Лунный камень.
Первый период. Пропажа алмаза (1848).
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Первый период. Пропажа алмаза (1848). Глава V. (старая орфография)

Глава V.

Прежде всего, когда мы остались одни, я сделал третью попытку приподняться с песку. Мистер Фрэнклин остановил меня.

-- В этом страшном месте есть одно преимущество, сказал он: - мы здесь одни. Не вставайте, Беттередж, я должен сказать вам кое-что.

Пока он говорил, я смотрел на него и старался найти сходство с мальчиком, которого я помнил, в мущине, находившемся передо мною. Мущина сбил меня с толку. Как я ни смотрел, я так же мало мог бы увидать румяные щепки мальчика, как и его щегольскую курточку. Цвет лица его сделался бледен, а нижняя часть лица покрылась, к моему величайшему удивленно и разочарованию, кудрявой каштановой бородой и усами. Его живая развязность была очень приятна и привлекательна, я с этим согласен, по она не могла сравниться с его прежней непринужденностью обращения. Что еще хуже, он обещал сделаться высоким и не сдержал обещания. Он был гибок, строен и хорошо сложен, но ни крошечку не выше средняго роста. Словом, он совершенно обманул мои ожидания. Годы не оставили в нем ничего прежнего, кроме светлого, прямого взгляда глаз. В этот я опять узнавал нашего милого мальчика, и этим заключил мои доследования.

-- Добро пожаловать в родное местечко, мистер Фрэнклин, сказал я. - Тем приятнее видеть вас, что вы приехали несколькими часами ранее, чем мы ожидали вас.

-- Я имел причину приехать раньше, мистер Беттередж, отвечал мистер Фрэнклин. - Я подозревал, Беттередж, что за мной следили и подстерегали меня в Лондоне три или четыре дня, и я приехал с утренним, а не с последним поездом, потому что мне хотелось ускользнуть от одного мрачной наружности иностранца.

Слова эти чрезвычайно удивили меня. В голове моей промелькнула как молния мысль о трех фокусниках и о предположении Пенелопы, что они намерены сделать какой-то вред мистеру Фрэнклину Блэку.

-- Кто следил за вами, сэр - и зачем? спросил я.

-- Разскажите мне о трех индийцах, которые были у вас сегодня, сказал мистер Фрэнклин, не обращая внимания на мой вопрос. - Может быть, Беттередж, мой иностранец и ваши три фокусника окажутся друг другу с родни.

-- Вы как узнали о фокусниках, сэр? спросил я, отвечая на вопрос другим вопросом.

Я сознаюсь, что это был очень дурной тон. Но ведь вы не ожидаете многого от бедной человеческой натуры - не ожидайте же многого и от меня.

-- Я видел Пенелопу, сказал мистер Фрэнклин: и Пенелопа сказала мне ваша дочь обещала сделаться хорошенькой, Беттередж, и сдержала свое обещание. У Пенелопы маленькия уши и маленькия ноги. Разве покойная мистрисс Беттередж обладала этими неоцененными преимуществами?

-- Покойная мистрисс Беттередж обладала множеством недостатков, сэр, сказал я. - Один из них - если вы позволите упомянуть о нем - состоял в том, что она никогда не занималась серьезно ничем. Она скорее походила на муху, чем на женщину, она не могла остановиться ни на чем.

-- Она пришлась, как-раз по мне, сказал мистер Фрэнклин. - Я также не останавливаюсь ни на чем. Беттередж, вы сделались еще остроумнее прежнего. Ваша дочь это говорила, когда а разспрашивал ее подробно о фокусниках. " - Батюшка разскажет вам, сэр, он удивительный человек для своих нет и выражается безподобно." Собственные слона Пенелопы - она божественно покраснела. Даже мое. уважение к нам не удержало меня от того, чтобы... Но это все-равно; я знал ее, когда она была ребенком, и она не сделалась для меня хуже от этого. Будем говорить серьезно. Что делали фокусники?

Я был несовсем доволен моей дочерью - не за то, что она позволила мистеру Фрэнклину поцеловать себя; мистеру Фрэнклину это позволялось - но за то, что заставляла меня повторять эту глупую историю. Однако делать было нечего, оставалось рассказать все обстоятельства. Веселость мистера Фроиплина пропадала но мере того, как я говорил. Он сидел нахмурив брови и дергая себя за бороду. Когда я кончил, он повторил после меня два вопроса, которые главный фокусник сделал мальчику - вероятно для того, чтобы хорошенько запечатлеть их в своей памяти.

-- По этой дороге, а не по другой поедет сегодня англичанин? Имеет англичанин это при себе? Я подозреваю, сказал мистер Фрэнклин, вынимая из кармана маленький запечатанный пакет: - что это значит вот что: это, Беттередни, значит знаменитый алмаз моего дяди Гернкастля.

Великий Боже! сэр! вскричал я. - Как это попал к вам алмаз нечестивого полковника?

-- Нечестивый полковник в завещании своем отказал этот алмаз в подарок на день рождения моей кузине Рэчель, сказал мастер Фрэнклин: - а мой отец, как душеприкащик нечестивого полковника, поручил мне привезти его сюда.

Еслибы море, тихо плескавшееся по зыбучему песку, вдруг превратилось в сухую землю перед моими глазами, сомневаюсь, удивило ли бы меня это более, чем слова мистера Фрэнклина.

-- Полковник отказал алмаз мисс Рэчель? сказал я. - А ваш отец, сэр, душеприкащик полковника! Ну! прозакладывал бы я что вам угодно, мистер Фрэнклин, что ваш отец не захотел бы дотронуться до полковника даже щипцами!

-- Сильные выражения, Беттередж. Что ложно сказать против полковника? Он принадлежал гл. вашему времени, не к моему. Разскажите мне что знаете о нем, а и разскажу нам, как отец мои сделался его душеприкащиком, и еще кое о чем. Я сделал в Лондоне некоторые открытия о моем дяде Гернкастле и его алмазе, которые кажутся мне не совсем благовидны, и я желаю, чтобы вы подтвердили их. Вы назвали его сейчас нечестивым полковником. Поищите в вашей памяти, старый друг, и скажите мне почему.

Я видел, что он говорит серьезно, и рассказал ему все.

Вот сущность того, что я сказал, написанная единственно для вас. Будьте внимательны, а то вы совсем собьетесь с толку, когда и зайдем подальше в этой истории. Выкиньте из головы детей, обед, новую шляпку я что бы там ни было. Постарайтесь, не можете ли забыть политику, лошадей, курсы в Сити и неприятности в вашем клубе. Я надеюсь, что вы не разсердитесь на мою смелость; я делаю это только для того, чтобы возбудить ваше внимание, кроткий читатель. Боже! разве я не видал в ваших руках величайших авторов и разве я не знаю, как легко отвлекается ваше внимание, когда его просит книга, а не человек?

опять сделалась беременна и три молодые девицы явились на свет одна за другою так скоро, как только позволяла это природа; моя госпожа, как уже было упомянуто, была самая младшая и самая лучшая из трех. Из двух сыновей, старший Артёр наследовал титул и имение отца. Второй, высокородный Джон, получил прекрасное состояние, оставленное ему одним родственником, и определился в военную службу.

Дурна та птица, которая пачкает свое собственное гнездо. Я считаю благородную фамилию Гернкастлей моим гнездом и сочту милостью, если мне позволят не входить в подробности о высокородном Джоне. Я считаю его по совести одним из величайших негодяев, когда-либо существовавших на свете. Едвали я могу сказать о нем что-нибудь более или менее. Он начал службу с гвардейского полна. Он должен был выйти оттуда прежде, чем ему минуло двадцать-два года - все-равно почему бы то ни было. В армии слитком большая строгость была не по силам высокородному Джону. Он отправился в Индию, посмотреть, такая же ли там строгость, и попробовать действительной службы. Относительно храбрости (надо отдать ему справедливость) он был смесью бульдога, бойца-петуха и дикаря. Он был при взятии Серингапатама. Вскоре после этого он перешел в другой полк, а впоследствии в третий. Тут он был произведен в полковники, получить солнечный удар и воротился в Англию.

Он приехал с такой репутацией, которая заперла ему двери всех его родных; милэди (только что вышедшая замуж) первая объявила (с согласия сэр-Джона), что её брат никогда не войдет к ней в дом. Много пятен на полковнике заставляли всех обегать его; но мне надо здесь упомянуть только о пятне, навлеченном на него алмазом.

Говорили, что он завладел этой индийской драгоценностью такими способами, в которых как ни был он дерзок, он не смел признаться. Он никогда не пытался продать алмаз - не нуждаясь в деньгах и (опять надо отдать ему справедливость) не дорожа ими. Он никому его не дарил и не показывал его ни одной живой душе. Одни говорили, будто он боялся, чтоб это не навлекло ему неприятностей от начальства; другие (не знавшие натуру этого человека) говорили, что он боится, что если покажет алмаз, то это будет стоить ему жизни.

В этих последних слухах, может статься, была доля правды. Было бы несправедливо сказать, что од боится, но это факт, что жизнь его два раза подвергалась опасности в Индии, и все твердо были убеждены, что Лунный камень был этому причиной. Когда полковник воротился в Англию и увидал, что все его обегают, опять все приписали это Лунному камню. Тайна жизни полковника мешала полковнику во всем и изгнала его из среды его соотечественников. Мущины не пускали его в свои клубы; женщины - а их было не мало - на которых он хотел жениться, отказывали ему; друзья и родственники вдруг делались близоруки, встречаясь с ним на улице.

Другие в таких затруднительных обстоятельствах постарались бы оправдаться перед светом. Но уступить, даже когда од был неправ и когда все общество возстало против него, было не в привычках высокородного Джона. Он держал при себе алмаз в Индии, желая показать, что он не боится быть убитым. Он оставил при себе алмаз в Англии, желая показать, что презирает общественным мнением. Вот вам портрет этого человека как на полотне: характер шедший всему наперекор и лицо, хотя красивое, но с дьявольским выражением.

Время от времени до нас доходили о нем самые различные слухи. Иногда говорили, будто он стал курить опиум и собирать старые книги; иногда, будто он производит какие-то странные химические опыты; иногда, будто он пьянствует и веселится с самыми низкими людьми в самых низких лондонских трущобах. Как бы то ни было, полковник вел уединенную, порочную, таинственную жизнь; один раз, только один раз, после его возвращения в Англию я сам видел его лицом к лицу.

Около двух лет до того времени, о котором я теперь пишу, и года за полтора до своей смерти, полковник неожиданно приехал в дом милэди в Лондоне. Это был день рождения мисс Рэчель, двадцать-первого июня, и в честь итого дня, по обыкновению, были гости. Лакей пришел сказать мне, что какой-то господин желает меня видеть.

Войдя в переднюю, я нашел полковника, похудевшого, состаревшагося, изнуренного и оборванного, но по прежнему дерзкого и злого.

-- Ступайте к моей сестре, сказал он: - и доложите ей, что я приехал пожелать моей племяннице много раз счастливо встречать этот день.

Он уже несколько раз пытался письменно примириться с милэди, больше ни для чего, я твердо в этом убежден, как для того, чтоб сделать ей неприятность. Но к нам в дом он приехал в первый раз. У меня вертелось на языке сказать ему, что у милэди гости. По дьявольское выражение на лице его пугало меня. Я пошел наверх с его поручением и, по его собственному желанно, оставил его ждать в передней. Слуги вытаращили на него глаза, стоя поодаль, как будто он был ходячая разрушительная машина, начиненная порохом и ядрами, которая могла каждую минуту произвести между ними взрыв.

Милэди также обладает, крошечку - не более - фамильной горячностью.

-- Скажите полковнику Гернкастлю, сказала она, когда я передал ей поручение её брата: - что мисс Вериндер занята, а я не хочу его видеть.

Я старался уговорить милэди дать ответ повежливее, зная, что полковник не придерживается гой сдержанности, которой вообще подчиняются джентльмены. Совершенно безполезно! Фамильная горячность тотчас вспыхнула на меня.

-- Когда мне нужен ваш совет, сказала милэди: - вы знаете, что я сама спрашиваю вас. Теперь я вас не спрашиваю.

Я пошел вниз с этим поручением, взяв смелость передать его в потом и исправленном виде.

-- Милэди и мисс Рэчсль сожалеют, что оне заняты, полковник, сказал я: - и просят извинить, что оне не будут иметь чести видеть вас.

Я ожидал, что он вспылить даже при той вежливости, с какою я передал ответ милэди. К удивлению моему, ничего подобного не случилось; полковник испугал меня, приняв это с неестественным спокойствием. Глаза его, серые, блестящие, устремились на меня с минуту; он засмеялся, не громко, как другие люди, а про себя, тихо и страшно зло.

-- Благодарю вас, Беттередж, сказал он: - я буду помнить день рождения моей племянницы.

С этими словами он повернулся и вышел из дома.

Наступил следующий день рождения и мы услыхали, что полковник болен и лежит в постели. Полгода спустя - то-есть за полгода до того времени, о котором я теперь пишу - милэди получила письмо от одного весьма уважаемого пастора. Оно сообщало два удивительных фамильных известия. Во-первых, что полковник простил своей сестре на смертном одре; во-вторых, что он простил и всем другим и имел весьма назидательную кончину. Я сам (несмотря на епископов и пасторов) имею нелицемерное уважение к церкви, но я убежден, что высокородный Джон постоянно находился во власти дьявола и что последний гнусный поступок в жизни этого гнусного человека состоял в том (с позволения вашего сказать), что он обманул священника.

Вот сущность того, что я рассказал мистеру Фрэнклину. Я заметил, что он слушал все внимательнее по мере того, как я продолжал; также, что рассказ о том, как сестра не приняла полковника в день рождения его племянницы, повидимому, поразил мистера Фрэнклина как выстрел попавший в цель. Хотя он в этом не сознался, я увидал довольно ясно но его лицу, что это растревожило его.

одно. По вашему лицу видно, мой старый друг, что вы как будто не совсем понимаете, к какой цели ведет наше совещание. Обманывает меня ваше лицо?

-- Нет, сэр, отвечал я. - Мое лицо в этом случае, покрайней мере, говорит правду.

-- В таком случае, сказал мистер Фрэнклин: - я постараюсь поставить вас на одну точку зрения со мною, прежде чем мы пойдем далее. Я вижу три очень серьезных вопроса, заключающихся в подарке полковника на день рождения моей кузине Рэчель. Слушайте меня внимательно, Беттередж, и пересчитывайте по пальцам, если это поможет вам, сказал мистер Фрэнклин, находя некоторое удовольствие показать, как он может быть дальновиден, что так хорошо напомнило мне те прежния времена, когда он был мальчиком. Вопрос первый: был ли алмаз полковника предметом заговора в Индии? Вопрос второй: последовал ли заговор за алмазом полковника в Англию? Вопрос третий: знал ли полковник, что заговор последовал за алмазом, и не с умыслом ли оставил он в наследство неприятности и опасность своей сестре, посредством её невинной дочери? Вот к чему я стремлюсь, Беттередж. Не путайтесь.

Хорошо было это говорить, но он уже напугал меня.

мне в последних словах мистера Фрэнклина! Кто когда-либо слыхал что-нибудь подобное - в девятнадцатом столетии, заметьте, в век прогреса, в стране наслаждающейся благами британской конституции? Никто никогда не слыхал личего подобного, и следовательно, никто не может этому поверить. Однако, несмотря на это, я буду продолжать мой рассказ.

на песке. Мистер Фрэнклин приметил, как я боролся с встревоженным желудком или духом - как вы хотите, это одной тоже - и остановившись именно в ту минуту, когда он готовился начать свой рассказ, спросил меня резко:

-- Что вам нужно?

Что мне было нужно? Ему я не сказал, но вам я скажу по секрету. Мне хотелось закурит трубку и почитать Робинзона Крузо.