Лунный камень.
Первый период. Пропажа алмаза (1848).
Глава IX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лунный камень. Первый период. Пропажа алмаза (1848). Глава IX. (старая орфография)

Глава IX.

Двадцать-первого июня, день рождения, был утром пасмурный и переменчивый, по к полудню разъяснилось совсем.

Мы, слуги, начали этот счастливый день, по обыкновению, поднеся наши маленькие подарки мисс Рэчель, а я произнес речь, которую произносил ежегодно, как их глава. Я следую плану, принятому королевой при открытии парламента - тоесть, говорит каждый год почти то же самое. Прежде чем речь моя (так же, как и речь королевы) была сказана, ее ожидали с нетерпением, как будто ничего подобного не слыхивали прежде. Когда же она оказывалась вовсе не новою, слушатели, хоть и ворчали немножко, надеялись услышать что-нибудь поновее в будущем году. Легко управлять и в парламенте и в кухпе - вот что следует заключить из этого.

После завтрака мистер Фрэнклин имел се мною тайное совещание о Лунном камне - настала теперь пора вынуть его из фризинголлского банка и отдать в собственные руки мисс Рэчель.

Пытался ли он опят объясняться в любви с своей кузиной и получил отказ, или его продолжительная безсонница увеличила странные противоречия и нерешительность его характера - я не знаю. Но только мистер Фрэнклин выказал себя весьма невыгодно утром в день рождения. Он двадцать раз изменял свои мысли касательно алмаза. Я с своей стороны держался простых фактов, известных нам. Не случилось ничего такого, что дало бы нам повод тревожить милэди об алмазе, и ничего не могло изменить законного обязательства, которое лежало на мистере Фрэнклине, передать алмаз его кузине. Это был мой взгляд на дело, и как ни переиначивал его мистер Фрэнклин, а он принужден был наконец принять мой взгляд. Мы решили, что он поедет верхом, после второго завтрака, в Фризинголл и привезет алмаз, и по всей вероятности, в обществе мистера Годфри и двух молодых девиц.

Решив это, наш молодой джентлъмэн опять отправился к мисс Рэчель.

Они провели все утро за раскрашиванием двери. Пенелопа, стоя возле, размешивала краски по их приказанию, а милэди, когда приблизилось время ко второму завтраку, то входила в комнату, то выходила, приложив к носу платок (они много употребляли в этот день состава мистера Фрэнклина), и напрасно старалась оторвать художников от работы. Не прежде трех часов сняли они передники и отпустили Пенелопу (которая больше всех пострадала от состава) и смыли с себя эту пачкатню. Но они сделали то, чего хотели - кончили дверь в день рождения, и очень гордились своей работой. Грифы, купидоны и все прочее было, я должен признаться, очень красиво для глаз, но их было так много, они были так перепутаны цветами и девизами, а позы их представлены так ненатурально, что они пренеприятно оставались у вас в голове много часов спустя после того, как вы имели удовольствие смотреть на них. Если я прибавлю, что по окончании утренней работы Пенелопу стошнило в задней кухне, то это не из предубеждения против состава. Нет! нет! Он перестал вонять, когда высох, а если искусство требует жертв такого рода - хотя Пенелопа мне родная дочь - я скажу, пусть искусство их получит.

Мистер Фрэнклин закусил наскоро за завтраком и поехал в Фризинголл - проводить своих кузин, как он сказал милэди, привезти Лунный камень, как было известно только ему и мне.

Так как это был один из тех торжественных дней, в которые я должен был занять место у буфета и распоряжаться во время стола, то в отсутствие мистера Фрэнклина у меня было чем занять мои мысли. Приготовив вино и сделав смотр мужской и женской прислуге, которая должна была за служить за обедом, я ушел к себе собраться с мыслями прежде чем приедут гости. Затянувшись - вы знаете чем - и заглянув в известную вам книгу, о которой я уже имел случай упоминать на этих страницах, я успокоился и душевно и телесно. Меня пробудил, не от дремоты, а от задумчивости, топот лошадиных копыт и я пошел встречать кавалькаду, состоявшую из мистера Фрэнклина, его кузена и двух кузин, сопровождаемых грумом старого мистера Эбльуайта.

Мистер Годфри поразил меня довольно странно тем я что был похож на мистера Фрэнклина в одном отношении - он казался не в духе. Он, по обыкновению, ласково пожал мне руку и вежливо выразил удовольствие, видя своего старого друга Беттереджа в таком добром здоровьи. Но он был как-то сумрачен, чего я никак не мог объяснить, и когда я спросил о здоровьи его отца, он отвечал довольно коротко:

-- Так, как обыкновенно.

Но обе мисс Эбльуайт были веселы за десятерых - и это более чем возстановляло равновесие. Оне были почти так же высоки, как брат, дюжия, желтоволосые, румяные девицы, переполненные избытком крови и мяса; здоровье и веселость так и брызгали из них с головы до ног. Ноги бедных лошадей дрожали под ними, а когда оне соскочили с седла, не дожидаясь помощи, уверяю вас, что оне подпрыгнули до земле, точно будто были сделаны из резины. Все, что говорили мисс Эбльуайть, начиналось с о, все оне делали с шумом, и кстати и некстати оне хихикали и кричали при малейшем поводе. Я прозвал их тараторками.

Под прикрытием шума, производимого этими молодыми девицами, я имел случай сказать словцо тайком мистеру Фрэнклину в передней.

-- Вы благополучно привезли алмаз, сэр?

Он кивнул головой и ударил по грудному карману своего сюртука.

-- Видели вы индийцев?

-- Ни одного.

Дав этот ответ, он спросил о милэди, и услыхав, что она в маленькой гостиной, прямо пошел туда. Не пробыл он там я минуты, как раздался звонок и Пенелопу послали сказать мисс Рэчель, что мистер Фрэнклин Блэк желает говорить с нею.

Проходя через переднюю спустя полчаса после этого, я вдруг остановился как вкопанный, услышав крики из маленькой гостиной. Не могу сказать, чтоб я испугался, потому что в этих криках я узнал любимое о обеих мисс Эбльуайт. Однако, я вошел (под предлогом спросить насчет распоряжений об обеде), чтоб узнать, не случилось ли чего-нибудь серьезного.

Мисс Рэчель стояла у стола, как очарованная, с несчастным алмазом полковника в руках. С каждой стороны её стояли на коленях тараторки, пожирая глазами драгоценный камень и вскрикивая от восторга каждый раз, как он сверкал на них новым блеском. На противоположном конце стоял мистер Годфри, он всплескивал руками как взрослый ребенок и тихо произносил своим певучим голосом:

Мистер Фрэнклин сидел возле футляра, дергая себя за бороду и тревожно смотря в окно. А у окна стоял предмет, на который он смотрел - милэди, державшая в руке выписку из завещания полковника, спиною ко всей компании.

Она обернулась ко мне, когда я спросил ее о приказаниях, и я увидал фамильный гнев в её глазах и фамильную запальчивость, подергивавшую её губы.

-- Придите через полчаса ко мне в комнату, отвечала она. - Я скажу вам тогда кое-что.

С этими словами она вышла из гостиной. Было ясно, что ею овладело то же затруднение, которое овладело мистером Фрэнклином и мною в нашем совещании на Зыбучих Песках. Был ли Лунный камень доказательством, что она обошлась с братом с жестокой несправедливостью, или доказательством, что брат её был еще хуже, чем она думала о нем? Серьезные вопросы должна была решить милэди, между тем как её дочь, ничего не зная о характере полковника, стояла с подарком его в руках.

Прежде тем я успел выйти из комнаты в свою очередь, мисс Рэчель, всегда внимательная к старому слуге, бывшему в доме, когда она родилась, остановила меня.

-- Посмотрите, Габриель! сказала она и сверкнула алмазом мне в глаза в солнечном луче, проходившем в окно.

Господи помилуй! вот уж поистине алмаз! такой же большой, как яйцо ржанки! Блеск, струившийся из него, исходил на сияние полной луны. Когда вы смотрели на камень его желтая глубина притягивала ваши глаза к себе так, ты вы не видали ничего другого. Глубина его казалась неизмерима; этот камень, который вы могли держать между большими и указательными пальцами, казался неизмерим как само небо. Мы положили его на солнце, затворили ставни, и он страшно засверкал своим собственным лунным блеском в темноте. Не удивительно, что мисс Рэчель была очарована; и удивительно, что кузины её вскрикивали. Алмаз до такой степени обморочил меня, что я также громко вскрикнул о! как и тараторки. Только один мистер Годфри не вышел из себя. Он взял за талию своих сестер и, сострадательно посматривая то на алмаз, то на меня, сказал:

-- Уголь, Беттередж! простой уголь, мой добрый друг!!

Цель его, я полагаю, была научить меня. Но он только напомнил мне об обеде. Я заковылял к моей команде вниз! Когда я выходил, мистер Годфри сказал:

-- Малый, старый Бетторедж! Я имею к нему искренна уважение!

Он обнимал своих сестер и строил глазки мисс Рэчель, когда удостоивал меня этим изъявлением расположения. Какой запас любви хранился в нем! Мастер Фрэнклин был настоящий дикарь в сравнении с ним..

Через полчаса я явился, как мне было приказано, в комнату милэди.

То, что происходило между моей господний и мной в этом случае, было повторением того, что произошло между мистером Фрэнклином и мною на Зыбучих песках - с тою разницею, что я промолчал о фокусниках, так Как не случилось ничего такого, что дало бы мне повод пугать милэди на этот счет. Когда я был отпущен, я мог видеть, что милэди смотрела с самой черной стороны на побуждения полковника и что она желала при первом удобном случае отнять у дочери Лунный камень.

Возвращаясь на свою половину, я встретил мистера Фрэнклина. Он желал знать, не видал ли я его кузину Рэчель. Я ее не видал. Не мог ли я сказать ему, где кузен Годфри? Я не знал; но я начал подозревать, что кузен Годфри должен быть недалеко от кузины Рэчель. Подозрения мистера Фрэнклина, повидимому, приняли то же направление. Он сильно дернул себя за бороду и заперся в библиотеке, хлопнув за собою дверь с шумом, который многое обозначал.

Меня уже не отрывали от приготовлений к обеду, пока не настало время принарядиться для приема гостей. Не успел я надеть белый жилет, как явилась Пенелопа, будто бы для того, чтоб причесать те немногие волосы, которые у меня остались, и поправить бант моего галстуха. Девочка моя была очень весела и я видел, что она хочет сказать мне что-то. Она поцеловала меня в лысину и шепнула:

-- Новости, батюшка! Мисс Рэчель отказала ему.

-- Кому? спросил я.

-- Члену дамского комитета, отвечала Пепелона. - Гадкий, лукавый человек! Я ненавижу его за то, что он старается вытеснить мистера Фрэнклина!

перешла в её пальцы. Я никогда в жизни не был так близок к удушению.

смотря в разные стороны, так что ошибиться было нельзя. Я никогда в жизни не была так рада, батюшка! Есть же на свете одна женщина, которая может устоять против мистера Годфри Эбльуайта; а будь я лэди, я была бы другою!

Тут я хотел опять протестовать. Но моя дочь в это время взяла в руки щетку и вся сила её пальцев перешла туда. Если вы плешивы, вы поймете, как она меня исцарапала. Если вы не плешивы, пропустите эти строки и благодарите Бога, что у вас есть защита между головной щеткой и вашей головой.

-- Как-раз с другой стороны остролистника мистер Годфри остановился, продолжала Пенелопа. " - Вы предпочитаете, сказал он: - чтобы я остался здесь, как-будто не случилось ничего?" Мисс Рэчель обернулась к нему так быстро, как молния. " - Вы приняли приглашение мама, сказала она: - и вы здесь вместе с её гостями. Если вы не желаете наделать огласки в доме, разумеется вы останетесь здесь!" Она сделала несколько шагов, а потом как-будто немножко смягчилась." - Забудем, что случилось, Годфри, сказала она: - и останемся кузенами." Она подала ему руку. Он поцеловал её руку, что я сочла бы за вольность, а потом оставила его. Он немножко подождал, повесив голову и медленно копая яму каблуком на песке; вы никогда не выдали человека более сконфуженного в вашей жизни. " - Неловко! сказал он наконец сквозь зубы, когда поднял глаза и пошел к дому: - очень неловко!" Если это было его мнение о самом себе, то он был совершенно прав. Конечно, довольно неловко. А конец-то вышел, батюшка, как я давно вам говорила! вскричала Пенелопа, в последний раз царапнув. меня щеткой из всех сил. - Выбран-то мистер Фрэнклин!

Я завладел щеткой и раскрыл губы, чтобы сделать выговор, которого, как вы сознаетесь, слова и поведение моей дочери заслуживали вполне.

отношениях я был так прилично одет для вечерней церемонии, как следовало быть. Я поспел в переднюю как-раз вовремя, чтобы доложить о двух первых гостях. Вы не должны особенно ими интересоваться. Это были только отец и мать филантропа - мистер и мистрисс Эбльуайт.