здесь.

-- Почему вы любите здесь бывать? спросил я. - Что заставляет вас постоянно приходить в это печальное место?

-- Что-то привлекает меня сюда, сказала девушка, выводя пальцем фигуры по песку. - Я стараюсь не приходить сюда и не могу. Иногда, прибавила она тихим голосом, как бы путаясь своей собственной фантазии: - иногда, мистер Беттередж, мне кажется, что могила ожидает меня здесь.

Я говорил строго, чувствуя естественное негодование (в мои лета), что двадцатипятилетняя женщина говорит о смерти.

Она как будто не слыхала моих слов. Она положила руку на мое плечо и удержала меня возле себя.

-- Мне кажется, это место околдовало меня, сказала она. - Я мечтаю о нем и день и ночь, думаю о нем, когда сижу за шитьем. Вы знаете, что я признательна, мистер Беттередж - вы знаете, что я стараюсь заслужить вашу доброту и доверие ко мне милэди. Но я спрашиваю себя иногда, не слишком ли спокойна и хороша здешняя жизнь для такой женщины, как я, после всего, что я испытала, мистер Беттередж - после всего, что я вынесла. Я больше одинока между слугами, зная, что я не такова, как они, чем когда я здесь. Милэди не знает, начальница исправительного дома не знает, каким страшным упреком честные люди служат сами по себе такой женщине, как я. Не браните меня, милый, добрый мистер Беттередж. Я исполняю свое дело, не так ли? Пожалуйста не говорите милэди, что я недовольна - я довольна всем. Душа моя неспокойна иногда, вот и все.

Она отняла руку с моего плеча и вдруг указала мне на пески.

Я взглянул, куда она указывала. Начался отлив и страшный песок начал колебаться. Широкая коричневая поверхность его медленно поднималась, а потом вся задрожала.

-- Знаете, на что это кажется мне похожим? сказала Розанна, опять схватив меня за плечо. - Это похоже на то, будто сотня людей задыхается под этим песком - все усиливаются выдти на поверхность и все тонут глубже и глубже в его страшной глубине. Бросьте камень, мистер Беттередж. Бросьте камень, и посмотрим, как втянет его песок!

Вот сумасбродные-то речи! Вот тощий желудок, действующий на растревоженную душу! Ответ мой - порядочно резкий, в виду пользы бедной девушки, уверяю вас - вертелся у меня на языке, когда его остановил внезапно голос между песчаными холмами, звавший меня по имени.

-- Беттередж! кричал этот голос: - где вы?

Розанна вскочила и стала смотреть в ту сторону, откуда слышался голос. Я сам собирался уже подняться, когда меня испугала внезапная перемена в лице девушки.

Лицо её покрылось таким прекрасным румянцем, какого я никогда не видал у ней прежде; она как будто вся просияла от безмолвного и радостного изумления.

-- Кто это? спросил я.

Розанна повторила мой же вопрос:

И обернулся и стал смотреть позади меня. К нам подходил между холмами молодой человек с блестящими глазами в прекрасном сером платьи, в таких же перчатках и такой же шляпе, с розаном в петлице и с улыбкой на лице, которая могла бы вызвать в ответ улыбку даже из зыбучих песков. Прежде чем я успел стать на ноги, он прыгнул да песок возле меня, схватил меня за шею, по иностранному обычаю, и так крепко обнял, что из меня чуть не вылетел дух.

-- Милый старичек Беттередж, сказал он: - я должен нам семь шиллингов и шесть пенсов. Теперь вы знаете, кто я?

Прежде чем я успел сказать слово, я увидал, что мистер Фрэнклин с удивлением посмотрел на Розанну. Следя за направлением его глаз, я тоже посмотрел на девушку; она покраснела еще больше прежнего, может быт потому, что встретилась с глазами мистера Фрэнклина, повернулась и вдруг ушла, от нас в замешательстве, совершенно для меня непонятном, не поклонившись молодому джентльмэну и не сказав мне ни слова - это совсем не походило на нее: более вежливую и прилично держащую себя служанку трудно было найти.

-- Я полагаю, сэр, отвечал я, подтрунивая над континентальным воспитанием нашего молодого джентльмэна: - се удивил ваш заграничный лоск,

Я привел здесь небрежный вопрос мистера Фрэнклина и мой глупый ответ в утешение и поощрение всем глупым людям - я приметил, что ограниченным людям служит большим утешением узнать, что и те. которые умнее их, при случае поступают не лучше их. Ни мистеру Фрэнклину с его удивительным заграничным воспитанием, ни мне, в моих летах, с моею опытностью и природным умом, не пришло в голову, что значило непонятное смущение Розанны Спирман. Она вышла у нас из головы, бедняжка, прежде чем скрылось за несчастными холмами её серое манто. Что ж из этого, вы спросите весьма естественно. Читайте, добрый друг, терпеливо, и может быть вы пожалеете Розанну Спирман столько же, сколько пожалел ее я, когда узнал всю правду.